Наталия Яровая - Лихорадка в ритме диска

— Знаешь, я детей сейчас встречу и быстренько домой отвезу. А ты меня пока в парке подожди. И вспомни, где ты после Хабаровска был? Будем искать.

Сама не знаю, чего это меня на помощь к ближнему потянуло?

Вадик оказался послушным. Поехал в парк. По-честному. А я — на вокзал.

Дети прибыли вовремя, слегка красноватые от неожиданного загара. Кроме своих, пришлось подвозить еще и их друзей, потому что на вокзале я опрометчиво сказала:

— Сколько в машину влезет, столько и отвезу.

Их влезло человек восемь. Бедного Алика затолкали Мишке на колени и усадили обоих на переднее сиденье. Мало того, завидев гаишников, Мишка пригибал голову братца вниз. Без особой, впрочем, нежности, отчего последний визжал, как перепуганный, а выпрямившись, пытался двинуть локтем обидчика. Тот умело уворачивался. Всех остальных это очень веселило.

Так, под их визги и хохот, развезла всех по домам.

Своих пацанов сдала маме-бабушке. Доложила, что мое свидание продлится еще часа два. И смылась.

— Не надо было тебя дергать, за детьми и я могла бы съездить, — поздновато сообразила Валюшка.

Впрочем, и ладно. Потому как я — сторонник того, что рулевой у машины должен быть один, а то после Валюшки приходится перенастраивать под себя сиденье, руль, зеркала. И потом, я с трепетом отношусь к разным мелочам. В маленьком бардачке под правой рукой — «орбит», в подставке на панели — сигареты, в углублении возле коробки передач — телефон. Ну и так далее. С закрытыми глазами можно ехать. А после редких Валюшкиных разъездов все кардинально меняется. Вместо сигарет засунута пачка салфеток, вместо «орбита» — зажигалка, а сама пачка сигарет валяется под сиденьем. Все это ерунда, конечно. Но без крайней нужды Валюшку за руль ее собственной машины я стараюсь не пускать.

Вадик добросовестно сидел в парке на лавочке и довольно нервно покуривал. Видать, и правда ценную вещичку потерял. Однако при этом не забыл прикупить где-то розу и очень торжественно мне ее вручил.

Душой кривить не буду, я была тронута и по-матерински чмокнула его в щеку. Этот мой порыв доставил ему явное удовольствие, он по-свойски взял меня за руку (у него оказалась очень аккуратная рука, с ухоженными ногтями, сухая и приятно теплая). Мы уселись на лавочке и начали размышлять. Вадик честно доложил:

— В Хабаре я даже не ночевал. Приехал, пацаны мне диск передали в ресторанчике. Мы поужинали, и они же меня на поезд в обратку посадили. Пацаны свои, надежные. Дождались, пока состав тронулся — мало ли чё? Билет у меня в СВ был. Со мной тетечка пожилая ехала, книжку читала. Я сразу тебя вспомнил и затосковал.

— Господи, с чего вспомнил-то?

— Ну, ты же тогда у моря, когда мы познакомились, тоже книжку читала… Я вообще тогда мимо ехал, но, как такое увидел, сразу тормознул. И так и эдак ходил вокруг, все не знал, как пристать.

«Как-то ты запоешь, когда меня с блокнотиком закупленным увидишь, — подумала я. — Небось не поверит, что пишу, подумает — рисую». Но вслух сказала:

— Прямо Татьяной Лариной себя чувствую.

— Татьяной? — Вадик долго вспоминал, потом признался: — Нет, думай, что хочешь, но у меня ни одной знакомой по имени Татьяна нет! В школе, помню, была, но она Приставкина. Может, замуж вышла и фамилию на Ларину поменяла?

Я сначала растерялась, а потом рукой махнула:

— Ладно, Вадик, не грузись. Дальше что было?

— Ну, дальше ничего такого. — Он явно побаивался. — Утром приехал. Я машину на стоянке у вокзала оставлял. Сел. Поехал. Ну…

Чего-то он все же мялся.

— Потом домой приехал. Сполоснулся. Тут — солнце. Помчался на пляж тебя ждать.

Ну надо же!

— Да и все. На сегодня «стрелка» с пацанами была, чтоб диск передать. Вот. Ты дальше знаешь.

— Хорошо, — терпеливо сказала я. — Диск лежал в борсетке?

— Ага.

— Вспомни, что было между «машину со стоянки взял» и «домой приехал, сполоснулся»?

— Мм.

Задала я, видать, Вадику задачку. Ответил невпопад:

— У меня в борсетке отделение есть такое, потайное вроде. Я там диск и вез. В последний раз… — При этих сложных мозговых процессах его почему-то в краску кинуло, но вспомнил: — Ну, в тот же день, когда приехал, вчера то есть, после того, как с поезда сошел, больше и не заглядывал. Надежно. Отделение-то потайное!

У меня возникло чувство, что Вадик скрытничает. Зачем?

— Больше ты диск не проверял?

— Да нет. Борсетка всегда при мне.

— Да-а, я уже заметила.

Так-так, где же прокололся?

— Вадик, можно я при тебе в твоей борсетке пороюсь?

— Да, е!.. — И услужливо мне сумочку протянул. Борсетка была явно из дорогих, мягкая, приятно пахла кожей, с позолоченным замочком. В многочисленных отделениях лежали: связка ключей, документы на машину, записная книжка, ручка «паркер» (неужели пользуется?), пачка баксов, штуки на четыре, не меньше, пухлое портмоне, коробочка с визитками, конфетка «Ромашка»… И все вроде как.

— А где потайной карманчик?

Вадик многозначительно улыбнулся, я почувствовала себя посвященной, и показал на действительно неприметную «молнию» на задней стенке борсетки, слившуюся со швом между стенкой и крышкой. Я открыла замочек, отделение было небольшое, и там лежало что-то в яркой упаковке, блестящей, как леденец. Вадик стал совсем пунцовым, а я извлекла на свет… презерватив!

— Оля! — очень нервно сказал он. — Это совсем не то, о чем ты подумала!

Я повертела в руках упаковку. Интересно, о чем таком криминальном я должна была подумать? На мой взгляд, любой нормальный мужчина просто обязан иметь при себе такую штучку, но Вадик почему-то горячился:

— Я!.. Мне!.. Это у меня уже сто лет там валяется, — и покрепче сжал мою руку. Чтоб не убежала, наверное.

На построение несложной логической цепочки у меня ушло не более пятнадцати секунд.

— Вадик, давай колись, куда ты с вокзала поехал?

Угадала! Он опустил глаза, покраснел в восемнадцатый раз и долго молчал. Потом выдавил:

— Поклянись, что в наших отношениях ничего не изменится!

С трудом представляя себе, о каких отношениях идет речь, я охотно согласилась:

— Клянусь Родиной! Землю есть?

— С ума сошла! — впечатлился Вадик, после чего собрал в кулак всю силу воли и стал колоться: — Я там в купе, как о тебе подумал, так маятно мне стало! Ну… Стоишь передо мной, и все! Нравишься ты мне. Вот! В общем, из поезда вышел. На стоянке в машину сел. Ну, не могу, чувствую! Тебе звонить нельзя, мы же почти незнакомы. В общем, Петровне позвонил.

Вадик примолк. Видимо, посчитал объяснение исчерпывающим, но, к стыду своему, мне придется признаваться, что он переоценивает мои умственные способности. И я аккуратно уточнила: