Анжелика - SilverVolf

Я еще не знал, что такое ебаться, да и мои подруги тоже. С Анжеликой мы временами играли в кукол. Она вырезала из детского полупорнографического журнала девушку в купальнике, эрзац-платье на ней крепилось с помощью загибающихся кусочков бумаги. У меня был альтернативный вариант; девица была, конечно, абсолютно голой и, по тогдашней моде, у нее был в полной мере лохматый лобок. Так, по крайней мере, мне казалось.

В конце концов Анжелка вышла замуж. Потом развелась, вышла замуж вновь, развелась опять — пожалуй, тут удивляться нечему.

Время от времени мы… да, бывает. Да пожалуй, зря все это.

Вообще-то мне уже поднадоела эта история.

Есть, конечно, в Анже что-то такое, чего не объяснить даже самому внимательному читателю. О, читатель! Знал бы ты, как я тебя люблю! Ведь именно для тебя я написал сии строки, а ты думал — для себя, дурачка, пялящегося в монитор?

Никакой любви между человеком и женщиной, разумеется, нет. Возможно, никогда и не было. В том, что ее не будет никогда, я уверен так же, как и в том, что, попив пива, лягу на диван и наконец-таки отдохну.

Есть, конечно, в Анже что-то такое, чего не. Были, в общем-то две истории. Сначала расскажу первую. Первая: Ленка голышом сидит на кровати и говорит: «Нельзя!» Ага, я понял. Когда она лет через двенадцать, тринадцать или четырнадцать приехала в наш город со своими титьками, ставшими гигантскими, я ей намекнул о нашем интимном прошлом. Она отрицала все, как на допросе. Честная девушка.

Тупое лганье.

Еще история. Нас послали сменить трусцы. Мол, детки, они у вас влажные, сходите да переоденьтесь. Сейчас, в свете всей это педоистерии, толерантности и прочего дерьма такое задание выглядит в некоторой степени странным. Наши матушки попивали белое сухое винцо и тешили умы разговорчиками с владельцами очень белых «копеек» и прочих радостей автомобильной промышленности Родины. Было пасмурно; на курорте выдался на редкость прохдадный и относительно неприветливый день.

— А давай поменяем их в одной раздевалке, — экстремалка, видимо. Анжелика предлагала мне такой же разврат год спустя на другом юге. Предлагала попросту переодеться — нужно было раздеться догола в комнате, которую мы снимали на этот раз на четверых: я, она и наши мамы. Вышел тот еще прикол. Дабы не палиться, мы устроили спектакль (М. Чехов наверняка бы оценил): сначала я сделал вид перед снимающими эти хибары, что якобы не при делах, вообще-то меня отвлекли от чтения радиотехнического самоучителя (детекторный приемник, сука, собранный по этой схеме, так и не зарботал, только фонил, и Анжелика выгнала меня только для того, чтобы переодеться. Потом мы поменялись ролями. Выглядело это чрезвычайно глупо, но тогда нам сие казалось весьма оригинальным).

Мы зашли в ржавое жестяное заведение, грохочущее от поднимающегося ветра. Мамам отсюда мы не были видны не из-за выпуклости планеты, разумеется, а из-за пологого бархана — да это был не бархан, а так, пародия.

Анжелика стиснула свои темно-синие плавочки до коленок; я обратил внимание на то, что она как-то призадумалась, что ли, в общем выдержала небольшую паузу. Разумеется (понял я гораздо позже) это была типичная женская провокация; самка и в девять лет самка. Мне было предоставлено зрелище. Ах, что может быть замечательней нежной голенькой девчачьей письки, не отягощенной порослью той или иной степени. Современная эстетика требует брить манду, это вам объяснит любая торговка, продающая черешню и кое-что еще, не то что порноактриса — так вот, все это реакция на запрет педофилистических радостей. Впрочем, тогда я не занимался подобными умствованиями, а просто смотрел на обнаженную Анжеликину письку.

— А покажи «куриную», как Ленка, — попросил я.

— Я тебе не Ленка, понятно? — ответила Анжелика.

— Ну покажи, — поныл я, — это ведь