Эрика Йонг - Сердце Сапфо

Внезапный гром крыл воробьиных —
и я проснулась.
Небеса украшены рубиновым, оранжевым и алым,
лиловые знамена разделяют ядро расплавленное летучих облаков —
и вдруг она здесь:
летит по небесам в колеснице, сверкающей золотом,
горит ее высокая корона,
как город, преданный огню мятежной армией,
и лоб ее — чреда летучих сцен войны Троянской.
О госпожа моя, Венера, Афродита,
прекраснейшая из богинь,
одной ногой ракушечного цвета в Эгейском море ты стоишь,
а пальцы длинные и тонкие ты окунаешь в Балтийское,
твое чувствилище — великое Южное море жидкого жемчуга;
весь мир ты искушаешь проказами своими,
и население все множится —
земле уж не по силам его нести.
Смеешься беззаботно ты —
то смех богини.
Геката прислуживает тебе с ее пантерами — они черны как смоль.
Поэты жаждут стать голосом твоим и петь хвалу тебе.
Гимены опадают,
как гиацинты, затяжелевшие сверх прочности стебля.
Все в алых пятнах небеса.
Богиня посещает миры другие и там легко находит себе последователей.
Земля уже твоих благодеяний вкусила сверх всякой меры.
Рваной пены клочья на берегу полны умирающих существ:
оторванные ноги крабов,
черепахи, потерявшие панцири,
засыхающие устрицы на обрушающихся песчаных замках…
Отправляйся на луну, Афродита,
и пусть она затяжелеет!
Лети на Марс — на красную планету твоего любовника — и марсианский планктон обрати в галактовид мужчин и женщин!
Если по силам это кому —
то лишь тебе!
Но нас, землян,
оставь хоть ненадолго —
хоть дух перевести.
Опять смеешься ты,
мне сердце опаляя.
Ты задираешь свой хитон,
колени розовые обнажаешь и шепчешь, чуть ли не шипишь:
«Кончина для смертных хороша.
Не для богов.
Планеты — моя забава,
их обитатели — мои игрушки.
Кто ты такая, чтобы меня учить?
Сапфо, намучившись,
с утеса сиганула,
и Сильвия — в духовку головой,
оставив супруга-поэта, чтоб в лауреаты вышел.
Анна завернулась в шубу и уснула вечным сном,
дочерей оставив разгадывать ее шифрованные послания.
А ты хочешь быть поэтом и жить?»
Смех Афродиты сотрясает небеса.

Я всегда любила пятницу,
твой день, о госпожа,
ту ночь, когда неделя взрывается любовью…
«Venerdi» — говорит мой маленький красный итальянский календарь,
он постоянно обмолачивает дни, которые,
как галька морская,
накатываются друг на друга шуршащей чередой и размываются на горько-голубые,
кругло-красные шуршащие золотые.
Куда уходят дни —
все безвозвратные,
все полные секунд серебряных,
мгновений чистого огня.
Неужели жизнь слишком долга для смертного?
Ты вглядываешься в небеса,
ища какой-нибудь беды,
страшась той скуки,
что сулит тебе перспектива быть красивой вечно?
Играешь ты с людьми —
пусть некая Сапфо некому Фаону предшествует,
а также Сильвии и Теду, именно в таком порядке —
и когда грянет гроза,
ждешь, чтобы развлечься,
зная: катастрофа неизбежна.
Жизнь — штука очень длинная для богов и богинь,
а смертные — их кинофильмы, их мыльные оперы.
И что я для тебя —
мыльная опера?
А может, меньше и того.
Я бы, по крайней мере, хотела быть романом длинным,
переслоенным вставными новеллами.
И значит, ты играешь моим сердцем —
поджигаешь один его желудочек,
затопляешь другой,
ураган в моей крови —
«больное сердце безумно страждет»,
как сказала Сапфо…
Мыльная опера Сапфо слышна и чрез столетья и трогает даже наш век непоэтический.
Поэты — камушки в потоке,
в них твой смех вдыхает жизнь.
Что б мы ни делали —
все твоим веленьем.
Мужчина посмотрит на женщину,
и ставит она его над всеми богами и героями.
Женщина посмотрит на мужчину,
и видит Афродиту он в ней.
Ты просто убиваешь время, ускоряя ход тысячелетий.
Ты — ростр корабля по имени Поэзия,
ты улыбаешься своею улыбкой шутовской,
и мир взрывается в небесах твоего отца,
образуя туманность во славу твою,
аминь.
Здесь, на земле и в небесах, любой день — Афродиты день.

Мандариновые апельсины,
любовные яблоки,
мед в кувшине,
лепестки прошлогодних роз,
засохшая гардения — терпкий дух ее витает в воздухе…
И обгоревший по краям клочок оберточной бумаги,
с его тайным именем,
начертанным мягким карандашом,
а рядом — мое имя.
Любовь опалила края моей жизни,
и мед насыщает его имя на дне круглого чистого кувшина —
малое нерестилище желаний.
Я поцеловала крышку,
воскурила священные благовония тебе, моя госпожа,
а теперь жду,
когда он наполнит мой кувшин для меда,
если тебе будет угодно это.
Тебе было угодно увидеть,
как своей лирой спасся Арион,
цепляясь за нее в бурном море,
словно она — спина дельфина.
Тебе было угодно, чтобы фрагменты стихов Сапфо пошли на саркофаги для священных египетских аллигаторов —
и так сохранились,
лоскутные одеяла поэзии,
пощаженные временем.
Госпожа папирусов и саркофагов,
госпожа влюбленных, прыгающих со скалы,
госпожа заклинаний и благовоний,
коз и тёлок,
мычащих перед жертвоприношением,
дев и мадонн,
молча вершащих одно,
я склоняю голову перед твоими нескончаемыми чудесами,
я сдаюсь на милость тебе.
Кто-то говорит, любовь — болезнь,
огонь в крови, сжигающий все человеческие города.
Я готова рискнуть.
Прежде чем я взовьюсь,
как благовоний дым, к небесной тверди,
прежде чем умирать я научусь,
смочи мед моих желаний на моем взыскующем языке…
научи меня летать.