Призрак (ЛП) - Заварелли А.

Но он не подходит ко мне. Он смотрит на меня. Я чувствую на себе его взгляд, сама не знаю почему. Почему он тянет с этим? Мурашки ползут по спине, и время замирает в долгой тишине. Внутри меня возникает непривычное желание прикрыться. Чтобы спрятать свое тело в его присутствии. Мне не нравится, когда он смотрит на меня. Я не люблю, когда на меня смотрят.

Только не так.

Наконец, он приходит в движение. И мое сердцебиение успокаивается, когда его ботинки скользят по цементному полу в моем направлении. Думаю, сейчас он меня трахнет. А потом он уйдет, как и все остальные.

Только он этого не делает. Он останавливается прямо передо мной. И этот запах всегда настигает меня первым. Это единственное, что я замечаю в этих мужчинах, на которых не смотрю. Этот пахнет хорошо. Земляные ноты, как теплый дуб, и что-то пряное, как гвоздика. Он слишком чист, чтобы находиться в этой грязной комнате. Я это сразу понимаю.

Краем глаза я замечаю рядом с собой его ботинки. Черные кожаные оксфорды. Отполированные и ухоженные. Узлы, аккуратно завязанные, выглядывали из-под серых саржевых брюк. Дорогие.

Мне любопытно. И все же мои глаза сопротивляются желанию двигаться дальше. Пока он не приказывает. Это даже не команда сама по себе, а глубокий голос с акцентом, который я узнаю. Мягкий, мелодичный голос с твердыми согласными. Противоречивый.

Я уверена, что это тот же самый голос, который я слышала две ночи назад. Когда Арман ужинал, раздался звонок в дверь. Арман никогда не приветствует гостей в середине ужина. Но в ту ночь, когда один из его людей ворвался в дом, он это сделал. Кто бы ни приехал в тот вечер, он был важной шишкой. Этот человек имел власть над Арманом, и мне стало любопытно. В этом замке Арман — король. И я никогда не видела, чтобы он кланялся кому-то другому.

Но в тот вечер именно это он и делал. Он милостиво позволил прерваться и даже предложил незнакомцу отобедать, пока я расселась на полу. Мужчина отказался и предпочел постоять несколько кратких мгновений. Даже тогда мне хотелось взглянуть на него. Но это было нарушением моих собственных правил. Я никогда не смотрю на них. Поэтому вместо этого я сосредоточилась на его ботинках. Черные оксфорды. И прислушалась к голосу. Глубокому и мелодичному. Безошибочно русский, голос, в котором сквозило предупреждение. Предупреждение, которое Арману, похоже, не понравилось.

Он ушел, и я выбросила из головы весь этот инцидент.

Но теперь моя решимость испарилась. Так что следую взглядом вверх… И вверх, и вверх, и вверх. Он высокий, этот человек. Выше большинства. Гораздо крупнее Армана. И это меня радует.

Интересно, убьет ли он его? Интересно, разрешит ли он мне посмотреть на это?

Он нависает надо мной, его тень затмевает мое и без того маленькое тело на матрасе. Он широкоплечий и сильный. Тот типаж, чье присутствие нельзя так просто взять и проигнорировать. Спортивная и подтянутая фигура. Боец, я думаю… может быть. Большинство друзей Армана толстые и старые, и от них воняет сигарами и водкой. Но этот чист как в одежде, так и в манерах.

Он одет в черную замшевую куртку и серую плоскую кепку на макушке, которая отбрасывает тень на его лицо. Я его не вижу, но он меня видит. Тяжесть его изучающего взгляда осязаема, и мой пульс отзывается. Понятия не имею, почему. Понимаю только то, что я волнуюсь и хочу, чтобы он ушел.

Но он не говорит ничего.

Потому что он здесь, чтобы трахнуть меня. Только он явно затянул с этим. Слишком долго. Моя внутренняя крепость рушится. Просачиваются эмоции. Такого я не чувствовала со времени предательства Дмитрия.

Гнев.

Он бурлит внутри меня, заставляя затаить дыхание, и крадет мой покой.

Я поднимаю подбородок и пытаюсь встретиться с ним взглядом. Я не знаю этого человека. Но я хочу, чтобы он ушел. У меня есть правила. Я не разговариваю. Потому что я боюсь того, что может выплеснуться наружу, если я это сделаю. Правду, которую я не смогу сдержать. Пространство внутри моей головы — единственное святилище, которое у меня есть. А он все портит. Я снова перевожу взгляд на линии на стене, но не хочу, чтобы он это видел. Я не хочу, чтобы он видел, как я считаю. Потому что это личное. Это мое.

— Продолжай, ладно? — слова срываются с моего языка в резком ритме, шокируя мои уши.

Мой голос резкий и чужой. Безумный. Я говорю, как животное. Потому что я именно такая.

Незваный гость молчит. Ничего, кроме тишины, целую минуту. Я знаю, потому что считаю каждую секунду. А потом его глубокий голос отражается от стен, окружающих меня.

— Смотри на меня, когда говоришь, — требует он.

Я медленно поворачиваю к нему голову и вижу, что он стоит передо мной на коленях. Дышит моим воздухом, занимает мое пространство. Тень исчезла, открыв его лицо. Суровый и серьезный тип лица, с таким оттенком голубых глаз, который присущ только тем, в чьих жилах течет кровь предков славян. Ледяные и шокирующие своей насыщенностью.

Прошло много месяцев с тех пор, как страх занимал место в моей голове или моем сердце. Но присутствие этого человека снова пробуждает его к жизни. Он тянет меня еще дальше от моего кошмарного состояния, чем я готова рискнуть. Ни один из этих мужчин никогда не имел наглости быть столь откровенен со мной. Встать прямо передо мной и посмотреть мне в глаза. Я для них всего лишь тело с тремя отверстиями, из которых они делают выбор, а затем причиняют мне несколько минут дискомфорта, прежде чем все закончится. Но только не этот. Я не знаю, чего он от меня хочет. И не хочу это выяснять.

То, как он смотрит на меня, тревожит меня на другом уровне. Он не просто смотрит. Он видит. Все мои самые темные секреты. Часть меня, которую никто никогда не видел. Но он знает. Мои доспехи для него ничего не значат.

Он не такой, как Арман. Этот человек пугает меня больше, чем Арман. Он слишком хорошо сложен. Слишком спокоен. Его эмоции не отражаются на его лице. И его руки… они огромные. Сильно покрытые татуировками.

Я представляю, как одна из этих рук сжимает мое горло, пережимая трахею. Для этого ему хватит одного движения.

— Не волнуйся. — Он убирает спутанные волосы с моего лица на удивление мягко. — Я не собираюсь тебя трахать.

В его глазах затаилась печаль. И еще кое-что. Вспышка вины. Это редкое чувство у мужчин, которые наведываются ко мне. Это заставляет звенеть все тревожные мысли в моей голове. Если он не собирается трахать меня, то я не знаю, в чем его вина.

Смущение, должно быть, написано на моем лице, но он не объясняет дальше. Вместо этого он держит в руке пакет и показывает его мне. Болеутоляющие. Он высвобождает их из блистера и знаком приказывает мне открыть рот.

На долю секунды мой взгляд метнулся влево. В направлении моего тайника. Куда я собираюсь положить эти две таблетки, когда он выйдет из комнаты. Чтобы мои семь дней стали реальностью, а не восемь.

Но этот незнакомец внимательно наблюдает за мной. Слишком осторожно.

Мои легкие перестают работать, когда он встает и подходит к другой стороне матраса.

Я плюхаюсь на бок, придавливая его своим весом. Как будто это может его остановить. Этот человек-танк. Он мог бы швырнуть все мое тело в стену одной рукой, если бы захотел. Но я не могу позволить ему победить. Не в этой битве. Единственная битва, которая у меня осталась. Мои руки цепляются за его руки, когда он наклоняется, но он слишком силен. А я слишком слаба. А теперь я всего лишь сторонний наблюдатель того, как мой покой у меня отнимают в ужасающей замедленной съемке.

Он с легкостью находит таблетки. Некоторые из них — это половинки, некоторые еще целые, а от некоторых остался лишь порошок. Шестьдесят дней я хранила эти таблетки. Я так тщательно все планировала. И за пять секунд он раскрыл мою тайну. Он уничтожил все.

— Пожалуйста, — говорю я своим резким голосом. — Оставь их.

Его глаза встречаются с моими, и теперь… теперь они еще холоднее, чем раньше. И смотрят на меня с тревогой.

Его пальцы сжимают мое лицо, а губы приоткрываются. Но слова, которые он хочет сказать, не приходят. Вместо этого он делает глубокий вдох. А потом еще один. Успокаивая себя. Его брови сходятся вместе, а глаза изучают мои. Я шлюха. Рабыня. Недочеловеческий товар, которым Арман будет пользоваться до тех пор, пока не устанет от меня. Для этого человека не будет иметь значения, если я умру.