Татьяна Корсакова - Третий ключ

– Не сделал, а сотворил! – поправил его Степаныч. – Это лодочную станцию или вот мастерскую можно сделать, а такую красоту можно только сотворить. Эх, жаль, неизвестно о нем ничего! Ведь, по всему видать, талантливый был скульптор.

– А Ангелы где? – вспомнил Михаил.

– Там, – завхоз махнул рукой в дальний угол, где стояло что-то накрытое брезентом. – Думал, с Дамой закончу, девочками займусь.

– Мы посмотрим? – Не дожидаясь разрешения, Михаил направился к статуям, потянул за край брезента.

Ангелы... Девочки лет двенадцати, похожие друг на друга как две капли воды и чем-то неуловимым – на Даму. Кудрявые головки запрокинуты к небу, ладошки сложены в молитвенном жесте, за спинами – бронзовые крылья.

– Мишка, тебе не кажется, что они плачут? – спросила Люся и осторожно погладила одну из статуй по щеке.

– Плачут, – за него ответил Степаныч. – Они же Ангелы скорби.

– А похожи на обыкновенных детей.

– Потому и похожи, что в память о детях были созданы. Что ж ты, Люся, историей совсем не интересуешься! – завхоз неодобрительно покачал головой. – Это же не простые ангелы, это Анастасия и Лизавета – дочери графа Полонского.

– Для дочек мог бы и повеселее скульптурки заказать, – хмыкнула Люся. – А то не статуи, а надгробия какие-то!

– Про надгробия это ты верно подметила. Ангелы эти должны были стоять на могилах девочек, но в последний момент граф передумал, распорядился, чтобы статуи установили в саду.

– Могилах?! – Люся удивленно приподняла тонко выщипанные брови. – Они ж еще маленькие совсем. Что ж с ними стало такое?

– Утонули, – коротко ответил Степаныч и отошел от статуй. – Я сегодня с Дамой закончу, а завтра за них возьмусь. Красивые же, что ни говори...

– Красивые, только на хрена они нам нужны? – Люся перевела взгляд с Ангелов на Даму. – Если на кладбище им место...

– В парке установим, – сказал Михаил и осторожно коснулся бронзового крыла. – Степаныч, давай-ка заглянем в твои документы и эскизы, вдруг там указано, где конкретно они стояли.

– В парке?! – возмутилась Люся. – Надгробия в парке! Свирид, ты вообще в своем уме?!

– Не надгробия, а статуи, – поправил он мягко.

– А хрен редьки не слаще! На кой ляд в парке два рыдающих ангела?!

– И Даму тоже вернем на прежнее место. – Михаил провел рукой по лбу.

– Не, Свирид, ты точно сдвинулся со своими психами! Ты забыл, что ли, что тут пятнадцать лет назад творилось?! Забыл, что она, – Люся ткнула пальцем в сторону Дамы, – тут творила?

– Не она, а Пугач. – Михаил посмотрел на бывшую так, что у той пропало всякое желание пререкаться.

Он не часто позволял себе быть непреклонным, большей частью уступал, но уж если что-то казалось ему по-настоящему значимым, последнее слово оставалось не за горластой и взбалмошной Люсей, а за ним. Михаил не осознавал, как это у него получается, просто принимал как данность свой талант убеждения, хотя глубоко в душе понимал, что это не убеждение вовсе, а что-то более серьезное, способное апеллировать не к разуму, а к подсознанию оппонента. Об этой его способности знал Борька Сизов. Знал и даже пытался использовать в корыстных целях, на благо общего бизнеса. Но в корыстных целях у Михаила не получалось. Он вообще не всегда мог контролировать этот ледяной, где-то в самой глубине души рождающийся поток. Учился самоконтролю всю жизнь и многого, надо сказать, достиг, но иногда срывался, на какое-то время выпадал из реальности, а когда приходил в себя, оказывалось, что вслед за собой, в другую реальность, он утаскивал и собеседника, которого потом приходилось извлекать на поверхность, как пойманную рыбу, осторожно выводить из трансового состояния. Результат таких вот погружений всегда был одинаков: оппонент враз соглашался с доводами Михаила, принимал все условия и, казалось, сам удивлялся своей сговорчивости.

В такой категоричной манере ведения дел Михаилу виделась некоторая подлость, поэтому сознательно к подобным трюкам он не прибегал уже много лет, а бессознательные свои порывы старался держать под контролем. Но даже той тоненькой, в волос толщиной, ледяной струйки, которой он давал ход, хватало, чтобы без особых физических и душевных затрат поставить на место кого угодно, даже несговорчивую Люсю.

– Так-то оно так. – Степаныч, который в этот самый момент на Михаила не смотрел, а возился возле Дамы, обернулся, с сомнением покачал головой: – Да только народу ведь это не объяснишь. Многие ведь до сих пор думают, что все из-за нее началось.

– Василий Степаныч, – Михаил устало прикрыл глаза, – ну вы-то хоть мне сказки не рассказывайте. Мы же с вами цивилизованные люди и прекрасно понимаем, что статуя к произошедшему не имеет ровным счетом никакого отношения, что это все плод больной психики.

– Чьей больной психики? – поинтересовалась Люся, но как-то вяло, без присущего ей задора.

– Пугача. Сколько экспертиз тогда было проведено, сколько следственных экспериментов! Ведь доподлинно было установлено, что все это дело рук человеческих.

– Ага, человеческих, – отмахнулась бывшая. – Ты, Свирид, Глашке нашей расскажи про дела рук человеческих. А то она что-то до сих пор верит, что Дама к тем делам тоже причастна. Да если хочешь знать, она статуи этой испугалась сильнее, чем черепушки Пугача.

– Когда? – Во рту вдруг сделалось сухо, и руки предательски задрожали.

– Что – когда? – Люська досадливо покачала головой и сказала: – Эх, Свирид, не зря я с тобой развелась. Надо было раньше, да все, дура, надеялась...

– Приехала наша Аглая к бабке погостить, – поспешил вмешаться в разгорающуюся ссору Степаныч. – Петру рассказывала, что надоели ей заграницы, захотелось на родину...

– Надоели заграницы! – проворчала Люся. – Цаца такая! Нет, Степаныч, ну скажи, что цаца! Прирулила вся такая на понтах, смотрит на всех свысока, а сама одета, как бомжара последняя, в рванину какую-то. Еще звездой себя мнит. Нет, вы еще попомните мои слова – поперли нашу Глашку из звезд, вот она и приехала раны зализывать. А ты, Свирид, не теряйся, сходи, проконсультируй старую знакомую. Ей твоя консультация очень даже пригодится, потому что она ж больная на всю голову!

– Люся! – с укором сказал Степаныч.

– А что – Люся?! В детстве была придурочной и сейчас ку-ку! – Бывшая повертела указательным пальцем у виска. – А знаешь что, давай ее в пансионат позовем. Можешь ей скидочку сделать по старой дружбе и в мозгах ее куриных заодно покопаешься.

– Помолчи, – сказал Михаил с угрозой в голосе. – Люся, очень тебя прошу.

– Так что со статуями будем делать? – нарочито громко спросил Степаныч.

– В парке поставим. Сверимся с вашими эскизами и поставим. А сейчас, прошу меня извинить, мне пора!