Кристина Грэн - Аферистка

— Мы не успели обсудить вопрос о том, являюсь ли я мазохисткой. Так вот, поскольку, как видно, эта тема становится актуальной, решительно заявляю, что я совершенно не склонна к мазохизму.

Йоханнес злорадно усмехнулся. Возможно, он весь вечер улыбался с подобным зверским выражением лица, но я не замечала, так как слишком самонадеянна и снисходительно отношусь к своим жертвам. Меня пугали не столько наручники, сколько неподвижный взгляд Йоханнеса. Его глаза свидетельствовали о том, что этот человек не способен испытывать простые человеческие чувства, такие, как расположение, жалость, сочувствие. Я переступила в своей жизни очень много границ, но только не эту. Ад — это место, где отсутствует разум. Я всегда действовала рационально. Я никогда не уничтожала человека, я всего лишь ущемляла его гордость, тщеславие, наказывала его за жадность. Я никогда не ошибаюсь в женщинах и очень редко ошибаюсь в мужчинах. Так было до сих пор. Он бросил взгляд на мои наручники, отнюдь не игрушечные.

— Ты крутая девчонка, да? И очень миленькая. Честно говоря, мне приносит наслаждение секс, который не доставляет моей партнерше никакого удовольствия. Неужели я забыл сказать тебе об этом, Фиона? О, как мне хочется, чтобы ты жалобно стонала от страха и кричала от боли. Это меня возбуждает. Разве ты еще не догадалась?

Нет, скотина, я не доставлю тебе удовольствия. Рано или поздно я доберусь до тебя и отомщу за свое унижение. Пусть сейчас удача на твоей стороне, но ты не дождешься от меня криков и стонов. Я и вида не подам, как мне страшно сейчас.

— Наверное, отец в детстве жестоко бил тебя. Или твою мать изнасиловали у тебя на глазах. А может, ты просто садист от рождения? Тогда тебе не повезло. Ты родился не в ту эпоху.

О Боже, как мне холодно! Я изо всех сил старалась не дрожать. Бреннер не сводил с меня глаз.

— Я привяжу тебя к кровати, Фиона, — говорил он, внимательно следя за моей реакцией, — и буду щекотать ножом то в одном месте, то в другом. Слегка, совсем не больно. Но когда меня охватит возбуждение, я начну резать тебя. Кровь сводит меня с ума, у нее божественный цвет. Как только я увижу кровь, мне захочется, чтобы ее было все больше и больше. О, как я обожаю крики ужаса и боли! Надеюсь, что я не слишком пьян и мы повеселимся вдоволь, прежде чем я кончу. Обычно меня надолго хватает, некоторые партнерши даже не выдерживают.

Какое мастерское описание мучений несчастной жертвы. Сам рассказ уже, по-видимому, доставлял ему истинное наслаждение. Он говорил о смерти. Страшной смерти в комнате с белыми стенами в желтую полоску, похожую на решетки тюремной камеры. Мне было легче держать себя в руках, когда я не смотрела на Йоханнеса. О, если бы сейчас на стене появился какой-нибудь знак, указывающий, как мне выйти из этого положения, как остаться в живых! Я не хочу умирать, по крайней мере сейчас и такой смертью. Не хочу, чтобы о моей трагической гибели писали в газетах. Я всегда находила выход из самых сложных ситуаций, Йоханнес Бреннер! И я страшно боюсь боли… Я сама преступница, Йоханнес, я нарушаю закон, и ты не должен был заманивать меня в ловушку, это ужасная ошибка. Нет, мне нельзя сдаваться!

— Неужели ты не боишься СПИДа? Я забыла предупредить тебя, что заражена ВИЧ-инфекцией.

Он наотмашь ударил меня по лицу, вскочил и, встав рядом, склонился надо мной. Охватившая меня ярость была сильнее страха. Я почувствовала привкус крови во рту и сглотнула слюну. Бреннер в этот миг разглядывал свою руку. Рука мясника. Затем он схватил меня за подбородок и заставил взглянуть ему в глаза.

— Ты лжешь! Все вы, шлюхи, лжете. Но даже если то, что ты сказала, правда, моя дорогая Фиона, это ничего не изменит. Я всегда надеваю перчатки. Не беспокойся, я не собираюсь трахать тебя. Мне это не нужно. Правда, если мой нож захочет сделать это, то, пожалуй, я не смогу отказать ему. Понимаешь, иногда я совсем теряю контроль над собой…

Он наконец разжал руку, сжимающую мой подбородок. Его речь, конечно, не могла успокоить. У меня болела щека и гудела голова. Что я могу противопоставить грубой силе? Только слова. Слова всегда спасали меня и приносили победу, и я твердо верила, что они эффективнее оружия.

— Ты уже убил кого-нибудь?

Йоханнес усмехнулся и сказал, что это всего лишь игра. Владелец фабрик по производству игрушек любил играть человеческой жизнью. Сейчас в его руках была моя собственная жизнь, и игра шла по его правилам. Хотя он в упор смотрел на меня, казалось, что он меня не видит. Я не знала, что делать. Может быть, следует закричать что есть сил и довести его до экстаза? Терзаясь сомнениями, я заявила своему мучителю, что влюбилась в него, и стала рассказывать разные душещипательные истории, которые обычно рассказываю мужчинам. Я взывала к его чувствам, комплексам и инстинктам. Стараясь убедить его, что я искренна, поведала о своем детстве, прошедшем в приюте для сирот, о больной раком сестре, о моей героической борьбе со злым, бессердечным миром, в котором человеку ничего не дается даром и за все надо платить. Я старалась поверить в себя. И в чудо. В чудо обращения Йоханнеса. Я старалась изо всех сил, и на мгновение показалось, что он прислушивается к моим словам. А потом он снова заговорил:

— А ты, оказывается, милая девочка.

Его слова свидетельствовали о том, что чуда не произошло. Тем не менее я протянула к нему свои скованные руки. Наверное, они дрожали. И эта дрожь и мое смирение вдруг возбудили его, и Йоханнес отбросил все сомнения.

— Но это ничего не меняет, Фиона. Наше маленькое развлечение не отменяется. Я уже застелил постель непромокаемой клеенкой, все готово, любовь моя. Пора начинать.

Он схватил меня за руки и заставил подняться с дивана, затем рывком расстегнул молнию на моем белом платье. Однако его невозможно было снять из-за скованных рук. И тогда Йоханнес разорвал белоснежное платье в клочья и обнажил мое тело. Дама, показывающая свои черные кружевные трусики, и молодой музыкант, задирающий подол шотландской юбки, — как все это было давно!.. Йоханнес внимательно разглядывал мою плоть с видом мясника, собирающегося разделать тушу. От его ледяных рук меня начала бить дрожь.

Бреннер — моя жертва, превратившаяся в моего убийцу, — медленно направился к застекленному шкафу. Я сама выбрала этого мужчину среди десятков других, подходивших в тот злополучный день к ювелирному магазину. Думала ли я, что когда-нибудь нарвусь на настоящего злодея, на психопата, жаждущего крови? Он получал удовольствие оттого, что мучил людей. Может быть, на его совести уже не одна замученная жертва? Где проходит граница, отделяющая страх смерти от смертной тоски?