Сво(бо)дные (СИ) - Шварц Анна

Деток… Мама — она и есть мама.

— Действительно, — поддакивает он и, жестикулируя, представляет нас: — Оксана. Кристиан.

Мы переглядываемся, я теряю дар речи от его сногсшибательной улыбки, а он, сволочь такая, еще и протяжно отвечает:

— Да мы уже… познакомились.

И его пальцы опускаются на мое оголенное колено, ловко проникают в дырку и начинают поглаживать.

Если Васька уронит вилку и нагнется, чтобы поднять, то мне конец. Пока ничего подобного не произошло, я кладу ладонь на мужскую руку, чтобы убрать, и вздрагиваю от соприкосновения. Наши пальцы крепко переплетаются, и Кристиан, по всей видимости, чувствует себя вполне нормально, держа вилку в левой руке. Либо он левша, либо ради меня так старается.

Ради меня… Звучит-то как… Смешно.

Кто я? И кто он? Хотя ясно, кто он. Типичный извращенец, готовый облапать сводную сестру, пользуясь роскошными внешними данными и умением себя подать.

У Васьки звенит телефон. Вытерев рот рукавом ветровки, он достает из кармана свою кнопочную «Нокиа», принимает вызов и орет на весь дом:

— О, даров, кореш! Вышел?! Поздравлямба! Че, когда бухич? — Он встает из-за стола и без всяких извинений обращается к Павлу Георгиевичу: — Сигаретку стрельнуть можно?

— Я не курю, — отвечает он.

Васька прикрывает телефон ладонью, будто на другом конце премьер-министр, и фыркает мне:

— Денег дай. За куревом схожу.

— Эммм… Вась… — теряюсь я, неосознанно крепче вцепившись в руку Кристиана, как в своего спасителя. — Я кошелек дома забыла.

Он сереет на глазах, и ситуацию спасает мама. Подскочив, бросается к шкафу с выбитым стеклом, берет с полки купюру и подает Ваське.

— Держи, Вась. Заодно купи молока. Вдруг кто-то чай с молоком любит. А я про него совсем забыла.

Она нарочно это сделала. Ближайший магазин отсюда в двух кварталах, а табачный киоск совсем рядом. Но Ваську это не расстроило: смял купюру, сунул в карман и, двинувшись в прихожую, продолжил свой важный телефонный разговор:

— Да ну на?! Бля-я-я… Слушай, а ты вечером чем занят? Да посидели бы… — пыхтя, он обувается, и в следующее мгновенье хлопает входная дверь.

В квартире повисает мертвое безмолвие, и мы дружно слушаем бульканье аквариума. От стыда мне хочется провалиться сквозь землю. Но Павел Георгиевич вновь поднимает всем настроение:

— Мы же не просто так вас собрали. Мы со Светочкой, со Светланой Петровной, — уточняет он для Кристиана, — собираемся пожениться. Как вы понимаете, речь об официальном бракосочетании. Никакого торжества, гостей не будет. Кроме вас.

Мама, заулыбавшись, добавляет:

— Заявление мы уже подали. Церемония через неделю. Надеемся на ваше понимание. Вы люди взрослые, но оба единственные дети в своих семьях. Оба с детства мечтали о братьях, сестрах. Вот через неделю вы и станете братом и сестрой.

Я глупо улыбаюсь, а Кристиан произносит:

— Радость-то какая.

Кое-как освободившись от его хватки, я встаю и, извиняясь, говорю, что мне нужно отлучиться. К счастью, люди за столом собрались воспитанные, никто не уточнял, зачем мне в туалет.

Я выскакиваю из зала, бросаюсь в ванную и, открыв воду, лихорадочно умываюсь. Боже, низ живота огнем горит, в трусиках предательски влажно, сердце отбивает чечетку, а щеки пылают заревом. Смотрю на себя в зеркало и вдруг улыбаюсь. То ли грустно, то ли счастливо — фиг поймешь. Понимаю, что уже сто лет такого дикого возбуждения не испытывала. А это до слез смешно.

Дышу через раз, осознавая, что Васька никогда не вызывал во мне такой вулкан. Попутно вспоминаю, как познакомилась с ним. Он уже тогда к бутылке прикладывался. А мне так насолить Славке Доронину хотелось за его измену, что по дурости взяла да приняла предложение Васьки пожениться. Расписались. Через полгода его мать умерла, а перед смертью попросила меня о Васеньке позаботиться, ведь у него никого, кроме меня. Вот и забочусь из года в год, замазывая синяки, улыбаясь через боль, претерпевая все невзгоды. Только обо мне позаботиться некому…

Беру полотенце, чтобы вытереть лицо, и тут распахивается дверь. Не успеваю ахнуть, как она уже закрывается за спиной Кристиана, резко превращающего большую ванную комнату в миниатюрную кабину, наполняя ее своим чертовски сексуальными флюидами и скалясь, глядя на меня, как кот на мясо.

Вот это я попала!

— Ну, привет, будущая сестренка, — вырывается у меня, пока нимфа хлопает глазками, закрываясь полотенцем. Не давая опомниться, сокращаю между нами расстояние, и она вжимается в раковину.

— В-вы чего? — шепчет она.

— Мы на «вы»? — усмехаюсь я и вдыхаю ее запах, наклонившись к волосам. — Да ты сладкая, как карамелька, сестренка. У нас есть несколько минут, пока нас не спалят.

— Что?!... — лепечет она, пока я запускаю руки ей под рубашку и сжимаю тонкую талию. — Погоди, что ты делаешь…

— Времени нет, карамелька. Обещаю, в следующий раз я буду трахать тебя так долго, как ты захочешь.

Входная дверь хлопает, а потом дверь в ванную дергается. Раз, другой. Нимфа замирает в моих руках, кто-то трясет за ручку, пытаясь попасть внутрь. Потом до него допирает, что заперто, и раздается громкий стук, сопровождаемый голосом свиньи:

— Э! Я поссать хотел! Долго там?

Карамелька бледнеет так резко, что я опасаюсь того, что она хлопнется в обморок.

— Скажи, что живот прихватило, — шепчу я ей на ухо и облизываю мочку. Расстегиваю пояс джинсов и ныряю пальцами в трусики. Там настолько влажно, что я усмехаюсь. Нет, не ошибся, когда поперся за ней. Блядь, если я сейчас не трахну ее — я точно буду впервые дрочить сегодня ночью.

— Вась… — голосок карамельки дрожит, — мне… живот болит…

— Блядь, да ты заебала, — ругается хряк. — Ладно, в лифте поссу.

— Ой, Васенька, ты не ушел еще? — добавляется голос моей будущей мачехи, и я тихо хмыкаю.

Нимфа, я слышу, как колотится твое сердце. И чую от тебя запах адреналина. Я могу пойти сейчас на поводу у своих желаний, но больше всего я хочу с тобой поиграть. Тем более у меня нет с собой презервативов, да и если б были — я все равно хочу подсадить эту девчонку на себя, как на наркотик.

— Ухожу, — бурчит хряк и входная дверь снова хлопает.

— Паш, а ты не видел Кристиана? — кричит Светлана Петровна, пока мои пальцы ныряют в узкое и горячее местечко между ножек нимфы, и она всхлипывает. Трясется всем телом, пока я двигаю пальцы у нее внутри и ласкаю тонкую кожу на шее, собирая языком ее сладость.

— Нет, не видел… вышел, может?

— Ааа…

— А-а, прекрати, — тихо стонет карамелька, и я зажимаю ей рот ладонью.

— Чшш, — шепчу я, чувствуя, как член натягивает брюки, желая, чтобы я освободил его. — Сегодня я твой змей-искуситель, конфетка. Стони потише, ты же не хочешь, чтобы нас спалили?

— М-м-м…муж…

— Он бухает, карамелька. Уверен, ты уже забыла, что такое нормальный секс, — парирую я, а она начинает дышать чаще, сжимаясь. Узкая, тесная и горячая. Карамелька, я буду трахать тебя с таким наслаждением, когда дорвусь, что ты будешь плакать от счастья.

— Пппожалу…

— А если будешь послушной девочкой — дам себя потрогать, — я усмехаюсь, и поднимаю голову, чтобы увидеть ее лицо. Зрачки расширены, на щеках лихорадочный румянец. Она мотает головой в ответ, я прекращаю зажимать ей рот, беру ее руку и кладу себе ниже пояса. — Нравится, конфетка? Хочешь, чтобы он оказался в тебе?

— Извращенец!

— Да. Еще какой.

Она внезапно отталкивает меня — откуда только силы взялись. Отпихивает в сторону, застегивает трясущимися ручками джинсы, густо краснея, и сжимает кулаки.

— Отойди… пожалуйста! И не трогай меня больше.

— Карамелька, — я усмехаюсь, — как я могу не трогать тебя, когда ты такая сладкая? — Я демонстративно прикасаюсь языком к пальцам, которыми только что побывал в ней. Кажется, она собирается расплакаться, вспыхнув еще больше. — Ммм, да. Сладкая.

— Ты отвратителен… — шепчет она. — Мы скоро станем сводными братом и сестрой, а ты… Я замужем!