Нина Соротокина - Прекрасная посланница

Многие годы потом Люберова будет мучить одна и та же мысль: он «подставил» маленького агента, косвенно, конечно, но именно он виновник его смерти. Оно, конечно, такая работа, но все же…

– А теперь объясни, что ты здесь делаешь? – опять пристал с вопросами Матвей.

– А ты что здесь делаешь? – Родиону сейчас не хотелось ничего объяснять, его работа еще не была кончена.

– Я у себя дома, между прочим.

– Дом-то еще не куплен, а ты, насколько мне известно, в другом дому живешь. Может, ты ждешь кого-то?

– А вот это тебя совсем не касается, – с вызовом крикнул Матвей.

Ах, друг мой, если бы ты знал, насколько это меня сейчас касается! Матвей ждал Николь, которая просила его помощи. Именно это было написано в письме, только писала его не мадам де ла Мот, а Шамбер. В последний момент тот решил подстраховаться. Николь в последнее время вообще вызывала серьезные подозрения француза, видно, ее отношения с князем зашли очень далеко.

– Она не придет, – вдруг сказал насмешливо Шамбер. – У мадам Николь на этот вечер совсем другие планы.

Матвей опешил от подобной наглости.

– Развяжите его! – крикнул князь громоподобно и выхватил шпагу.

– Тихо!

Ротмистр схватил Матвея за плечи и с размаху посадил его на лавку.

– Ждите меня здесь! – приказал Люберов. – Из дома ни шагу. Если Шамбер будет болтать лишнее, заткните ему глотку кляпом. Я должен отлучиться. Надеюсь, что ненадолго. А может быть и до утра. Стерегите Шамбера.

Уже в дверях он сказал на ухо Веберу.

– Матвея тоже стереги. Он не должен отлучаться из этого дома.

Карету остановил всадник, скакавший навстречу во весь опор. Удивительно, что он не напугал лошадей. Правда, кучер мадам де ла Мот никогда не гнал карету слишком шибко, тем более по ухабистой, плохо освещенной дороге.

Дверца отворилась. Николь увидела перед собой офицера в форме кирасирского полка. Узкое лицо его с аккуратными буклями было строгим, в нем не было и намека на приличествующему случаю галантному выражению. «Что это – арест? – пронеслось в голове Николь. – Но почему он один?»

– Кто вы? – она изо всех сил старалась сохранить спокойствие.

– Меня зовут Родин Люберов. Князь Козловский наверняка рассказывал вам обо мне.

– Он жив? – быстро спросил Николь.

– Жив.

Она перекрестилась широким православным крестом справа налево и обессилено откинулась на подушки.

– Вы позволите? – он уже готов был впрыгнуть в карету.

– Да, да, конечно.

Николь уже запретила себе чему-либо удивляться. Последнее время все шло шиворот навыворот. Ей так и не удалось спровадить Матвея на пару дней из Петербурга. Отпуск его кончился, и возвращение в армию знаменовалось чередой крепких попоек в мужской компании. Но при этом она вырвала у него твердое обещание не отлучаться в четверг вечером из дому даже в кабак.

– Да в чем дело-то? – недоумевал Матвей.

– Я не могу объяснить тебе всего, но я знаю точно, что нам грозит опасность. Я не знаю, какая именно, что я чувствую, – лепетала в ответ Николь, придавая голосу милую беспомощность.

– Тогда я должен быть с тобой рядом!

– Ты и так рядом. Просто мы должны расстаться не надолго. Главное, не выходи этой ночью из дому.

Поверил ли он, нет ли, разобрать было нельзя. Матвей только балагурил по своему обыкновению, но пообещал выполнить просьбу Николь. Его умилили эти строгие слова: «нам грозит опасность», а если точнее, умилило слово «нам». Он слышал в нем обещание каких-то новых, еще более близких отношений.

В четверг вечером неожиданно для себя Николь получила приглашение во дворец. Кто написал приглашение – неизвестно. Вместо подписи стояла какая-то закорючка. Не иначе как госпожа Юшкова руку приложила. Про нее говорили, что она грамоте не обучена, но такую подпись и кошка может изобразить.

Николь одевалась с особой тщательностью. Вечер был прохладный, погода сулила дождь. Она накинула мантилью, голову прикрыла легким шарфом. Однако во дворце выяснилось, что ее там никто не ждет. Без пропуска попасть в святую святых невозможно. Николь знала неприметный боковой вход, его показала ей Юшкова: деревянное крыльцо без поручней, темные сени, а потом небольшая прихожая с малым караулом. Этим входом пользовалась не только прислуга, но и важные обитатели дворца, если им надо было уйти незамеченными.

В прошлый раз Николь прошла через эту прихожую беспрепятственно, но на этот раз гвардейцы встали грудью. Ей показалось, что один из них узнал ее, во всяком случае Николь его точно помнила. Именно этому молодцу она и протянула приглашение, упомянув при этом статс-даму Юшкову. Ее слова не произвели никакого впечатления на караул, более того, на лицах гвардейцев появилось подозрительное, если не сказать угрожающее, выражение.

Они не любили, когда самозванки являлись во дворец, и тем более проявляли при этом настойчивость.

Тут, на счастье, появился офицер. Разговор далее пошел по-французски. Он внимательно выслушал мадам де ла Мот, вежливо попросил подождать и с письмом в руках исчез за дверью.

Николь села на убогий стул и приготовилась ждать. Время тянулось медленно, но первые полчаса она не нервничала, мало ли какие дела сильных мира сего могут задерживать их в своих покоях.

Наконец явился офицер и с поклоном сообщил, что мадам де ла Мот велено подождать. Слово «велено» таило явную угрозу. Теперь она не могла просто так встать и уйти, гвардейцы не выпустили бы ее из дворца.

Николь успела до мелочей рассмотреть обшарпанную прихожую. Ее всегда поражало тесное соседство фантастической роскоши с откровенной бедностью. Из залов, украшенных венецианскими зеркалами, французскими гобеленами и персидскими коврами можно было сразу попасть в комнатенку со стоптанным войлоком на полу и колченогими лавками обочь стен. В этих комнатенках всегда плохо пахло, неприкрытые, в разводах перины казались сырыми.

Бог весть, сколько прошло времени – час, а может два. Николь устала сидеть, от долгого сидения затекли ноги, она даже успела вздремнуть, опустив голову на грудь. Чей-то палец ткнул ее в плечо. Николь вздрогнула и открыла глаза. Перед ней стояла госпожа Юшкова. Обычной благожелательности статс-дамы не было и в помине. Величественная и грозная, она не просто отчитывала нежданную гостью, она шипела, как рассерженная гусыня.

– Чем можно объяснить ваш странный визит, сударыня?

– Это ответ на письмо, – Николь присела в поклоне.

– Я не знаю, кто его писал. Никому во дворце и в голову не могло прийти выслать вам приглашение… в столь неподходящий час. Может быть, вы сами сочинили эту писульку?

– Помилуйте, сударыня… Анна Федоровна, да разве бы я посмела? Видно, кто-то решил сыграть со мной жестокую шутку. – Николь очень убедительно играла раскаяние, на глазах ее появились слезы, руки были сжаты на груди словно в предсмертной тоске.