Виктория Крэйн - Палач

Блин. Я вообще не знала, что это — Арка, когда шла с ребятами «на дело». И тут же мелькнула мысль, что криминальный жаргончик для меня слишком быстро становится привычным.

— Соучастники преступления такого рода караются равнозначно, как и непосредственные организаторы и исполнители. У меня есть право покарать всю вашу группу. Ты это понимаешь?

Это я тоже прекрасно понимала. Но мне было неясно одно: какого хрена он мне все это объясняет, а не пристрелит на месте. Или не убьет любыми другими способами, которые ему так приятны. Неужели Джек не выдал ему всю группу?

Что-то мелькало в голове. Какая-то деталь. Я напряглась. Я должна, должна вспомнить, что он говорил, когда пришел сюда. И я вспомнила. Он сказал, что Джек устойчив к ментальному воздействию. Вот оно! И это я сделала. Я! Теперь Джек скорее умрет под пытками, чем выдаст всех своих людей. И в его сознание Люциан войти до конца не сможет. Любые глубинные попытки заблокировала я. Так же, как заблокировала сейчас свои собственные воспоминания. И снять блок смогу тоже только я.

Внезапно я испугалась и мгновенно взмокла. Черт! Черт! Черт! И Люциан знал, что это моя работа. И мою реакцию он тоже заметил. Я так расслабилась, что даже не попыталась ее скрыть. И невинность мне изображать больше не имело смысла. Как же я сглупила! Ведь знала же, знала, чего добивается этот изверг с внешностью Бога.

Люциан стремительно шагнул ко мне. Его руки легли по обеим сторонам от моей головы. Я отклонилась назад. Голова моя уперлась в мягкую спинку дивана. Дальше деваться было некуда.

— Я мог бы отвести тебя в комнату для допросов. Там очень хорошее освещение, похожее на ультрафиолет. Синее, слегка мерцающее. Если пробыть там больше пятнадцати минут, человеческий организм переходит в состояние, которое можно назвать одним словом: стресс. Потом наступает депрессия, потом паника. А потом человек сходит с ума.

Представляю, каково оказаться там обычному человеку. Но я не обычная. Однако Люциан об этом не знает. Он убежден, что я экстрасенс. А экстрасенс — всего-навсего простой человек, пусть даже и с некоторыми способностями.

А вообще приятно, что ограничения этого мира уменьшили силу Люциана. По крайней мере, мне казалось, что уменьшили. Иначе он бы так со мной не церемонился. Или нет? Ужас снова затопил меня и заставил замереть сердце. Или он все еще играет со мной в кошки-мышки, или скрывает, кто он — ото всех. Нет, скорее второе. Скрывает. Играет тут свою роль. Как и я. Как и все мы, пришедшие извне.

— Перестань хлопать глазищами, девчонка, — Люциан прищурился, и тут же исчез добрый коп.

Словно кто-то провел ладонью перед его лицом, и оно внезапно засветилось. Истончилось. О Господи! Я таким его никогда не видела.

Он выпрямился передо мной и стал будто еще выше ростом. Хотя куда уж выше. Он и так был гораздо выше всех, кого я знала. Поток обжигающе ледяного воздуха плеснул на меня от него. Глаза его стали еще светлее. Замораживающие. Хрустально-ледяные. Я отвернулась. Но в тот же миг сияющая рука схватила меня за подбородок и сжала.

— Смотреть в глаза! — приказал он.

Все волоски на моем теле встали дыбом. Его прикосновение обжигало и парализовывало. Я не могла даже шевельнуться под его взглядом. Не могла вздохнуть. Я почувствовала, как замедляет движение мое сердце. То, что давало мне жизнь — душа — вздрогнуло и забилось в тонких стенках моего тела.

Вторая рука Люциана медленно поднялась и, распахнув мой халат, замерла над грудью. И вот я ощутила, как эта рука коснулась моего сердца, там, внутри, и легонько погладила. Я завизжала от ужаса. Но вслух не издала ни звука. Это было очень неприятное ощущение. Будто он без единого касания держал в руке мою жизнь и управлял ею. Ощущение на грани боли. Но не боль. Пока еще не боль.

Рука внутри меня сдвинулась, выпуская сердце. Оно робко дернулось, стукнуло разок и, едва-едва разгоняясь, снова погнало мою кровь по венам. Потом рука поползла вверх. Коснулось изнутри моего горла, потом резким рывком достигла головы. Мозга.

— Ты бросаешь мне вызов, Гвин. Ты знаешь, кто я такой?

Длинные невидимые пальцы перебирали что-то у меня внутри. Копались в голове, выискивая что-то. Но блокировка моей сущности держалась без моего вмешательства. Это было то, чем я являлась на самом деле. Как врожденный цвет глаз или форма носа. Люциан не мог этого вытащить, кем бы он ни был. Но он мог свести меня с ума. Мог свести с ума любого. Я когда-то видела его жертв. Взрослых — мужчин и женщин — с разумом младенца. Я не хотела такой доли. Лучше умереть. Но просто умереть он мне не даст. Ему нужен Джек. А без меня Джека ему не видать.

Внезапно Люциан меня выпустил. И это тоже был шок. Он как будто вырвал свою руку из меня, и с нее капала кровь.

Глаза мои расширились. С руки Люциана действительно капала кровь. Он ухмыльнулся, все еще не отводя от меня своего замораживающего взгляда.

— Я могу сейчас щелкнуть пальцами, и ты истечешь кровью. Прямо тут. На этом удобном мягком диване. Но ты же этого не хочешь?

Он явно ждал ответа. Я с трудом повернула голову — влево-вправо. Я не хотела. Хотя неизбежность расправы была очевидной. Но можно и потянуть время, надеясь на нелепое и сказочное «а вдруг».

— Глупо все это.

Я не заметила, как Люциан снова принял человеческий вид. Неужели он показал частицу своей истинной сущности? До того он никогда… Хотя нет. Но он не хотел, чтобы я его видела и запомнила.

— Глупо, — повторил он, словно внушая мне эту мысль. — Ты удивляешься своему молчанию?

Я пожала плечами. Тепло постепенно возвращалось ко мне. Люциан достал откуда-то еще одну бутылку вина и плеснул мне две трети бокала. Лучше бы предложил чего покрепче. И все равно мне было бы мало. Я вцепилась в тонкое стекло, чуть не раздавив, и осушила все одним махом. Потом протянула ему пустой бокал.

— Напьешься, — предупредил он, но налил в этот раз полный и смотрел, как я с ним расправляюсь. — Может, это будет наиболее действенным способом развязать твой язык. Хотя нет… Я все вижу в твоих глазах, иначе бы разрешил тебе говорить.

Ага. Он признался, что моя немота — его рук дело. Сукин сын! Значит, он живет все по тому же принципу: женщина должна молчать, пока ей не разрешат говорить. А пока пусть наблюдает и делает выводы.

— Взрослые люди решают поиграть в благородную оппозицию и захватить некую организацию, где происходит то, что, по их мнению, вредит существованию здоровой демократии и мешает свободному развитию общества. Так?

Я молча попивала вино. А Васька слушает да ест, ага. Он и раньше читал мне нотации. Говорил, что воспитывает. А остальных он просто жестоко наказывал за неповиновение.