Сидни Шелдон - Ничто не вечно

Пейдж Тэйлор как раз была таким «свежим мясом». Кейн увидел ее в комнате отдыха и без приглашения уселся за ее столик.

– Я положил на вас глаз.

Пейдж подняла голову и внимательно посмотрела на него.

– Простите?

– Я доктор Кейн. Друзья зовут меня Артур. – В его голосе звучали похотливые нотки. – Ну, как вам здесь?

Этот вопрос застал ее врасплох.

– Я… все в порядке.

Кейн наклонился вперед.

– Это большая больница. Здесь легко затеряться. Вы меня понимаете?

– Не совсем, – осторожно ответила Пейдж.

– Вы слишком хорошенькая, чтобы быть просто очередным лицом в толпе. Если хотите чего-то добиться, то вам нужен человек, который вам поможет. Такой, который знает все входы и выходы.

Разговор становился все более неприятен Пейдж.

– И вы хотите помочь мне.

– Правильно. – Кейн оскалил прокуренные зубы. – Почему бы нам не обсудить это за ужином?

– Здесь нечего обсуждать, – отрезала Пейдж. – Меня это не интересует.

Артур Кейн посмотрел на нее, встал и отошел от столика. На его лице застыло злобное выражение.

Первогодки хирурги-ординаторы два месяца работали по скользящему графику, меняя отделения: родильное, ортопедическое, урологическое, хирургическое.

Пейдж поняла, что опасно попадать в больницу с серьезным заболеванием летом, потому что большинство штатных врачей находились в отпусках и пациентов оставляли на милость неопытных молодых ординаторов.

Почти всем хирургам нравилось, когда в операционной звучала музыка. За пристрастие к музыке одного из них прозвали «Моцарт», а другого «Аксель Роуз».

По каким-то причинам у хирургов, похоже, всегда во время операций просыпалось чувство голода. Они постоянно говорили о еде. Удаляя у пациента гангренозный желчный пузырь, хирург мог сказать:

«Вчера вечером я великолепно поужинал в ресторане «Барделли». Самая лучшая итальянская кухня во всем Сан-Франциско».

«А вы пробовали крабные палочки в клубе «Кипарис»?..»

«Если вы любите хороший бифштекс, посетите «Хауз оф Прайм Риб» на Ван-Несс».

А сестры в это время вытирали кровь и убирали кишки пациента.

Когда хирурги не разговаривали о еде, они обсуждали бейсбольные и футбольные матчи.

«Ты видел игру «49-х» в прошлое воскресенье? Им явно не хватало Джо Монтаны. Он всегда выручал их на последних минутах матча», – говорил кто-нибудь, удаляя в это время разорванный аппендикс.

«Кафка, – думала Пейдж. – Кафке бы это понравилось».

В три часа утра, когда Пейдж спала в дежурке, ее разбудил телефонный звонок.

Скрипучий голос произнес:

– Доктор Тэйлор… палата 419… у пациента сердечный приступ. Поторопитесь! – И на другом конце положили трубку.

Борясь со сном, Пейдж села на край топчана и с трудом поднялась на ноги. «Поторопитесь!» Она вышла в коридор. Времени ждать лифта не было, поэтому Пейдж торопливо поднялась по лестнице и побежала по коридору четвертого этажа к палате 419. Сердце ее готово было выскочить из груди. Пейдж распахнула дверь и замерла в изумлении.

Палата 419 оказалась кладовкой.

Кэт Хантер принимала участие в обходе под руководством доктора Ричарда Хаттона. Ему было чуть за сорок, грубоватый, стремительный. Возле каждого пациента доктор Хаттон задерживался не более двух-трех минут, просматривал карты и давал указания хирургам-ординаторам, выпаливая их со скоростью пулеметной очереди.

– Проверьте ее гемоглобин и график операций на завтра…

– Внимательно следите за его температурой…

– Возьмите пробу крови на перекрестную совместимость…

– Снимите эти швы…

– Сделайте снимки грудной клетки…

Кэт и остальные ординаторы старательно все записывали, стараясь не вызвать неудовольствия доктора Хаттона.

Они подошли к пациенту, который уже неделю находился в больнице с подозрением на сильную лихорадку, но анализы не дали никаких результатов.

Когда они вышли в коридор, Кэт спросила:

– Так что же все-таки с ним?

– ОГЗ, – ответил один из ординаторов. – Расшифровывается это как «Один Господь знает». Мы пробовали рентген, компьютерное сканирование, комплексные исследования, спинномозговую пункцию, биопсию печени. Все, что только можно. Не знаем, что с ним такое.

Потом они зашли в палату, где спал молодой пациент, голова которого была забинтована после операции. Как только доктор Хаттон начал разматывать повязку, пациент проснулся и недоуменно уставился на доктора:

– Что… что происходит?

– Садись! – рявкнул доктор Хаттон. Молодой человек задрожал.

«Я никогда не буду так обращаться со своими больными», – дала себе слово Кэт.

Следующим пациентом оказался вполне здоровый на вид мужчина лет семидесяти. Как только доктор Хаттон подошел к его койке, старик завопил:

– Негодяй! Я подам на тебя в суд, грязный сукин сын!

– Послушайте, мистер Спаролини…

– Я теперь не мистер Спаролини! Ты превратил меня в гребаного евнуха.

«Интересное сочетание – «гребаный евнух», – подумала Кэт.

– Мистер Спаролини, вы сами согласились на удаление семявыносящего протока, и…

– Это была идея моей жены. Проклятая сучка! Ну, я ей устрою, когда вернусь домой!

Врачи ушли, оставив пациента ругаться.

– А что у него за проблема? – поинтересовался один из ординаторов.

– Его проблема заключается в том, что он ненасытный старый козел. У его молодой жены уже шестеро детей, и больше она не хочет.

Следующим пациентом была десятилетняя девочка. Доктор Хаттон взглянул на ее медицинскую карту.

– Мы сделаем тебе укол, чтобы убить всех плохих микробов.

Сестра наполнила шприц и подошла к девочке.

– Не! – закричала малышка. – Мне будет больно!

– Это не больно, детка, – заверила ее сестра.

Эти слова зловещей вспышкой отразились в памяти Кэт.

«Это не больно, детка…» Это был голос ее отчима, нашептывающего в темноте.

– Тебе будет хорошо. Раздвинь ножки. Давай, маленькая сучка! – Он рывком раздвинул ее ноги и вонзил между ними твердую плоть, зажимая ей рот рукой, чтобы она не кричала от боли. Кэт тогда было тринадцать лет. После этой ночи визиты отчима превратились в ужасный ночной ритуал.

– Тебе повезло, что тебя учит трахаться такой мужчина, как я, – говорил он. – Ты знаешь, что такое Кэт[6]? Это твоя маленькая щелочка. Она мне нравится. – И он наваливался на нее, лапал, и никакие крики и мольбы не могли остановить его.

Кэт не знала отца. Мать ее по ночам работала уборщицей в конторе, расположенной неподалеку от их тесной квартирки в Гари, штат Индиана. Отчим Кэт был здоровенным мужчиной, но на заводе с ним произошел несчастный случай, и теперь он главным образом торчал дома и пьянствовал. Как-то раз, когда мать Кэт ушла на работу, отчим зашел к ней в комнату и сказал:

– Если ты хоть слово скажешь матери, я прибью твоего брата.

«Я не могу допустить, чтобы он причинил вред Майку», – подумала Кэт. Брат был на пять лет моложе ее, и Кэт его обожала. Она нянчила его, защищала от сверстников-драчунов. Майк был единственным светлым пятном в ее жизни.

Однажды утром, напуганная угрозами отчима, Кэт решилась рассказать обо всем матери. Мать положит этому конец, защитит ее.

– Мама, по ночам, когда ты уходишь на работу, твой муж приходит ко мне в спальню и насилует меня.

Мать уставилась на Кэт, потом залепила ей пощечину.

– Да как ты смеешь врать мне, маленькая шлюха!

Кэт больше никогда не возвращалась к этому разговору. Единственное, что ее удерживало дома, так это Майк. «Он пропадет без меня», – думала она. Однако когда Кэт поняла, что беременна, она сбежала к тетке в Миннеаполис.

В тот день, когда Кэт удрала из дома, жизнь ее совершенно изменилась.

– Можешь не говорить мне, что произошло, – сказала тетя Софи. – Но отныне тебе не придется никуда убегать. Ты знаешь песню, которую распевают на Сезам-стрит? «Нелегко быть Зелеными»? Так вот, дорогая, черными быть тоже нелегко. У тебя две возможности. Ты можешь продолжать бегать, прятаться и проклинать весь мир или можешь постоять за себя и решить стать полноценной личностью.

– Каким же образом?

– Ты должна осознать себя полноценной личностью. Но сначала надо четко представить себе, какой личностью и кем ты хочешь стать. А затем работать, осуществляя поставленную цель.

«Я не оставлю его ребенка, – решила Кэт. – Я сделаю аборт».

Все было организовано тайком, в выходные дни. Аборт сделала акушерка, подруга тети. Когда все закончилось, Кэт, еле сдерживая злость, подумала: «Я никогда больше не позволю мужчине дотронуться до меня. Никогда!»

Миннеаполис показался ей райским местом. В нескольких кварталах почти от каждого дома было или озеро, или река, или ручей. И парки площадью свыше восьми тысяч акров. Кэт плавала под парусом на городских озерах, совершала лодочные прогулки по Миссисипи.