Укради меня у судьбы (СИ) - Ночь Ева

— А ну, ты чего? — ворвался он в комнату и схватил Петухова за грудки. — Пшёл отсюда! Вон! Ещё раз зайдёшь или гребень свой петушиный поднимешь — отхожу, мало не покажется!

Он выпихнул Петухова из комнаты, они ещё там немного ругались. Кажется, Петухов всё-таки получил тумака. Пока шло разбирательство, я сидела на кровати, опустив руки.

Прошла на волоске от беды. Не знаю, что было бы, ударь он меня. Не знаю, чем утешал Петухова Идол, но больше рыжий ко мне не сунулся. Затаился.

Перед самым отъездом ко мне постучалась Ираида. Вошла бочком в комнату. За нею вслед — неизменные два хвоста. Шикарные ухоженные кошки. Сытые и мордатые. Хоть на выставку — шерстинка к шерстинке.

— Мы дружили с твоей бабушкой, — выдала она после небольшой паузы.

Откровение. Я не помню этого. Потому что Ираида Исааковна всегда держалась особняком. Не помню, чтобы она с кем-то общалась или дружила, принимала гостей или родственников. Она и кошки. Я считала, она одинока, а поэтому старается избегать лишней боли, живёт в своём мире и любит своих персов. Неизменно пара. Эта — не первая на моём веку.

— Странно, правда? — заглядывает она мне в глаза. — Давно это было. Молодость, глупости, ошибки.

Она почти нормальная сейчас и не напоминает ту сварливую склочницу, что мелочится из-за конфорки или из-за невыключенной лампочки в туалете. Но что ею движет? Просто поговорить напоследок?

— Не продавай комнату, — неожиданно прерывает она поток воспоминаний. Слова её звучат резко, как тормоза машины. Я вздрагиваю. — Пусть останется память. Хоть на какое-то время. Пусть. Ниточка с прошлым, которое не обязательно уходит навсегда.

Я бы спросила, что это значит, но боялась ненужных откровений — мне и так было тяжело прощаться с местом, где я выросла.

— Я не собиралась продавать. Здесь всё останется, как есть. Я забираю только личные вещи да и то не все.

Старуха кивает, улыбается. У неё явно улучшается настроение.

— Вот и хорошо. Вот и славно, — бормочет она, поднимаясь. — Бася, Дася — за мной!

Кошки идут за ней как привязанные, а я почему-то думаю, что всех её котов звали Бася и Дася. Какое устойчивое постоянство…

Переезд назначили на воскресенье. Ещё через три дня, как я позвонила Самохину. Он не лгал: все формальности со сменой фамилии мы утрясли быстро. Где надо написали заявление, подмахнули нужные бумаги.

— Поздравляю, — Самохин не выглядел ни довольным, ни радостным. Сделал своё дело, как сделал бы его для других своих клиентов. Официально мне нужно было сменить паспорт и вступить в права наследования, но переехать я могла уже сейчас.

Идол организовал своих друзей-собутыльников, и они живо перенесли мои вещи в заказанную машину. Немного вещей и много упаковок с нитками: я всегда закупалась впрок и любила иметь под рукой весь цветовой спектр. Старенький ноутбук и кое-какие безделушки, дорогие сердцу.

Всё остальное я решила оставить.

Идол поехал со мной. Веселился неестественно, крутил головой по сторонам. Самохин не возражал, что я взяла с собой помощника. Он вообще выглядел отстранённо и пребывал где-то глубоко в себе.

Выезжая со двора, я обернулась. Проводила взглядом привычный подъезд и знакомую аллею. Что ждёт меня впереди, я не знала. Зато была уверена: всегда смогу вернуться назад, если вдруг колесо фортуны решит закрутиться слишком быстро.

Я думала: всегда успею сойти с подножки мчащегося вдаль поезда. Я была уверена: всегда сумею остановиться вовремя, если рулетка жизни перестанет мне благоволить. Вера в собственные силы никогда не подводила, а внутреннее чутьё позволяло делать правильные шаги.

Я надеялась, что так будет и в этот раз.

— Пап, а мы в гости пойдём? А цветочки подарим? Там новая тётя, ты видел?

Сегодня с утра опять день испорчен. Вместо привычного завтрака, а потом прогулки, Катюшку захватили эмоции, связанные с новосельем у соседки.

Я видел её мельком. Всё такая же хрупкая — ничего не изменилось, но тело отреагировало по-своему. Сладко кольнуло в паху. Чисто мужская реакция — инстинктивная. И покатилось лавиной. Я вспомнил её запах, синь глаз, линию скул. Жутко разозлился и на себя, и на безмозглую нижнюю чакру, а поэтому нарычал на дочь.

— Екатерина, — она всегда пугается, когда я называю её полным именем. Всегда думает, что делает что-то не так. — Ты помнишь, что я тебе говорил?

У Кати — большие глаза и чуть дрожит нижняя губка. Она затихает и смотрит на меня, как жертва на хищника. Но меня этим не проймёшь. Почти.

— Никогда, слышишь, никогда нельзя навязываться чужим людям. Подходить к чужим людям нельзя. Доверчивость может обернуться бедой.

Катя часто моргает, а затем округляет рот и всплескивает руками. Очень непосредственный и наивный жест.

— Но ведь это соседи? Не чужие?

Где-то есть логика в детском мышлении. Но я бы предпочёл держаться подальше от новой соседки. И хотел бы, чтобы Катя тоже туда не бегала.

— Все, с кем ты не знакома, — чужие, — пытаюсь вложить истину в её голову.

— Так надо познакомиться? — логика у ребёнка железная. А упрямство — выше всяческих похвал.

Я вообще не пойму, откуда эти знания у пятилетней девочки: знакомиться, цветочки… Ещё бы пирог предложила понести. Тьфу, насмотрелась, наверное, каких-то фильмов-мультфильмов. Нужно будет приструнить няню и проконтролировать, чем ребёнок занимается в свободное время.

Дети сейчас очень эмансипированные и грамотные.

— Разговор окончен. Мой руки, завтракать и на прогулку. Илья! — повысил я голос, зовя сына.

Илья не катает истерик. Не кричит: «Не хочу, не буду, отвали!» — воспитан хорошо, но на лице его и не такие слова написаны. Спускается, держа телефон в руках и по сжатым губам, по быстрому взгляду, брошенному вскользь, я вижу, что он обо мне думает.

Подросток. Четырнадцать. Мы вошли в пору напряжённых отношений. Они не ладят с Катей. Точнее, он не ладит. Ему кажется, что дочь я люблю больше, внимания ей уделяю много, а на него наплевать.

Катька в нём души не чает, но вся её искренняя любовь разбивается о злые шипы неприятия. Илья её отталкивает. А я не могу никак пробиться сквозь панцирь к сыну. Ни разговоры по душам, ни уговоры, ни жёсткость не помогают. Он меня не слышит.

Они такие разные — Илья и Катя. И внешне, и по характеру.

— Убери телефон и поешь нормально, — я пытаюсь говорить ровно, но всё равно получается, что я командую. Илья прячет телефон, но глаз от тарелки не поднимает. И ест он быстро — глотает кашу, словно она ему противна. Катька та более бесхитростная — размазывает по тарелке. Ей кажется, если овсянку растянуть по всей поверхности, её становится меньше. Или можно не так тщательно выедать.

— Катя, — делаю замечание и дочери. Катька делает круглые глаза и показывает, как она тщательно жуёт. Артистка.

Когда с завтраком худо-бедно покончили, я заставляю их выйти на прогулку. У нас неизменный ритуал. Детям нужен свежий воздух. Правда, Илья так не считает, но в этом вопросе я не гнусь. Пусть делают, что я скажу.

— Можно я останусь? — неизменно спрашивает сын. У него свой ритуал. Он почему-то надеется, что я однажды сдамся.

— Нет. Мы идём гулять.

Илья закатывает глаза, вздыхает, но обречённо плетётся вслед за мной и Катей, что держит меня за руку. Сын за руку, конечно же, ходить не будет. Я был бы счастлив, если б он с кем-нибудь подружился, но Илья не выказывает желания общаться с детьми своего возраста. Они есть. А вот Кате компании почти нет — то намного меньше детишки, то гораздо постарше. Девочка нужного нам возраста живёт за несколько километров отсюда. К сожалению.

Естественно, мы идём мимо дома Кудрявцева. Точнее, уже не его, но какая разница? Козючиц (и откуда он только всё знает?) носит от двора к двору, что наконец-то объявилась единственная и внебрачная дочь господина Кудрявцева — очень умная и замечательная девушка, не замужем, без вредных привычек и вообще — ангел во плоти.