Фиктивная жена миллиардера (СИ) - Орлан Нари

— Только не говори, что решил махнуть в Россию к жене. Там без связей прогореть с бизнесом раз плюнуть.

Уже разлетелось, что Элизабет улетела на родину. Желтая пресса выдумывала такие причины, что глаза на лоб лезли. Благо мое окружение не верило слухам. Но факт оставался фактом — Элизабет далеко от меня.

— Ты меня прекрасно знаешь. Даже если я окажусь на улице без гроша в кармане в чужой стране без связей, то выгрызу себе путь наверх. Через какое-то время снова буду воротить миллиардами. А вот ты, похоже, боишься без меня все потерять.

— Да ни у кого здесь нет такой чуйки на прибыльные стартапы, как у тебя! Фонд потеряет инвесторов!

— Я не буду продавать компанию кому попало. Найду себе достойную замену.

Конечно, это займет чертово время. Хотелось бешено спешить, летать, как метеор, скорее воплотить план в реальность, дать распоряжение подготовить самолет к вылету в Россию. Увидеть мою Бетти, непокорный огонь в ее глазах, или ласковое тепло, или веселые искорки. Увидеть бы ее любой, даже злой и обиженной. Лишь бы увидеть. Сжать ее хрупкое нежное тело своими руками, вдохнуть сладкий запах волос, почувствовать, как ее сердечко грохочет, как она дрожит в моих руках, как льнет ко мне, словно кошечка. Смять ее губы поцелуем. И выложиться на тысячу процентов, вывернуться наизнанку, сделать все возможное и невозможное, чтобы она больше не хотела уйти.

Нестерпимо горько и трудно жить в мертвенной пустоте. В груди бесконечно кровоточащая рана. Ничто не способно ни зашить ее, ни залечить, пока Бетти нет рядом. Я ни на грамм не солгал, когда говорил, что поймать пулю не так больно, как быть от нее на расстоянии. И я бередил рану каждый вечер, пересматривая фотографии с острова. Корил себя за то, что тратил драгоценное время на чепуху, не делая по -настоящему важных для нее вещей.

Больше я такой ошибки не допущу. Она та, с кем я бы хотел прожить всю жизнь — еще ни с кем до нее у меня не появлялось такого желания. Быть рядом с ней приносит больше счастья, чем все миллиарды и рискованные проекты вместе взятые. Так нахрен мне это все, если оно стоит между нами?

Партнер подошел ближе к столу, оперся о него руками и склонился ко мне.

— Что ты задумал? — сощурился он. — Нашел какую -то золотую жилу?

Я усмехнулся:

— Расскажу, когда будет результат.

Я положила пакеты из магазина на банкетку в прихожей и, снимая шарф, прислушалась: кроме голоса Веры доносился еще один, строгий женский, словно учительский. У нас сегодня снова гости?

У нее много знакомых, подруг. Ей хотелось всем показать, в какой шикарный коттедж она переехала с детьми из старого дома, который достался моему брату от матери по наследству. Недавно у меня появилась мысль — а не поэтому ли брат на меня обозлился? Потому что мать завещала ему хату в пригороде, а мне — свою квартиру? Он когда-то давно ляпнул, что я к ней ради квартиры подлизываюсь, а не ухаживаю. Сам палец об палец не ударил — мол, не мужское это дело торчать у кровати больного человека. Его дело учиться, вертеться в нужных кругах, чтобы потом нормально деньги зарабатывать.

Когда я прилетела в Россию и приехала к Вере, мы всю ночь проговорили. И сошлись на том, что Игнат, возможно, наврал. Вера вспомнила про его заначку. Под покровом ночи мы пошли ее искать. Подозрительным оказалось то, что его заначка в дупле старого дуба опустела — он не подозревал, что жена о ней знает. Там раньше были и деньги, и паспорт на другое имя, и оружие. Все пропало.

Я не ругала Веру за потоки гостей — так она спасалась от потери Игната. Действительно умер или предал? Той ночью я пожалела, что не поверила словам Демида — Игнат действительно мог прикрыться своей смертью, а сам укатить на другой конец света. Сколько раз он лгал и думал только о себе?

Вдали от Демида многое становилось на свои места. Рядом с ним я словно пороховая бочка. Чуть что — и взрываюсь. Нервы искрят, сердце колотится, все эмоции умножаются до бесконечности.

Шаги Веры и гостьи приближались по коридору. Оставив пакеты, я свернула в ванную комнату. Мне не хотелось никого видеть. Мне в принципе не хотелось ничего. Вдали от него я словно угасла, не испытывала радости, видя племянников, не злилась, когда не могла уже месяц нормально устроиться на работу, не расстраивалась, когда на занятиях что-то не получалось. Не горела желанием стараться.

Только тягучая мучительная тоска ныла. Я по привычке выплескивала ее в рисунки, мрачные, унылые. Или выжимала из себя по капле радость, и ею разбавляла краски. Исписанные холсты подпирали стены в небольшой комнатке, окна которой выходили на пруд. Там я проводила больше всего времени. Туда бы сейчас улизнуть.

Снова убежать от себя, от воспоминаний. Когда мне должно стать легче? С каждым днем только хуже. Поначалу я каждое утро усердно красилась, чтобы замаскировать следы проплаканной ночи, а потом бросила. Зачем выглядеть лучше? Для кого? Я не хочу никого привлекать. И без макияжа, с собранными в хвост волосами меня почти не узнавали.

Чертовы журналисты. Прилетев в Россию, я узнала, что тут на каждом углу пересказывали историю о том, как красавец-миллиардер женился на простой массажистке из захолустья. Наши фотографии со свадьбы разлетелись по интернету, и когда я пыталась устроиться в очередной салон, кто-то меня обязательно узнавал, делился с другими — и за моей спиной шуршали шепотки, на меня косились или вообще задавали наглые вопросы.

Как дальше жить? Ждать, пока забудут, когда перестанут писать. Работа могла бы меня немного спасти, отвлечь. Но единственное, чем я отвлекалась, выглядело так, будто я хотела вернуться. После того как я ушла, приползти обратно? Несколько раз я собиралась позвонить Демиду. Потому что казалось, я правда оставила на том острове сердце и все краски жизни, кроме серых и черных. И впереди, без него, меня ждал только мрак.

Но вернуться означало бы признать, что я ошиблась. И мне так плохо без него, что больше не пугают киллеры, бандиты и шантаж. Все равно, в какой ад он меня затащит, лишь бы быть с ним?

— Верунчик, дом замечательный! — донесся голос незнакомой женщины. — Но картины на стенах полная безвкусица. Ты зачем этим дом портишь?

— Ой, да перестань! Тебе тут не картинная галерея. Я для себя их брала, а не для выставки.

— Значит, безвкусицу на стены повесила, а шедевры прячешь в каморке. Странная ты.

— Какие шедевры?

— А те картины, которые я видела в комнате, что в конце коридора. Похоже на мрачный неоэкспрессионизм. Очень необычная манера, изящно эмоциональна. Смотришь — и сразу внутри отзывается. Интересно, кто художник?

Я не выдержала — распахнула дверь ванной комнаты и выскочила в прихожую. Наконец -то что-то всколыхнуло пепелище в груди — мрачная злость.

— Я оставила комнату открытой, чтобы из-за сквозняка она хорошо проветрилась, а не чтобы в ней кто-то лазил!

— Ой, Лизочка, — всплеснула руками Вера. — Я думала, ты еще на занятиях. Это Мирослава. Она занимается выставками.

Миловидная дама в приталенном костюме мне скупо усмехнулась и перевела взгляд на подругу.

— Так кто художник?

Только Вера открыла рот, я оборвала ее:

— Мирослава уже уходит? Отлично. Мне с тобой нужно поговорить.

Не собираясь оставаться здесь ни секундой дольше, я пошла закрыть свою “каморку”. Замок поставлю и больше не брошу проветриваться комнату, уходя куда -то.

Свежий осенний воздух прогнал запах красок. Вроде же покупала не вонючие, но меня все равно от них мутит. Я закрыла окно, чувствуя себя потревоженной. Чьи -то чужие руки касались моих рисунков. Лезли мне в душу. Картины — мой личный дневник. Я не хочу, чтобы кто-то судил, восхвалял ту печаль, которая вытекала из меня на холст. Однажды, когда она вытечет из меня до последней капли, я уничтожу все рисунки.

— Лизочка... — Вера зашла в комнату с обиженным видом. — Моей знакомой понравились же твои картины. Она бы могла.