Генри Вуд - Замок Ист-Линн

— Ричард, — перебила его сестра, понизив голос, — у мамы есть одна навязчивая идея, от которой она не может избавиться. Она уверена, что Бетел имеет какое-то отношение к убийству.

— В таком случае она ошибается. С чего она это взяла?

— Я не могу сказать, как впервые возникло это убеждение: думаю, она и сама не знает. Но ты же помнишь, какая она болезненная и мнительная, и с той самой ужасной ночи она постоянно видит «сновидения», имея в виду, что ей снится убийство. Во всех этих снах фигурирует Бетел; и мама, как она говорит, чувствует абсолютную уверенность в том, что он каким-то образом в этом замешан.

— Барбара, он замешан в убийстве не более тебя.

— А… ты говоришь, что ты тут ни при чем?

— Меня в это время даже не было в коттедже, клянусь тебе! Это сделал не кто иной, как Торн.

— Торн! — как эхо, повторила Барбара, поднимая голову. — Кто такой Торн?

— Я не знаю, кто он. Хотел бы я знать, хотел бы я докопаться до него. Он был другом Эфи.

Барбара надменным жестом откинула назад голову.

— Ричард!

— Что?

— Ты забываешься, упоминая это имя при мне.

— Ну, хорошо, — ответил Ричард, — я подвергал себя опасности не для того, чтобы обсуждать такие вещи. И доказывать свою невиновность бесполезно: вердикт следователя не отменить: «Ричард Хэйр-младший виновен в преднамеренном убийстве». Отец по-прежнему настроен против меня?

— Еще как! Он никогда не упоминает твое имя и не позволяет этого другим: он приказал слугам никогда более не произносить его в доме. Элиза не могла, или не хотела, запомнить это и по-прежнему называла твою комнату «комнатой мистера Ричарда». Я думаю, она делала это не нарочно, не из озорства, чтобы позлить папу: ты же знаешь, что она была хорошей служанкой и проработала у нас три года. Когда она провинилась первый раз, папа предупредил ее, после второго раза он грозно отчитал ее, как, я думаю, никто на свете не умеет, кроме него; после третьего раза он вывел ее за порог, даже не позволив забрать шляпку. Другая служанка вынесла ей шляпку и шаль к калитке, и в тот же день были отправлены коробки с ее вещами. Папа поклялся, что… Ты не слышал об этом?

— Какая клятва? Он их дает множество.

— Это была торжественной, Ричард. После вынесения приговора он поклялся в судейской, в присутствии своих коллег, мировых судей, что, если сумеет найти тебя, предаст в руки правосудия, и он сделает это, даже если ты объявишься через десять лет. Ты знаешь его характер, Ричард, и можешь не сомневаться, что он сдержит обещание. Право же, для тебя очень опасно находиться здесь.

— Он никогда не относился ко мне хорошо, — с горечью воскликнул Ричард. — Если у меня было слабое здоровье, из-за чего бедная мама баловала меня, являлось ли это достаточным основанием для того, чтобы высмеивать меня при малейшей возможности, публично и наедине? Если бы я был немножко счастливее дома, я не искал бы компании на стороне. Барбара, ты должна разрешить мне переговорить с моей матерью.

Барбара задумалась, прежде чем ответить.

— Я не знаю, как это устроить.

Почему бы ей не выйти ко мне, как это сделала ты? Она еще не легла спать?

— Сегодня вечером об этом и думать нечего, — обеспокоенно ответила Барбара. — Папа может вернуться с минуты на минуту: он сегодня у Бьючемпа.

— Так тяжело быть в разлуке с нею восемнадцать месяцев и вернуться, не повидавшись, — ответил Ричард. А как насчет денег? Мне нужно сто фунтов.

— Приходи сюда завтра вечером, Ричард: деньги для тебя, конечно же, можно раздобыть, чего нельзя с уверенностью сказать о твоем свидании с мамой. Меня ужасно тревожит опасность, которой ты подвергаешься. Но если, по твоим собственным словам, ты невиновен, — добавила она после небольшой паузы, — нельзя ли это доказать?

— Кто станет доказывать? Против меня — серьезные улики, а Торн, если я упомяну его, для других людей будет выдуманным лицом: никто ничего не знал о нем.

— А он не выдуман? — тихо спросила Барбара.

— А мы с тобой? — резко ответил Ричард. — Вот как! Даже ты не веришь мне?

— Ричард, — внезапно воскликнула она, — почему бы не рассказать все Арчибальду Карлайлу? Если вообще кто-то способен помочь тебе и сделать что-то для доказательства твоей невиновности, то это именно он. И ты же знаешь, что на него можно положиться.

— Ни одна живая душа, кроме Карлайла, не должна знать о том, что я здесь, Барбара; а какие вообще предположения высказываются относительно моего местонахождения?

— Некоторые считают тебя мертвым, некоторые думают, что ты в Австралии. Эта неопределенность чуть не свела маму в могилу. Прошел слух, что тебя видели в Ливерпуле, на корабле, отплывающем в Австралию, но мы не смогли выяснить, насколько он обоснован.

— Не обоснован совершенно. Я пробрался в Лондон, где все время и находился.

— Работая на конюшне?

— Ничего лучшего я не мог найти. Профессии у меня нет никакой, а в лошадях я смыслю. Кроме того, человеку, за которым охотятся полицейские ищейки, более безопасно пребывать в безвестности, нежели…

Барбара внезапно повернулась и закрыла ему рог ладонью.

— Ни слова, Бога ради! — прошептала она. — Папа возвращается.

Послышались голоса приближавшихся к калитке людей; это были судья Хэйр и эсквайр Пиннер. Последний проследовал далее, а судья вошел в калитку. Брат и сестра прижались друг к другу, едва осмеливаясь дышать: казалось, можно было услышать, как стучит сердце Барбары. Мистер Хэйр затворил калитку и пошел по дорожке.

— Я должна идти, Ричард, — торопливо сказала она. Не могу больше оставаться ни минуты. Приходи сюда снова завтра вечером, а я тем временем посмотрю, что можно сделать.

Она готова была броситься бежать, но Ричард удержал ее.

— Мне показалось, ты не поверила утверждению о моей невиновности. Барбара, мы одни здесь, в безмолвии ночи, и лишь Господь слышит нас. Так вот: я не лгал тебе, и это так же верно, как то, что рано или поздно мы оба должны предстать перед ним. Хэллиджона убил Торн, и я к этому не имел ни малейшего отношения.

Барбара выбежала из-под деревьев и пустилась к дому, но мистер Хэйр уже готовился запереть дверь изнутри и закрыть ее на засов.

— Впусти меня, папа, — окликнула она.

Судья открыл дверь, и его соломенный парик, орлиный нос и изумленные глаза выразили живейшее удивление.

— Вот-те раз! Почему это Вы прогуливаетесь в столь поздний час, молодая леди?

— Я пошла к калитке посмотреть, не возвращаешься ли ты, — задыхаясь, выпалила она, — и… прогулялась по боковой дорожке. Ты разве не видел меня?

Барбара была правдива по природе и воспитанию, но как ей было избежать обмана в подобной ситуации.

— Спасибо, папа, — сказала она, входя в дом.

— Тебе уже час назад следовало бы находиться в постели, — сердито ответил судья Хэйр.

В центре Вест-Линна стояли, примыкая друг к другу, два дома: один побольше, другой — намного меньше. В большом доме жил м-р Карлайл, дом поменьше был отведен под контору. Имя Карлайла пользовалось высокой репутацией в графстве; Карлайл и Дэвидсон были известны как первоклассные практикующие адвокаты, а не мелкие крючкотворцы. В прежние времена фирма называлась «Карлайл и Дэвидсон», теперь Арчибальд Карлайл работал один. Прежние компаньоны были родственниками: первая жена м-ра Карлайла была сестрой м-ра Дэвидсона. После ее смерти остался один ребенок, Корнелия, которая была уже взрослой, когда ее отец снова женился. Вторая жена м-ра Карлайла умерла при родах, и Корнелия, будучи сестрой Арчибальда лишь наполовину, растила, любила и наставляла его. Она для него была таким же авторитетом, как мать; да ведь он и не знал другой матери и в раннем детстве даже называл ее «мама Корни». Мама Корни, конечно же, исполнила свой долг по отношению к нему, но она никогда не ослабляла своей хватки: и теперь она пыталась железной рукой управлять им в большом и малом, так же, как делала это, когда он был младенцем. И Арчибальд обычно уступал ей, ибо сила привычки очень велика. Она была женщиной в целом разумной, но не без некоторых странностей: преобладающей страстью в ее жизни была любовь к Арчибальду и стремление экономить деньги. М-р Дэвидсон умер раньше, чем м-р Карлайл, и его состояние было завещано поровну Корнелии и Арчибальду, ибо сам он так и не женился. Арчибальд не был ему родственником по крови, но он любил непосредственного мальчика больше, чем свою племянницу Корнелию. Из состояния же м-ра Карлайла лишь малая часть была завещана его дочери, а все остальное — сыну, и это, возможно, было справедливо, ибо двадцать тысяч фунтов приданого второй жены м-ра Карлайла помогли ему нажить большое состояние.

Мисс Карлайл, или, как ее называли в городке, мисс Корни, до сих пор была не замужем. Было совершенно ясно, что и в будущем она не свяжет себя узами брака; люди говорили, что причиной ее одиночества — не что иное, как сильная привязанность к брату, поскольку вряд ли дочь состоятельного м-ра Карлайла испытывала недостаток в претендентах на ее руку и сердце. Прочие старые девы признавались, что испытывают нежные чувства и надеются, что рано или поздно кто-то предложит им сменить девичью фамилию и стать чьей-то «лучшей половиной». Мисс Карлайл была отнюдь не такова: она быстро выпроваживала всех, кто приближался к ней со сказками о неразделенной любви. Последняя попытка была предпринята новым помощником приходского священника на сороковом году ее жизни. Он явился к ней в дом ранним утром в белом воскресном галстуке, натянув по такому случаю пару новых перчаток бледно-лилового цвета. Мисс Корни, будучи весьма активной домоправительницей, даже слишком активной, по мнению слуг, как раз отдавала распоряжения касательно обеда. В число заказанных блюд входил, помимо прочего, пудинг с патокой, и она лично спустилась в кладовую с миской, чтобы набрать необходимое количество патоки. Вход в кладовую находился в столовой, куда и проводили гостя. Мисс Карлайл, которая всегда Бела себя запросто, без церемоний, вышла из кладовой с миской патоки в руках, которую водрузила прямо на стол, приготовившись выслушать преподобного джентльмена; последний, будучи на двенадцать лет моложе ее и отличаясь крайней стеснительностью, долго ходил вокруг да около.