Александр Эльберт - Такова шпионская жизнь

Генрих понял, улыбнулся: «Молодцы! С такими интереснее работать. Скоро всё узнают, но пока мы не знакомы,» — и спокойно пошел своей дорогой, простонародно глядя по сторонам. Лола и Додик сели на скамейку, больше не обнимаются, разговаривают. Генрих неторопливо прошел мимо них и удивился: «Тоненький мальчик — совсем не мальчик. Они — не любовники. А Лола… Лола…» — Генрих вздохнул и не продолжил свою мысль. А хотел он подумать: «Мне нравится».

— Прошел мимо, посмотрел на нас; скорее на тебя, Лола. И сейчас идет, не прячась, останавливается, смотрит по сторонам…Повернул направо, не оборачивается…

Лола спросила: — Дани когда прилетает, первым утренним? Попросим его глянуть со стороны… Странное предчувствие, не могу понять: то ли он видит, но не знает, то ли…

— Ты ему понравилась, Лола. И он всё понял про нас…

— Что мы вовсе не влюбленные, ты это хочешь сказать?

— Да. Ты ему понравилась, он обязательно появится…

— Пойдем выпьем кофе. Сама не знаю, почему насторожилась. Мы еще не начали работать, ничего еще не сделали, и врагов у нас тут нет, и задание нейтральное и несложное.

Через 20 минут Лола Шук и Додик спокойно пили кофе в крохотном кафе, а за соседним столиком две миловидные девушки, лет на пять-семь моложе Лолы, прихлебывали какао и о чем-то балабонили на каком-то славянском языке.

Актер и Дани летели из Мадрида одним рейсом. Пико не выглядел отдохнувшим. Он тяжело плюхнулся в кресло, пристегнулся и закрыл глаза. Отказался от еды и только пил минералку. Дани его не интересовал. «Одним больше, одним меньше — пусть делают, что хотят; когда их много, они только мешают друг другу… Умница, мама! Мне тоже хотелось бы выйти из игры, родить мальчика и девочку, перестать мотаться по свету и дергаться, как паяц на ниточках, в этом шумном, хвастливом, примитивном кинобизнесе…» Он приоткрыл глаза, увидел нарочито инертного Дани, идущего по проходу, закрыл глаза и улыбнулся: «Пусть делают, что хотят. И она пусть думает, что я ничего не знаю. Мне уже сорок пять, сыграю с ними последнюю партию и уйду на покой. Всё брошу, и кино тоже, напишу мемуары… Нет, лучше шпионский роман… Немножко, конечно, жалко. Веселая игра. Да и Мирке придется рассказать… Или не надо? Пожалуй, не надо. Напишу роман… или все-таки — мемуары… Так это же почти одно и то же, и придумывать ничего не надо. Чем проще и правдивее, тем меньше вероятности, что поверят… Посплю, пожалуй. Как прилечу, сразу съемки, потом эти развеселые моссадовские игры, а ведь ещё…Стоп! Об этом даже думать не смей!» — дорогостоящий актер рассмеялся совсем по-детски, заснул, как по команде, и проспал до приземления. Выйдя из сравнительно небольшого аэропорта, он нарочито усталой походкой пошел к стоянке такси. Дани никто не встречал и он довольно быстро испарился. Зато появились два среднего возраста крепыша, явно из другой команды, чем Дани. Пико присел на скамейку «завязать шнурки» и неторопливо огляделся. Крепыши разделились: один из них сел в микролитражку, которая почему-то стояла в ряду такси, второй сделал вид, что безуспешно что-то ищет. Потом сделал вид «наконец-то нашел» и бодрым шагом направился к мусорному бачку недалеко от скамейки, где Пико завязывал шнурки, и что-то выбросил. Пико перешел на другую сторону и жестом пригласил таксиста. Тот понял, развернул свой мерседес, подъехал. Пико очень медленно для постороннего глаза, но на самом деле достаточно быстро — всё-таки актер — сел в машину. А когда такси отъехало метров на 50, Пико вдруг сделал жест «забыл!» Машина остановилась, Пико немного повозился в багажнике, поднял голову и открыто рассмеялся — а чего ему бояться! — второй крепыш только что захлопнул дверь микролитражки, машина круто развернулась и теперь пришлось ехать вперед. Пико вернулся в такси и сказал шоферу «гони!» Спустя несколько минут уже на автобане актер посмотрел назад. Ну конечно, «погоня»: крепыши прыгали и скакали на автомобильчике, не рассчитанном на такую езду. Пико посмотрел на часы, ахнул и попросил: «Нельзя ли побыстрее?» Высокий молчаливый шофер с огромными крестьянскими руками молча кивнул головой и прибавил. Микролитражка испарилась.

— А куда ты торопишься? — спросила мама дона Педро Мерилин. — Оставайся, поживи недельку-другую у меня, погуляй по Мадриду. Не надо тащиться за Педрунчиком. Ему там, на съемках, будет не до тебя. Да ещё с этим ненормальным, с этим фанатиком, с этой знаменитостью. Хотя фильмы он хорошие делает… Оставайся, порадуй меня!

Мерилин задумалась, но ненадолго. У неё была уже давно назначена фотосессия. Чем, однако, Мадрид хуже давно надоевшей студии? Она позвонила фотографу — тому самому — и сказала, что не может прилететь к нему.

— Тогда я прилечу к тебе, красавица моя. Ты где?

— Я в Мадриде и пробуду тут дней десять, не меньше.

— Сможешь подарить мне несколько часов?

— Три дня, не больше.

Фотограф засмеялся: — Царский подарок. Лечу.

— Рони! Не забудь мои условия: никаких раздеваний и никаких помощников, только ты и я.

— Всё как всегда, моя дорогая. Только ты, я и камера. А студию…

— Никаких студий — Мадрид!

— Ах, какой подарок! Я и просить об этом не решался. Бегу…

— Рони! Тебе сколько лет? Успокойся. И вот ещё что: я тебя познакомлю с мамой Пико. Вот она — воистину красавица. Хорошо бы…

— Я всё понял, моя несравненная. И наряжусь, и губы накрашу…

— До свидания, мистер паяццо. Пойду предупрежу старушку.

В самолете фотограф заснул. Небольшой Боинг сильно трясло, он просыпался, снова задремывал, и ему снились обрывки странного сериала с участием Мирки и Пико. Сон был заболтанный и несвязный, но основную идею этого недоделанного и оборванного на полуслове сериала Рони с удивлением и недоверием понял, запомнил и сформулировал очень коротко: «Мы (т. е. актер и его возлюбленная) уходим в бессрочный семейный отпуск». В конце сна он взял камеру и закричал: «Погодите, не уходите! А как же…» — но остановился на полуслове с раскрытым ртом, подумал: «Что это я раскричался — это же не моя тайна,» — вздрогнул и проснулся. Стюардесса, наклонившись к самому его уху, просила пристегнуться, самолет шел на посадку.

Рони был суеверен. Он, так же как и я, верил, что сны — это неспроста. Но он, в отличие от меня, был профессиональный шпион. Поэтому всякое сообщение, тем более такое странное и неожиданное, всегда проверял и перепроверял. Но он был суеверен и никому — никогда — ничего не рассказывал и сам вел себя так, как будто ничего не случилось и он ничего не знает — вплоть до окончания проверки. До сих пор все оканчивалось благополучным вычеркиванием сна из памяти, что ничего не меняло, и всё равно каждое следующее подобное сообщение тщательно проверялось на достоверность.