Елена Арсеньева - Париж.ru

«Ничего, без меня не улетят. Пока то да се...»

Эскалатор полз, полз, полз... Даниле надоело ждать, он двинулся вперед.

– Дени! Данила! Погодите!

Обернулся с изумлением – Жерар! Несется по эскалатору семимильными шагами, следом еле поспевает аэропортовский полицейский при полной форме и даже бронежилете.

– Вы что? Решили лететь со мной? Просить политического убежища как узник совести? – не удержался от ехидства Данила.

– Нет, просто я вам должен кое-что передать.

– А зачем полицейский?

– Ну так ведь мы уже на границе, как вы не понимаете? Вот он меня и сопровождает через эту самую границу – чтобы я именно не кинулся просить политического убежища в «Аэрофлоте». Но ближе к делу. Вот, возьмите, – Жерар подал Даниле конверт из плотной белой бумаги. – Прочтете в самолете. Здесь... некое деловое предложение. Прощайте, друг мой!

И заспешил обратно, сделав знак полицейскому: мол, следуйте за мной!

Данила повертел конверт в руках. Интересно. А заклеено-то как, а заклеено... Ладно, прочтет и в самом деле в самолете. Сейчас чего время тратить?

Только добрался до нового досмотра и паспортного контроля, как на него начали кричать и торопить все, кому не лень: и французы, и наши. Наши особенно усердствовали, причем не только экипаж, но и пассажиры. Такое ощущение, что их на родину бы не пустили, не полети с ними Данила!

Наконец-то он дошел до своего места, пролез к окошку через толстые колени – мужские и женские. Сел, послушно пристегнул ремень.

– Уважаемые пассажиры! Вас приветствует экипаж самолета...

Тут Данила вспомнил про конверт и начал его сосредоточенно вскрывать.

– Напоминаем, что на нашем самолете запрещено курить на протяжении всего рейса...

Эт-то что такое?

Чек... Ничего себе! Чек на два миллиона евро! Банк «Бургундия»... На имя Данилы Холмского! От кого? Жерар Филиппофф?!

– А теперь просьба пристегнуть ремни и оставаться так до того времени, когда погаснет световое табло.

Данила машинально пристегнулся, хотя мысли были заняты совершенно другим.

Ничего не понятно! Что это за деньги?!

– Проверьте, поднята ли спинка вашего кресла, убран ли столик, опущены ли шторки на иллюминаторе...

Данила снова пошарил в конверте. Ага, вот какая-то записочка. Ну и почерк у этого Жерара! Острый, с наклоном, еле разберешь! Хорошо хоть без «ять» пишет! И без этого, как его... твердого знака...

«Дорогой Дени, я считаю своим долгом частично компенсироватьтот ущерб, который вы понесли по вине моего отца. В самом деле, еслибы не его запутанные наследственные дела, вы не перенесли бы столькомучений, не находились бы на краю гибели. Два миллиона евро – та сумма, которую, согласно завещанию Габриэля Филиппофф, должен былполучить Алексис Шведов. Считаю только справедливым, если ее получитевы, которому пришлось столько страдать из-за имени Шведова. Предъявитеэтот чек – немедленно по приезде – в московском филиалебанка «Бургундия», что находится на Ленинградском проспекте,дом восемьдесят, управляющему банком. Его имя Бертран Жезанн. Этомой финансовый партнер и хороший друг, который в курсе ситуации – я нынче ночью говорил с ним по телефону. Он немедленно оформит всенеобходимые документы и откроет для вас счет. Однако Бертран осведомлено непременном условии, только при соблюдении которого вы можете распоряжатьсяэтим счетом. Условие таково. Въезд во Францию вам закрыт, мон гарсон...на ближайшие сорок лет как минимум! Ну что же, есть много стран, хорошихи разных, а на этой женщине для вас свет клином не сошелся. В отличиеот меня!

Поверьте, мне искренне жаль расставаться с вами навсегда, однако надеюсь, что все произойдет именно так! Прощайте! Ваш друг Жерар Филиппофф».

Что?!

Данила рванулся из кресла, но привязные ремни держали крепко.

Глянул в окно – самолет уже бежал по взлетной полосе. Да нет, вот он уже взлетел!

Поздно!

Почему-то первой мыслью была: «Два миллиона – это как раз приданое Леры. Значит, и вправду Жерару нужна она... именно она! Только она, а не ее деньги. А мне?..»

Нет, как он смел, этот буржуй? Как он смел решить, будто Данила – даже за все деньги в мире! – отступится от женщины, которую любит?

Кстати, а она? Любит ли она его? Ну кто он ей, в конце концов? Случайный, так сказать, знакомый. Вдобавок младше ее. Умные женщины не могут не понимать, что разница в годах, особенно если она не в пользу жены, рано или поздно скажется. Муж начнет засматриваться на других... на молоденьких...

Нет, конечно, от Леры только дурак загулял бы, а все-таки никогда нельзя зарекаться. Ведь они с Данилой никак не проверили свои чувства. С Жераром-то Лера уже год как бы женихалась, а Данилу знала всего ничего. Романтика, то-се... но жизнь, конечно, вносит свои коррективы.

Нет, дело не в том, что Данила готов от нее отказаться так вот вдруг, ни с того ни сего, но... надо же подумать и о ее интересах... Жерар-то ее как любит, оказывается, а? Разве благородно лишать женщину такой любви? Надо уметь жертвовать ради любимой своими чувствами. Это будет поступок, достойный настоящего мужчины!

Кстати, а Ленинградский проспект – это где?.. Ну, спросит у кого-нибудь в аэропорту. А впрочем, неизвестно, как он поступит. Очень может быть, отправится прямиком на Курский или Ярославский вокзал, ловить ближайшие поезда до Нижнего.

Или... все-таки заглянуть на минутку в эту самую «Бургундию»? Просто так, на всякий случай? Чтобы убедиться, что чек Жерара – настоящий, а не глупый розыгрыш?

Ладно, что толку сейчас мучиться сомнениями? Впереди три часа полета, Данила еще успеет решить, как поступить с этим наглым, хамским предложением Жерара.

Данила поглядел в иллюминатор. Внизу уже расстилались облака, земли не было видно. Франция осталась далеко-далеко... Ну что ж, хорошая страна Франция, однако, если честно, Даниле она не вполне понравилась. Негостеприимная она какая-то. Вряд ли ему захочется вернуться туда в ближайшее время. В обозримые сорок лет как минимум!

Любопытно будет поговорить с этим управляющим. Наверное, он нормально говорит по-русски, ведь за все это время Данила выучил только одну французскую фразу. Ту самую, сакраментальную. Жё нэ компран па...

Вот уж правда что!

Данила откинулся на спинку, смежил глаза. Проплыли перед взором серые глаза, темно-русая прядка, прилипшая к щеке... потом раскатились желтые сливы... и он уснул. И никакие призраки прошлого больше не тревожили его – ныне, присно и во веки веков.