Эммануэль Арсан - Эммануэль. Верность как порок

Эммануэль покачала головой:

– Нет. Зеркала отделяют нас от того, что мы любим.

– Вы не боитесь, когда на вас смотрят, – добавила Аурелия. – Но я вас лучше разгляжу, когда нарисую.

– Я тоже люблю смотреть, – парировала Эммануэль. – Вы не сможете меня нарисовать хорошо, если я как следует не изучу вас.

Казалось, Аурелия поддалась внезапному чувству, которое несколько смягчило ее – она уже не казалась такой властной, как прежде. Она сказала:

– Я не любитель светских бесед. А для начала мне хотелось бы нарисовать ваш рот.

– Я приду к вам завтра, – решила Эммануэль. – Тогда и посмотрим, сможем ли мы сотрудничать.

Лицо Аурелии вновь обрело сдержанное, даже, пожалуй, сакральное выражение. Она не стала ни касаться Эммануэль, ни произносить каких-либо слов. Она закрепила это соглашение решительным взглядом. А потом вернулась к своим почитательницам, которые уже давно ее ждали.

Проходя мимо Дьёэда, Эммануэль улыбнулась ему, а затем отыскала глазами мужа.

Она нашла его под стальной аркой, соединявшей залы. Натурщица Аурелии общалась с ним в основном жестами. Он слушал ее отстраненно, с вежливой скукой в глазах.

В конце концов Эммануэль убедилась, что у них нет шансов провести вечер вместе. Она помахала рукой с зажатой зажигалкой, чтобы супруг заметил ее.

Кто-то подошел и предложил ей открытую пачку сигарет.

– Спасибо, – сказала она, – вы очень любезны. Но я не курю.

Наконец блеск золотой зажигалки, сверкающей в свете ламп, привлек внимание Марка. Он с облегчением выдохнул, извинился перед своей собеседницей и направился к жене.

Собираясь взять Эммануэль под руку, он увидел, что ее платье стало полностью прозрачным.

Раздетая с головы до ног этой последней шалостью своего платья, Эммануэль еще более хладнокровно выдерживала взгляды публики. Как ни в чем не бывало она вновь отправилась с Марком прогуливаться по залам и осматривать картины Аурелии.

Марк сохранял такое же хладнокровие. Кажется, что посетители выставки были больше удивлены и даже возмущены отношением этого господина к неожиданным трюкам с обнажением, которые неустанно демонстрировала его спутница. Но какие бы чувства они ни испытывали, все, безусловно, были очарованы этими неожиданными превращениями и не могли устоять перед соблазном следовать за удивительной парой.

А Марк и Эммануэль снова и снова любовались чувственными свободными созданиями, изображенными на полотнах Аурелии. И вот теперь, как по мановению волшебной палочки, на этих девушек, как будто из зазеркалья, смотрела такая же прекрасная и такая же обнаженная женщина.

– Хочешь, пойдем домой? – спросил у нее Марк, когда заметил признаки усталости на лице своей жены, что совершенно естественно для любого посетителя выставки, каким бы ревностным и выносливым он ни был.

– Ну уж нет!

– Ты хочешь чего-то еще?

– Найти свое платье!

Марк счел эти хлопоты излишними.

– Тебе и так очень идет, – заверил он Эммануэль.

– Увидим, как отреагируют зеваки, когда я выйду на улицу обнаженной. В Бангкоке этот трюк собирал вокруг меня толпы любопытных.

Марка подобная перспектива совершенно не волновала, но он тем не менее попытался более трезво взглянуть на вещи:

– Неприятности мне могут причинить только охранники галереи: они подумают, что я украл один из экспонатов выставки.

– Тогда ты отправишься в тюрьму.

Когда они вновь вошли в гигантский вестибюль, нагота Эммануэль отразилась в бесконечном калейдоскопе стен и медного потолка. Следуя за своим отражением, Эммануэль увлекла Марка в лабиринт этого пространства, абсолютно лишенного прямых линий. У изгиба зеркала они нос к носу столкнулись с парой подростков, которые, без сомнения, тоже были любителями экстрима.

Марк вспомнил, что уже видел их раньше, он запомнил их манеру держаться – довольно эксцентричную в подобной обстановке. Они без стеснения пялились на Эммануэль. Они, как и прочие, не могли поверить своим глазам. Но, в отличие от большинства посетителей, этих подростков, очевидно, интересовало не исчезновение платья, а нечто иное.

Но что же? Марк почувствовал, что Эммануэль и подростков что-то объединяет, но что? Предзнаменование или воспоминание?

В конце концов, их поведение вполне соответствовало возрасту. Они наблюдали за Эммануэль скорее с любопытством, чем с осуждением. Подростки не часто наблюдали за обнаженными людьми, поэтому сейчас пытались рассмотреть Эммануэль как следует. Они старались запомнить мельчайшие части ее тела, разделив обязанности: один изучал верх, другая – низ. Молодые люди методично рассматривали выпуклости и ложбинки ее вульвы, густую растительность, усыпанную крохотными жемчужинами, которые были нанизаны специально так, чтобы через каждую из них проходили шелковистые волоски лобка.

Но лица подростков при этом оставались совершенно бесстрастными.

Судя по гербам на их блейзерах, они были студентами. Такие же гербы украшали их галстуки: Эммануэль отметила, что это были эмблемы какого-то английского университета, но какого именно, она не знала.

Однако ей все-таки хотелось бы узнать об этом, чтобы определить, к какому кругу принадлежали эти ученики, изучавшие ее с таким неприкрытым вниманием. Тщательность, с которой они это делали, так ее завораживала, что она боялась шелохнуться, чтобы не потревожить наблюдателей. В свою очередь она имела возможность спокойно изучать их: «Просто невероятно, как они похожи! – восхищалась Эммануэль. – В хорошем смысле этого слова!»

Она изучила их быстрее, чем они – ее:

«Бледная кожа. Тонкие черты лица. Светлые волосы, розовые губы, голубые глаза… Слишком опрятные».

Девушка была в юбке, а парень в брюках, но все равно казалось, что они одеты почти одинаково. Ткань, цвет и покрой их одежды указывали на их родство.

«Дети лорда», – решила Эммануэль. Чтобы закончить эту мысль, она отметила про себя: «Близнецы, конечно же!»

Она подумала, кто каждый теперь знает друг о друге достаточно. И теперь всем можно было разойтись.

Но в тот же момент она заметила во взгляде девочки неуверенность, которая вдруг осветила ее лицо невыразимой прелестью. Эммануэль задержалась.

«Кажется, – подумала она, – девушка не знает, что такое опыт и что такое желание, забвение и аванс. Она хочет остаться сдержанной и сохранить тайну, но в то же время намерена показать, что хорошее воспитание – это знать больше, чем то, чему научили».

Так или иначе, но решение было принято мгновенно. С тем же серьезным видом, с которым она изучала Эммануэль, девушка, не торопясь, подняла юбку, проскользнула ладонями в шелковые трусики, отогнула кружевной вырез, а затем осторожно спустила это дорогое белье до колен. Потом она сняла открытые туфли на высоких каблуках. Через несколько секунд трусики девушки упали до лодыжек, она подцепила их двумя пальцами и протянула Эммануэль, не сопроводив этот неожиданный подарок ни словами, ни улыбкой. Эммануэль рассеянно протянула руку, чтобы получить этот дар. Взгляд ее был устремлен на лобок девушки, покрытый золотистым пушком, и стройные бедра, достойные карандаша Аурелии. На молодой особе не было пояса для чулок, их удерживали подвязки серебристого цвета. Эммануэль, не отрываясь, смотрела на ее нежные, непристойные, детские бедра, даже когда девушка опустила свою фланелевую юбку.