Дэвид Лоуренс - Белый павлин. Терзание плоти

Руки девушки легли ему на голову, притягивая ее все ближе и ближе к своему телу. Охваченный страстью, юноша гладил ее спину, бедра, прижимая лицо к ее теплому животу. Дрожь пробежала по ее телу. Еще немного, и она потеряет сознание…

Ослабшая и умиротворенная, Эмили лежала в объятиях Бахмана. Она никогда и не подозревала, что на свете существует такое чудо. Все ее существо было наполнено благодарностью. Он был здесь, рядом с ней, его руки обнимали ее, и она еще теснее прижалась к его обнаженному телу.

Держа девушку в своих объятиях, Бахман испытывал чувство гордости. Он пробудил в ней ответную страсть, и она отдалась ему. Они любили друг друга, они были одним целым.

Разжав наконец объятия, они встали. Их лица светились счастьем, сердца учащенно бились в унисон.

— Я принесу тебе поесть, — прошептала девушка, с радостью возвращаясь к своим привычным обязанностям, и вышла из комнаты.

Опустошенный и вместе с тем счастливый, юноша сидел на кровати, ожидая ее возвращения.

Вскоре сопровождаемая фрейлен Гесс Эмили вернулась в комнату с подносом, полным еды. Со смешанным чувством гордости и удивления девушки смотрели на белокурого юношу, который полностью зависел от них. Ида, правда, уже отошла на второй план. Главной теперь здесь была Эмили, и счастье ее было тем полнее.

— Что же вы теперь собираетесь делать? — сказала фрейлен Гесс, явно завидуя подруге.

— Я должен уехать, — ответил юноша, машинально. Ощущение свободы и удовлетворенности не покидало его.

— Но вы хотели найти велосипед, — сказала Ида.

— Да, — ответил он.

Эмили сидела молча, отстраненно наблюдая за ними и в то же время чувствуя, как невидимые нити соединяют ее с юношей. У них теперь есть нечто общее, и это общее — страсть. Ида продолжала разрабатывать план побега, хотя чувствовала, что эти двое мечтают побыть вдвоем. Она оставалась не у дел, и это ее не устраивало.

Наконец было решено, что Франц, возлюбленный Иды, одолжит Бахману свой велосипед, который спрячет в лесной сторожке. Бахман ночью заберет его и уедет во Францию. Затем Бахман переберется в Америку, где Эмили присоединится к нему. Там они будут счастливы. Все трое верили в эту прекрасную сказку.

Эмили и Ида отправились к Францу Бранду. Юноша остался один. Он сидел в темноте, прислушиваясь к звукам ночи. Внезапно он вспомнил об открытке, которую собирался отправить матери. Догнав Эмили, он поручил ей опустить открытку в почтовый ящик и быстро вернулся в комнату.

В задумчивости юноша сидел на кровати. События минувшего дня проплывали у него перед глазами. Вспомнив, как, дрожа от страха, он пытался забраться на укрепление, юноша почувствовал, как стыд с новой силой охватывает его. Пытаясь успокоиться, он повторял снова и снова: «Тут уж ничего не поделаешь, тут уж ничего не поделаешь. Я вовсе не трус, — продолжал он убеждать себя, — я не боюсь опасности. Это не моя вина, что высота так действует на меня, это от меня не зависит. Это был не я». Его мысли вернулись к Эмили, и он почувствовал удовлетворение: «Вот это был я, именно я, и этим все сказано».

Придя к такому заключению, Бахман успокоился и стал ждать Эмили, которая вскоре вернулась и сообщила, что велосипед сломан, Франц будет его чинить, и Бахману придется остаться еще на одну ночь.

Оба были счастливы. Эмили снова приблизилась к нему и остановилась в нерешительности. Но он притянул ее к себе, раздел и овладел с такой сумасшедшей радостью, которая невольно передалась и ей. С полными слез глазами она прижимала его к своей груди, стараясь раствориться в нем. Крепко обнявшись, они мирно уснули.

Наступило утро. Они проснулись под звуки горна, доносившиеся из казарм, и подбежали к окну. Занималось прохладное летнее утро. До самого горизонта тянулись зеленые сады и поля. Они были счастливы. Они любили друг друга. Ей нравилось его тело, такое белое и гибкое, ему — ее, крепкое и здоровое. И эти два тела тянулись друг к другу. Но наступал день с его заботами и тревогами. Ей нужно было приступать к своим обязанностям. Эмили чувствовала, как все изменилось в ней. Она была совсем новым существом, полным надежд и желаний. Перед ней открылся новый мир. Такого огромного счастья она никогда не испытывала. Его можно было сравнить только с солнечным светом, с сиянием летнего дня. Все спорилось в ее руках в это ясное утро.

Оставшись один, Бахман обдумывал план дальнейших действий. Надо написать матери и попросить ее выслать в Париж деньги. Затем он поедет в Америку. Итак, все решено. Самое главное — добраться до Франции. Необходимо раздобыть расписание поездов. Всего один день — и настанет долгожданная свобода. Он опять будет самим собой, и рядом с ним будет Эмили, и они будут принадлежать друг другу. Скорее бы наступила эта столь желанная пора!

Звук голосов и топот ног вернули его к реальности. Сердце его сжалось, к горлу подступил комок. Он сразу все понял. Готовый ко всему, он стоял и ждал.

Счастливая Эмили порхала на кухне, готовя завтрак детям. Она тоже услышала топот ног и голос барона. И вот он уже входит в дом. Его правая рука, простреленная во время франко-прусской войны, крепко прижата к бедру. Чувствуется, что она сильно болит. За бароном следуют обер-лейтенант и два солдата.

Эмили, побледнев, смотрит на них расширенными от ужаса глазами.

— Если вы так уверены, мы можем поискать, — говорит барон, обращаясь к обер-лейтенанту. — Эмили, ты опускала вчера в почтовый ящик открытку для матери Бахмана? Эмили молчит, лишившись дара речи.

— Да или нет? — настаивает барон.

— Да, герр барон, — едва слышно подтверждает девушка.

— Значит, тебе известно, где находится этот парень? — спрашивает барон, глядя ей в глаза.

Девушка молчит, но ее глаза выдают ее. По этим глазам барон читает всю правду. Лицо его искажается гневом.

— Поднимайтесь наверх! — командует он офицеру.

Повинуясь приказу, лейтенант и солдаты медленно поднимаются по лестнице, следуя за бароном. Эмили молча наблюдает за ними.

Барон рывком открывает дверь комнаты Эмили и видит Бахмана, неподвижно стоящего у постели девушки. Их взгляды встречаются. В глазах юноши отражается вся его душа, душа измученного человека.

— Да! — вздыхает барон, поворачиваясь к лейтенанту.

Быстро окинув взглядом фигуру юноши, лейтенант приказывает ему одеться.

Бахман начинает медленно одеваться. Он совершенно спокоен. Присутствие четырех человек не смущает его, он их просто на замечает.

Одевшись, юноша отрешенно ждет дальнейшей команды, и она следует:

— Шагом марш!

Маленькая процессия спускается вниз по лестнице, минует холл и входит на кухню. Эмили молча смотрит на них. Бахман избегает ее взгляда, но они без слов понимают друг друга. Бахман, сопровождаемый лейтенантом и солдатами, покидает дом. Барон, стоя на пороге, долго смотрит им вслед, затем возвращается на кухню, где Эмили спокойно нарезает хлеб.

— Итак, он провел ночь здесь? — спрашивает ее барон.

Девушка смотрит на него, не говоря ни слова.

— Что вы собирались делать? — опять спрашивает барон.

— Он хотел уехать в Америку, — едва слышно отвечает Эмили.

— Надо было заставить его вернуться в казармы, — отчеканивая каждое слово, произносит барон.

Эмили молчит.

— Теперь с ним покончено, — заключает барон.

Глаза Эмили, полные страдания, ранят его в самое сердце.

— Дурак! — презрительно бросает барон и выходит из комнаты.

Через лес было на милю ближе. Механически Сайсон свернул у кузницы и открыл калитку, через которую можно было выйти в поле. Кузнец и его помощник стояли, спокойно наблюдая за нарушителем спокойствия. Сайсон выглядел слишком порядочным человеком, чтобы возникло желание его расспрашивать. Они дали ему спокойно пройти через маленькое поле к лесу.

Не было ни малейшей разницы между этим утром и той яркой весной шесть или восемь лет назад. Белые и песочно-золотистые домашние птицы все так же копошились около калитки, роняя на землю свои перья. Между двумя пышными кустами падуба — живой лесной ограды — была незаметная щель, через которую можно было пробраться в лес; около изгороди, как и раньше, можно было видеть следы ботинок лесника. Он вернулся в вечность.

Сайсон был чрезвычайно рад. Как беспокойный дух, он вернулся в страну, где когда-то жил, и нашел, что она не изменилась, ожидая его. Обыкновенный орешник все так же радостно протягивал свои маленькие руки к земле, колокольчики, все такие же бледные и редкие, по-прежнему таились среди буйной травы и в тени кустов.

Тропинка, пролегавшая через лес по самому краю склона, вилась среди развесистых дубов, только начинавших покрываться листвой, а земля вокруг была украшена душистым ясменником и группами гиацинтов. Два поваленных дерева все еще лежали поперек дороги. Сайсон спускался, подпрыгивая, по высокому неровному склону и вскоре оказался снова на открытом месте, просвет выходил на север, будто огромное окно в лесу. Он остановился, чтобы бросить пристальный взгляд через поля на вершину холма, на деревню, которая рассыпалась на голой гористой поверхности, будто выпав из проходивших вагонов, и была там брошена. Чопорная современная серая маленькая церковь возвышалась среди домов и домишек, разбросанных беспорядочно. За деревней поблескивали верхушки опор и виднелись неясные очертания выработок карьера. Все было голым, открытым ветрам, кругом — ни деревца. И все осталось неизменным.