Генрих Шумахер - Последняя любовь лорда Нельсона

Ах, бедный Чирилло! Не опасался ли он, что два таких человека как Эмма и Нельсон не смогут жить вместе, не став жертвами неистовой взаимной любви?

Сэр Уильям уже тогда сам вразумил его. Он объяснил, что Нельсон — британец. Честный, порядочный, высокопоставленный человек, который, в отличие от итальянцев, ни в коем случае не смог бы украсть у друга жену.

Разве это не так?

И вспомнив гавот Люлли, к которому он в ту пору написал новые слова, он стал напевать:

— Нет, мы не воры… нет, мы не воры…

Его тихий, усталый голос перешел в странный дрожащий смех, который внезапно вырвался у него из горла. Откинувшись в кресле, он какое-то время лежал неподвижно, с закрытыми глазами.

Затем кивком подозвал Нельсона, как до этого Эмму. Пожал ему руку. Поблагодарил за то, что тот пощадил седины друга, не сделал его посмешищем, не отнял жену у старика.

Ибо что же должен был предпринять сэр Уильям, если бы Нельсон его обманул? Неужели сделать такую же глупость, как Том Тит[77], которая раззвонила повсюду о крушении своего брака, превратила это в публичный скандал, стала мишенью для насмешек? Разве не поют обманутым мужьям насмешливую песню о старом муже и молодой жене?

Ему оставалось бы только одно: подавить гнев, сделать хорошую мину при плохой игре, представиться человеком, ничего не подозревающим, простодушным. Но от всего этого его предохранила порядочность Эммы и Нельсона. И за это он им благодарен, сердечно благодарен. К сожалению, у него нет возможности вознаградить их по заслугам. Его завещание — лишь слабое отражение той признательности, которую он испытывает.

Правда, он не может полностью исключить из завещания Гревилла, как он вначале намеревался. Но Эмма увидит, сдержал ли он свое обещание сделать ее единственной наследницей. Ведь он обещал ей это в ту пору, когда она дала согласие стать его женой.

А Нельсон… Он и о нем подумал. Помнит ли он еще миниатюру с портретом Эммы, которой она украсила свой пояс на приеме после Абу-Кира? Разве не мечтал тогда Нельсон иметь эту миниатюру?

— Это должно было стать сюрпризом вам, Горацио, — медленно произнес он, с трудом переводя дыхание. — Но почему же я должен отказаться от удовольствия самому передать вам это?

Дрожащей рукой он указал на шкатулку, стоявшую на столе.

— Это там. Ты не принесешь мне ее, любимая?

Она безмолвно повиновалась. Пошла, хоть ноги не слушались ее. Подала ему шкатулку.

Но когда он вынул портрет, она вскрикнула.

— Портрет… Откуда он у тебя? Он исчез много лет назад. В последний раз я надевала его во время праздника на вилле в Позилиппо.

Сэр Уильям пристально посмотрел на нее своими холодными, сверкающими глазами.

— Нет, не там. Он был на тебе и после этого. Когда мы вернулись в палаццо Сесса, ночью, когда ты пошла к Нельсону.

Она в ужасе отпрянула и, словно отвергая сказанное, подняла руки.

— Когда я… когда я…

Ничто не дрогнуло в его лице.

— Я нашел его на следующий день за диваном. Я знал, что он там. Я видел, как он упал, когда ты бросилась в объятия Нельсона. Да, эти старые итальянские дворцы таят опасности. Повсюду потайные ходы, скрытые двери, замаскированные отверстия. Всю ночь я наблюдал, как вы целовались. И потом… я всегда был рядом с вами, но вы не знали этого. В Кастелламаре, на «Вэнгарде», в Палермо. Вы ничего не могли от меня утаить. Ты думаешь, я не слышал твоих криков, когда являлась на свет Горация, бедная сиротка?

Нельсон бросился к нему вне себя от боли, гнева, смятения.

— Так почему же вы не утаили это до самого конца? Почему вы теперь вытащили все это на свет божий? Теперь, когда вам от этого никакого прока.

Умирающий выпрямился. Страшная, заносчивая улыбка показалась на его губах.

— Неужели я должен уйти от вас дураком? Горемыкой, вспоминая которого, вы с состраданием пожмете плечами. Ах, добрый мой Горацио, ярким оперением своей славы ты затмил старую птицу в глазах самочки. И все-таки теперь ты повержен. Эмили, разве ты хоть немного не восхищаешься сэром Уильямом? Улыбающимся философом, великим комедиантом?

Он медленно нащупал кресло и упал в него; откинул голову на спинку. Слова срывались с его губ, отрывистые, почти беззвучные.

— Ну как, нравится вам шутка? Уход хорош, не так ли? Где же рукоплескания, друзья мои? Браво, сэр Уильям, браво… браво…

Он захихикал. Попытался соединить кончики пальцев.

Внезапно по его телу прошла дрожь. Он тяжело повалился назад. И вытянулся во всю длину.

Сэра Уильяма похоронили в фамильном склепе в Пемброкшире рядом с его первой женой. Месяц спустя в особняке на Пикадилли было вскрыто завещание.

Единственным наследником огромного состояния оказался Гревилл. Эмма получила легат в 800 фунтов и ренту на такую же сумму.

Подаяние…

Через две недели Гревилл потребовал от Эммы в течение трех дней освободить особняк.

Она вернулась в Мертон-плейс.

Нельсон подарил ей это имение и назначил ренту в 1200 фунтов. Одновременно он написал Марии-Каролине, известил ее о смерти сэра Уильяма и о его завещании.

В начале августа пришел ответ.

«26 июля 1803.

Моя дорогая миледи!

С большим сожалением я узнала о тяжелой утрате, которую Вы понесли со смертью доброго, почтенного шевалье. Я слышала также, к сожалению, что он оставил Вас в не очень благоприятном положении. Я искренне Вас жалею, как всегда испытывая живейший интерес ко всему, что Вас касается. Все мы часто вспоминаем то внимание, которое Вы нам оказывали, и от души Вас благодарим.

Адье, милая моя миледи. Я была бы очень рада, если бы время от времени узнавала о Вас.

Всегда Ваш верный друг

Шарлотта.»

С горькой улыбкой смотрела Эмма на портрет, который Мария-Каролина повесила когда-то на золотой цепочке ей на шею. Тогда, после тяжелых сицилийских дней.

Вокруг головы дочери Марии-Терезии сверкала надпись, выложенная из великолепных драгоценных камней, — королевский обет:

Eterna gratitudine…

Два долгих года разлуки, тоски.

Двадцатого мая 1803 года Нельсон отплыл на трехпалубном корабле «Виктори» к Средиземному морю, восемнадцатого августа 1805 года он вернулся.

Двадцатого он был в Мертон-плейс. У Эммы, у Горации. У тех, кого он любил.

Усталый человек.

Ему должно было исполниться сорок семь лет. Из них он провел почти непрерывно тридцать пять лет на море, в чужих странах. Не довольно ли? Неужели он еще недостаточно прославился, недостаточно послужил отечеству?

Он нуждался в покое, в тихой жизни без войн, в кругу близких. Мечтал о том дне, когда ему удастся назвать любимую своей, перед всем миром дать ей и ребенку свое имя.

Но второго сентября…

Еще на рассвете в Мертон-плейс прибыл капитан Блеквуд. Его прислало Адмиралтейство. Поступили важные сообщения.

Наполеон уже давно стремился осуществить план — переправиться с большой десантной армией через Па-де-Кале. В его военном лагере в Блонь-сюр-Мер находилось тридцатитысячное отборное войско, готовое к отплытию. Тысячи судов всех видов ждали в гаванях побережья его кивка, чтобы перекинуть десантную армию в Англию. Но не хватало большого флота, который мог бы обеспечить защиту армии от атак англичан.

Для того чтобы создать такой флот, объединились французская и испанская эскадры под командованием Вильнева и Гравины, к которым примкнули еще две эскадры, чтобы в составе тридцати шести линейных кораблей выйти из Кадикса и форсировать пролив Па-де-Кале. Правда, Наполеон, в отчаянии от чудовищной медлительности Вильнева, отправился со своими главными силами в поход на Рейн против австрийцев, которыми командовал Мак. Но разве не известна была та стремительность, с которой принимал решения французский император? Та сокрушительная сила, с которой он заставлял следовать его решениям? В тот момент, когда корабли Вильнева подошли бы к Булони, Наполеон, преодолев все препятствия, оказался бы в расположении войск, возглавил армаду и, как второй Вильгельм Завоеватель, ворвавшись со своими испытанными в боях солдатами в беззащитную Англию, подавил бы ее, поверг в прах.

Спасение было лишь в одном. Нельзя было допустить, чтобы флот Вильнева достиг Булони. Его следовало уничтожить.

Но кто мог справиться с такой грандиозной задачей? Кто соединял в себе неизменную бдительность, постоянную выдержку, смелость решений, героическое чувство долга, отвагу и презрение к смерти с гением прирожденного полководца?

Сам великий Уильям Питт назвал имя этого удивительного человека. Имя победителя при Сент-Винсенте, при Абу-Кире и Копенгагене…