Би Сяошэн - Цвет абрикоса

— Дорогуша, готов вытащить его из тебя, чтобы ты могла им полюбоваться. Но только с одним условием: ты возгласишь хвалу тому господинчику, который доставил тебе столько радости.

— Ах ты, колесничий! Не затем ли ты уселся на меня со всем своим снаряжением, чтобы ездить и ездить по мне? Господин студент давно убедил меня, что то наилучшее, что принадлежит ему, поистине наидрагоценнейшая вещь на свете. И я — обладательница оного сокровища!

Студент прильнул к певичке тубами и прошептал:

— Сейчас я вытащу из тебя этот посох, подобный нефриту! Но едва твои очи узреют его великолепие, тотчас уписаешься!

Последнее замечание уже не имело смысла, так как певичка и так была точно орошена теплым дождем. Похоже, в росе любви искупалась. Мяонян погладила его жезл и в любовном восторге воскликнула:

— Добрая в деле вещь! И в сравнении с прошлым разом много мощнее. Неудивительно, что я чуть не померла. Скорее поместите его туда, где он только что пребывал. Кажется, мое второе «я» снова испытывает голод и жажду.

Студент вновь утонул в Мяонян. Он принялся резвиться и толочь пестом в этой ненасытной ступке. Но вот его подхватила горячая волна чувственной радости, и он почувствовал себя на грани блаженства. Когда Мяонян выругалась, он понял, что она в высшей степени ублаготворена. Ее изумительное по красоте тело и ягодицы вздрагивали и раскачивались, а он продолжал делать свое дело. Втыкаясь в нее, он нечленораздельно рычал и под конец стал всаживать в нее так, как если бы нанизывал на нитку жемчуг. У него пересохло в горле, а то, что находилось ниже живота, пылало, как раскаленное железо. Он был на грани — «вот-вот теплый дождь прольется из туч». И тогда он спустил тетиву и излился многими ручьями, до краев залив лоно влагой любви. Мяонян прилипла к нему, закинув ноги за поясницу. Ее сознание то угасало в ней, то прояснялось.

Здесь позволю читателю напомнить одну ходячую истину. Достоверно известно, что тот,

Проснувшись на другое утро, Мяонян первым делом засунула руку под одеяло и, найдя там великолепное канатище, в изумлении воскликнула:

— Господин Фын! Откуда у вас эти достоинства? Ведь в прежние свои посещения вы были ох как слабы! А ныне просто герой!

— Ненасытная сестричка! Несколько дней назад произошло со мной одно удивительное происшествие. Я отправился навестить приятеля в Цзиньлин, остановился по дороге в селении Древняя Обитель, где встретил дивного мужа, который передал мне секреты любви и научил доставлять женщине радость. Не знаю, удалось ли мне это?

Певичка утвердительно кивнула головой.

— Господин Фын! Мне было едва ли шестнадцать, когда некий заезжий гость лишил меня девства — был он не то из Пекина, не то уроженец Тяньцзина, специально приехал, чтобы «сломать ветку ивы, или сорвать девственный цветок». Помню, его орудие было цуней шесть-семь. Я привела его в бешенство, ибо готова была убить за ту боль, что он причинил мне. Он провозился со мной до четвертой стражи и только тогда оставил меня. И хотя был он из себя человеком большим и тучным, плоть его была не столь уж твердостоящей. И если бы не случилось так, что именно он лишил меня девства, я бы о нем и не вспомнила, ибо не было в нем, как я ныне понимаю, ничего особенного.

Рассказывая о себе, Мяонян внезапно остановилась, как если бы прикусила язык. Подумала: «С чего это я так расхваливаю его достоинства? Ведь со своим дивным даром этот похотливый заяц стреканет куда-нибудь, станет вольничать на всяком подворье и уже не будет предан мне душой и телом. А если пустить его гулять, где он только пожелает, то придется еще и охранять его от притязаний похотливых блудниц. И тогда его уж точно не дождешься». И, рассуждая так, она предложила студенту:

— Поверьте, я обратила свое сердце к вам. Уже едва ли не месяц держу ворота на запоре и всем отказываю. Оставила заботу о красоте и не румянюсь. Желала бы до конца дней служить господину. А если не будет по-моему, то увяну до срока и поседею от горестных вздохов. Из родных у меня только мать, которая желает жить при мне. К счастью, вы еще не обзавелись женой. Уповаю, что явите жалость к презренной певичке и возьмете в жены. — Тут она остановилась и, переменив тон, воскликнула: — Ах ты, потомок заячьего племени! Скажи, каковы твои намерения? Ежели согласен, то завтра же отправимся к тебе!

Студент едва осознал смысл речей певички, но ответил согласием. Любовники вновь возлегли — плечом к плечу и не успели глазом моргнуть, как солнце поднялось на три шеста. Только тогда они встали и переменили платье. Омылись и были вполне убраны. Студент заметил, что день что-то хмурится. И вправду скоро полил дождь. Дорогу развезло: не пройти ни пешему, ни коню, и студент почел за лучшее провести у Мяонян еще два дня. Эти два дня сблизили и укрепили их чувства. Они были нераздельны — точно два ствола, выросшие на одном корню. Преисполнившись любовью к студенту, Мяонян отдала ему и привязанность и сердце. Но студент, хотя и согласился на словах взять ее в жены, решил не спешить, опасаясь и необузданного нрава, и непомерных желаний певички. Да что тут говорить, ведь и любовь может стать бременем! Размышляя о ее предложении, он колебался, принять его или не принять. Видя его нетвердость, Мяонян решила выяснить его намерения:

— Господин Фын! Согласны ли вы стать мне опорой в жизни? Если да, то завтра же пойдем в управу!

Студент не знал, как быть. Тогда Мяонян трижды повторила вопрос, и ничего иного не оставалось, как ответить согласием. Но про себя он все же был недоволен таким оборотом дела.

— Господин Фын! — снова сказала ему Мяонян. — Разрешите мне навестить мою названую сестру Дай Ичжи. Самое большее через час я вернусь. Хочу попрощаться со своей сестрицей по прозванию Золотая Орхидея.

Скоро одевшись, Мяонян ушла. Когда она пришла к Дай Ичжи, та, увидев ее, воскликнула:

— Старшая сестрица! Что произошло и отчего вы так радостны? Заранее поздравляю вас!

— Пришла попрощаться с тобой. Завтра уезжаю. Захочешь повидать меня, приезжай осенью. — И, сказав так, она стала прощаться.

— Похоже, сестрица покончила с морем бед! — сказала Дай Ичжи. — Не знаю, смогу ли я когда-нибудь тоже бросить свое ремесло!

— Не печалься, — ответила Мяонян. — Заместо тебя я отдала свое сердце одному распутнику.

Певички взялись за руки и вышли из ворот, где и расстались. Едва Мяонян показалась в дверях, студент нетерпеливо спросил ее:

— Где это ты была так долго? Может, собралась навестить каждую из своих названых сестер?