Тери Сан - Лёд и пламя. Слишком поздно

   ******

   - Я тебя люблю, Макс.

   Это признание далось тебе огромным трудом. Я прекрасно видел и понимал, что для тебя значило произнести подобное. Сломать собственную гордость, вывернуться из внутренней душевной коробки.

   - Максим.

   Я стоял перед тобой холодной надменной статуей, с интересом изучая собственные руки, делая вид, что не понимаю.

   Поднял глаза и поспешно отвёл, потому что видеть это море, океан напротив оказалось нереально, слишком тяжело для меня, чтобы удержаться от желания броситься в него, захлебнуться и утонуть. Но ты, Серг, слишком хорошо выдрессировал меня, научив и показав, что бывает рядом с тобой, если не остерегаться подобных порывов.

   - Докажи, - бросил я небрежно, почти с безразличной ленцой, впрочем, не утратившей лёгкой зацепки на взаимность. - Если любишь, докажи.

   - Как доказать? Что ты от меня хочешь, Макс?

   Я видел твои помертвевшие губы, черное лицо, в котором больше не было привычного лёгкого света. 'Интересно, Серг, сколько раз ты дрочил, думая обо мне? ' Раньше я бы никогда не позволил себе подобных мыслей, а теперь они возникали удивительно легко. Мы находились у меня дома, родителей не было. На стене тихо тикали часы, отстукивая время мучительными секундами. Мы мутили с тобой торт из сгущёнки, масла и печенюшек, и в какой-то момент, когда я, чертыхаясь, командовал подать крем, ты вдруг перегнулся через стол и поцеловал. Точнее пытался поцеловать, но натолкнулся на резко выставленную между нами лопатку, испачканную кремом, ледяной насмешливый взгляд и предложение попробовать, что получилось.

   Мне было забавно наблюдать за тобой. Раньше я бегал следом, мучительно пытаясь вывести тему в нужное русло, теперь этим занимался ты, методично сводя к нашим отношениям, а я изображал незамутненность во взгляде и делал вид, что не понимаю, что от меня хотят. В конце концов, ты потребовал поговорить прямо, и вот мы оказались в моей комнате.

   - Я люблю тебя, Макс.

   Осталось добавить только 'делай с этим что хочешь', пронеслось в голове ехидное, но я придавил эту мысль кулаком, требуя доказательств, жертвы прощения, грани, куда он готов зайти ради того, чтобы я ощутил себя полностью удовлетворённым.

   Я меланхолично стянул футболку и повернулся к тебе. 'Ах, да, мой Серг! Ты же не можешь, боишься сделать первый шаг!'

   Я поцеловал тебя сам. В отличие от тебя, я умею целоваться, Серг. Так, чтобы сносило башню. У тебя её сорвало намертво. Я смотрел на перекошенное от страсти лицо, ощущал руки, жадно сминающие задницу, рвущие ширинку, и сдерживался изо всех сил, чтобы не поддаться и не сорваться самому. Не дать тебе заполучить меня снова, а заполучив, отбросить прочь и растоптать, как уже было раньше. Больше я не буду просить тебя о любви, Серг, даже, если это будет значить отказаться от самого себя. Ты прав, Серг, мы действительно разные, и нам никогда не быть вместе.

   И когда ты уже готов был на коленях меня умолять, я отодвинулся и сказал так, как умел сказать только я:

   - Я тебе не верю, Серг. Если любишь, если действительно любишь, докажи.

   И ты доказал, Серг. Я никогда не думал, что ты, такой тщеславный, самолюбивый, заботящийся о своём лице, сделаешь это. Насколько же у тебя сорвало башню от меня, Серг? Сорвало настолько, что ты повторил эти слова на выпускном вечере при всём классе. Сказал это, обращаясь ко мне:

   - Я тебя люблю, Максим!

   Знаешь, Серг, я бы не смог провернуть подобное, просто бы не смог сделать это. Я реально оцениваю себя, и понимаю. Не осмелился бы.

   Возможно, зная, что ты любишь, зная, что тебе всё равно, что будем потом... Да гори оно тогда всё синим пламенем, я бы повторил! Может и покруче чего придумал.

   Но тогда, зная тебя, вряд ли. Потому что даже после этих слов, сказанных громко, на весь класс - прежде, чем сделать признание, ты щепетильно попросил тишины с абсолютно каменным лицом, - даже тогда я не верил тебе, Серг. Даже понимая, что это значит для тебя, пойти на подобное унижение прилюдно. Ты, который больше всего в жизни боялся насмешек, боялся оказаться не таким, как все. И вот сейчас добровольное распятие на чужом позорном эшафоте.

   Но я не верил тебе, Серг. Желал и не мог верить. Слишком жестокими оказались раны за себя, за Аньку, за нас... Болезненные осколки внутри. И невозможно рассеять разом, только извлекать пальцами, один за другим, в надежде, что однажды мы заживём. В тот день, когда мы заживём.

   После твоих слов зависла мёртвая пауза. Мучительная гнетущая тишина, которая через секунду осознания станет лавиной слов и эмоций.

   А потом, кажется, Витька Плотников, сказал:

   - Ну и дела! Поздравляем вас, гомики, мать вашу! Однако, вы приколисты, бля.

   Кто-то неестественно засмеялся, а потом кто-то кинул ещё пару шуточек. И все начали глумиться по этому поводу, решив, что это очередной розыгрыш в нашем духе. Мы ведь всё время с тобой хохмили на пару, всегда что-то изобретали. В наших классах привыкли, знали как родных, собственно, даже то, что сейчас наши параллели отмечали вместе, во многом являлось следствием этой дружбы. Иногда достаточно начать общаться двоим, что бы за ними потянулись остальные.

   Ты победил, Серг. А твоя награда ждала тебя, сидя на столе с бутылкой пива в руках, не помогая тебе и не приходя на помощь в этой ситуации. Но даже в ней ты умудрился оказаться победителем и, спускаясь со сцены, положив микрофон, сиял, скрывая внутреннее облегчение. Нет, Серг. Мне этого было мало, я хотел сломать тебя.

   Ты подошёл ко мне. Ты умолял меня глазами закончить это, подтвердить, что всё это шутка. Не пытать тебя больше.

   - Серг, чё, правда любишь? - спросил я лениво и, подумав, прибавил: - Ну, не знаю. Докажи как-то посущественнее, а то слабо верится.

   В твоих глазах я прочёл обещание и неумолимый приговор, железный такой приговор самому себе. Помню, как сладко у меня всё заныло внутри и напряглось в паху при мысли о том, как этой ночью я буду расплачиваться за эту шутку. Если после всего ты пожелаешь остаться со мной, плюнув на гордость, плюнув на всё. И тогда, Серг, возможно, тогда мы будем квиты. Око за око, кровь за кровь, Серг. Во имя нашей невозможной любви.

   И ты наклонился и поцеловал меня на глазах всей группы, взасос, перехватив затылок и заставив замереть в позе пойманного врасплох ёжика, - в одной руке оставленная бутылка, вторая вскинута куда-то в сторону, ноги разъехались, впуская клин чужих бёдер. Боже, если бы ты продолжил, я бы спустил в штаны, определённо! А в ту секунду перестал думать, соображать; мгновение поцелуя, твоего запаха, уверенных рук, языка, нагло гуляющего внутри. Ты не закрыл глаза, наблюдая за реакцией, а у меня...У меня они просто закатились, и я едва удержал себя в рассудке, чтобы не потянуться за тобой, когда ты отстранился, тяжело дыша.