Проданная (СИ) - Шарм Кира

— Ни хрена, София. Твой отец оставил по себе долги. До хера долгов. Разных. Денежных. И тех, что деньгами не выкупаются. Многим насолил. Многих уничтожил. Я не осуждаю. Если ты слабак — туда тебе и дорога. На дно. Но отомстить многие хотели. Знаешь, как в таких случаях поступают? Когда долгов много, а нечего взять? Тогда, принцесса, девки расплачиваются. За долги эти. Сочные, спелые, сексуальные девки. Как ты. Жены, любовницы, дочери. И трахают их до посинения, пока не надоест. А после на толпу пускают, охране своей отдают. Пока до смерти не затрахают. Пока на помойку не вышвырнут покалеченных и никому уже тупо ненужных.

— Ты думаешь, они там, на аукционе этом, за стекляшками, за мазней всякой собрались? Нет, принцесса. За тобой они туда пришли. И все знали, что главным лотом ты будешь. И поверь. Никто бы с тобой не возился. Скрутили бы, или уколом усыпили. Очнулась бы в подвале где-нибудь. Наложницей. Подстилкой. Никто бы не спрашивал. Никто бы не возился. Трахали бы во все щели. Днем и ночью. Строптивой была бы — избивали. Есть и пить бы не давали. Как шелковая бы стала.

Съеживаюсь, слушая все эти страшные слова. Жутко. Поверить трудно. Те, с кем отец общался? Кто ему в глаза заискивающе заглядывал?

Но… Это может быть правдой. Понимаю, что может. Совсем я этих людей на самом деле не знала.

— Это жесткий мир, принцесса. Жестокий. До таких высот, как твой отец и люди эти просто так не взлетают. Тут кровь. Криминал. Тут по трупам идут. Поверь, с тобой бы сделали такое, чего ты в страшном сне не представляешь. А Стас этого допустить не мог.

— И в доме своем, когда тебя поселили, — о жене он разве думал? Мог бы спрятать, как любовницу. Как постыдную тайну, чтоб не узнал никто. Нет, он же тебя напоказ всем выставил. В дом, как равную, как хозяйку поселил. И по приемам водил, в свет вывел, — чтобы всем показать, ни хера ты не наложница. Не подстилка, которую он выкупил член свой ублажать. Чтобы тебя, принцесса, даже в мыслях этой грязью не марали. Чтобы все поняли — ты его женщина. Не шлюха, которую он выбросит, когда наиграется. Чтобы подумать никто не мог тебя зацепить хоть чем-то.

— А потом? Когда тебя собой прикрыл — тоже о жене думал? Если б о ней, то в живых бы старался остаться. Прикрылся бы тобой. За жену ведь ответственность мужик несет. Только ни хера об этом он не думал, София. Все делал, чтобы тебя спасти.

Холод пробирает изнутри.

И верю, и не верю.

Если бы только все это было правдой! Но…

— Почему тогда не сказал? Зачем в тайне держал?

— Может, потому что знал, что слушать не станешь? Упорхнешь?

— Послушай, София. Это не моя тайна, его женитьбы. Не могу я тебе рассказать. Да и не стоит тебе в это влезать. Поверь. Не стоит. Я отвезу тебя туда, где Стас найти не сможет. Сможешь нормально жить. Без него. Но ты подумай. Хорошо подумай, принцесса. Может, у тебя хватит смелости и силы дать вам обоим шанс? Посмотреть ему в глаза и спросить обо всем, что для тебя так важно? И понять правду. На это силы надо больше, чем просто поднять голову, когда в тебя плюют. Больше, чем подняться, когда тебе врезали под дых. Намного больше. Есть она в тебе, сила эта? Или Стас все-таки ошибся?

— Мне надо подумать, — выдыхаю, оглушенная всем, что он сейчас сказал.

Отхожу к бортику, глядя на плывущие под нами волны.

А перед глазами картины.

Каждый миг. Все жизнь. Все, где он. Стас. Ненавистный и любимый Стас Санников.

Тот, кто предал?

Или тот, кто спас?

Роман в чем-то прав, даже если и неправда про аукцион.

Он защитил. Не прятал. Не брал силой. Не принуждал. В свет вывел, в доме поселил.

Если бы любил жену, так бы не поступил. Никогда. Разве что нервы ей хотел пощекотать. Разве что он муж, но нелюбимый.

Но ведь тогда, когда телом своим накрыл — не думал о своей Дарье. И в свет вывел, правда, всем дал понять, что я не шлюха и не наложница. И когда с фирмой этой разбирался, на себя угрозу взял.

Мог бы и не делать. Выяснить. Что не на него покушались и расслабиться.

Правда. Все правда. Мужчина должен думать о безопасности любимой женщины. Ее защитить.

И смерть от выстрела никак не вписывается в безопасность жены. Никак. И фирма эта, за которую убить хотели.

Но…

Я боюсь, Роман и в этом прав.

Боюсь посмотреть в глаза. Услышать другую правду. Что ее он всегда любил и любит. А я — так. Просто замена. Просто страсть. Бледная копия его истинной женщины, настоящей любви.

Хватит ли мне силы?

Услышать эти слова?

Но…

Если я ошибаюсь?

Если сейчас сбегу, никогда не узнаю правды. Никогда.

И, если есть хотя бы крохотный, малейший шанс, что его слова, его глаза не врали… То я сейчас убью его, этот пусть совсем призрачный шанс. Убью. Уничтожу навсегда. Навечно.

Больно.

Как же больно!

Представить себе, как смотрю в его, такие невозможно любимые глаза!

А они пылают холодом. Ледяным металлом.

Навылет сердце простреливает. Как только представлю, что скажет мне самое страшное. То, что убьет меня окончательно.

Я не сильная.

Такой силы во мне нет. Нет и никогда не будет. Потому что такое выдержать невозможно! Никто бы не смог!

И все же…

Отец всегда говорил, нужно переступать через свой страх. Идти вперед. Подниматься. Даже когда тебя выкручивает от страха и боли. Только тогда дойдешь.

Нет. Я не смогу. Я не выдержу.

И не вырвусь.

Останусь его подстилкой, если еще раз увижу. Не смогу сбежать снова.

Он — моя паутина. Моя воронка, в которую затягивает. Даже если знаю, что пропаду.

— Роман, — подхожу к нему так близко, что даже слышу, как от огромного тела исходит жар. — Возвращаемся обратно.

Пусть. Пусть нет во мне такой силы. Пусть это меня сломает.

Но я никогда не смогу себя просить, если этот крохотный шанс есть. Никогда.

Ничего не говорит. Не спрашивает.

Просто молча кивает, резко разворачивая яхту.

Яхта несется так быстро, что приходится впиться руками в поручни бортика. Голова кругом, кажется, я сейчас просто свалюсь.

А еще…

Там, вдалеке, в порту, который уже начинает виднеться, я вижу одинокую фигуры.

И кажется…

Знаю, этого не может быть! Как бы он догадался?

Но сердце стучит так, что гул стоит в ушах.

Потому что кажется, что это он.

Он ждет меня там, на берегу.

Нервно расхаживая своей тяжелой поступью.

— Там… Стас, — еле выдыхаю, подходя к Роману.

Это он. И правда он! Его черты уже различимы!

И сердце падает куда-то в самый низ.

Ему не все равно! Он примчался! За мной!

— У нас проблемы, принцесса! — Роман запрокидывает голову и начинает хохотать. — Лучше бы ты думала быстрее. Лучше было бы вернуться, пока Стас не заметил, что ты исчезала.

Проблемы?

Ничего не понимаю!

Разве проблема в том, что он помчался меня искать?

Разъяренный Санников — та еще опасность, это верно. Неизвестно еще, как он себя поведет! Но это все — такие мелочи на самом деле! Черт, да я готова обо всем забыть и броситься вплавь сейчас к нему!

— Я первый, — резко бросает Роман, когда мы добираемся до берега. — Пойдешь, когда он успокоится.

Трясу головой. Я не согласна. Мне нужно посмотреть ему в глаза и услышать правду как можно скорее!

Ожидание приговора хуже смерти. Это я сейчас очень хорошо понимаю.

И с каждой секундой силы во мне все меньше…

— Я сказал, пойдешь потом, — огромная рука, словно пушинку отодвигает, отстраняя меня.

Роман спускается неторопливо. Степенно.

А мне остается лишь в нетерпении кусать губы.

Все равно не выдерживаю. Бросаюсь вслед за Романом. И замираю, когда сокрушительный удар в челюсть буквально валит его с ног.

Даже не представляю, что эту глыбу можно ударить с такой силой!

Но Стас даже не морщится, просто заносит кулак еще раз.