Иван Науменко - Грусть белых ночей

О гибели Кости Титка, Кости Русаковича, двоюродного брата Адама в местечке, конечно, знают. Похоронки пришли. Сергей о смерти товарищей сообщил кратко: погибли как герои. Если его самого ждет такая судьба, постарается быть достойным друзей.

Капитан Канатников вызывает Сергея к себе. Офицер разведки занимает небольшой домик из нескольких комнат. На полу дорожки, ковры. Из кухни доносится аромат жареной свинины: там колдует сверхштатный ординарец Ростовский.

— Ты где финский язык изучил? — не предложив сесть, спрашивает капитан.

У Сергея удивленные глаза.

— Не знаю финского языка.

— Голову, значит, морочишь людям. С порошками к тебе ходят. А если вдруг кто-нибудь отравится?

Сергей объясняет. Он говорит о шведском языке, который официально принят в Финляндии, о схожести его с немецким.

— Немецкий где изучал? В плену был?..

Сергея разбирает злость.

— Девять классов кончил. После десятого собирался поступать в институт: Еще до войны изучил язык. Поэтому и во взвод разведки взяли. В плену не был. Вы должны знать...

— Не учи меня. Сам знаю, что мне знать.

Холеное лицо Канатникова кажется слегка растерянным. Он точно собирался припугнуть Сергея, да сорвалось.

— Вот что, — капитан роется в кожаной, отливающей глянцем полевой сумке. — Если ты такой грамотный, будешь составлять разведсводки. Я тебе дам одну как образец. Будешь приносить мне на подпись.

Взвод на поиски теперь не ходит. С высоты восьмого этажа дома над морем, который финны собирались взорвать, разведчики ведут наблюдение за противоположным берегом. Острова Бьёрского архипелага еще в руках врага, и на невидимом отсюда южном берегу залива в Эстонии немцы.

Дважды снаряды попадают в фактически пустующий дом, где разместились только разведчики. Но снаряды такой большой дом не смогут разрушить.

Когда обстрел усиливается, разведчики переходят в комнаты на противоположной стороне здания, с окнами на восток. В громадном здании, наверное, комнаты были не только отведены для отдыхающих, но и предназначены для служебных нужд: для конторы, бухгалтерии, администрации курорта. В закутках, где укрываются разведчики от обстрела, вдоль стен — застекленные шкафы с папками, скоросшивателями.

У стереотрубы во время обстрела только дежурные. Каждые десять минут результаты наблюдения они заносят в журнал.

Полку присвоили звание Выборгского, дивизии — Ленинградской. По этому случаю разведчики решили устроить банкет. Спиртом немного запаслись.

Утром приходит печальная весть о Мамедове. Никто не знал, что он напросился в штурмовую группу. Такие группы добровольцев ночью захватывают островки Бьёрского архипелага. Мамедову не повезло: прямое попадание вражеского снаряда в катер. Нет больше обаятельного младшего лейтенанта-казаха, сумевшего в какие-то две недели всем понравиться. Опять временным командиром взвода разведки назначен старший сержант Смирнов.

Вот какие дела. Мамедов спас Сергея, когда он тонул. А вот сам не сумел выплыть.

Банкет не отменяется. На море опускается белая ночь. Сумерки теперь гуще, чем неделю назад. Но все равно хорошо видна сверкающая прозрачная гладь залива, поросшие кустарником островки, у одного из которых погиб младший лейтенант Мамедов, и темноватый противоположный берег.

В комнату разведчики притащили кофейные столики на тонких ножках, мягкие пружинистые кресла и закуску: вскрыты три банки свиной тушенки, тонкими ломтиками нарезан шпик.

Кисляков наливает каждому на дно алюминиевой кружки. Кто хочет, может разбавить.

Белая ночь над заливом. Лишь розовеет далекий край неба. Луна, повисшая над заливом, отбрасывает на зеркальную гладь длинную светлую полосу. Кажется, что там течет река.

Торжественную обстановку в комнате портят котелки с гороховой кашей, поставленные на столики, обтрепанные плащ-палатки, зеленые, с темными пятнами маскхалаты, как попало брошенные на спинки кресел.

— За младшего лейтенанта Мамедова, — говорит Кисляков. — Нашего боевого товарища больше нет среди нас.

Не торопясь закусывают. Сергей теперь не очень падок на еду — пресытился.

Через некоторое время, едва хмель ударил в голову, старшина Кисляков зарыдал:

— Нэт среди нас наш друг Мамедов. Лежит в сырой вода. Даже хоронить боевой друг нэ можем...

Смирнов обнимает Кислякова за плечи:

— Не надо, старшина. Завтра нас с тобой может убить. На войне не плачут.

С противоположного берега не стреляют. Вечером и ночью почти полное затишье.

В руках Филимонова аккордеон. Его нашли под Выборгом, в раскрашенном фургоне. Возможно, какие-нибудь фронтовые артисты разъезжали в том фургоне. Филимонов, который похваляется умением играть на баяне, терзал аккордеон все эти дни. Осваивал новый инструмент.

Старшина Кисляков запевает. Но и поет он — как плачет. Мотив протяжный, надрывный. Поет старшина песенку о летчике, который, падая на землю, вспоминает любимую девушку:

Так, значит, амба, так, значит, крышка —

Лу-у-бви настал паслэдни час,

Тэбя лу-у-бил я исчо малчышкой

И исчо болшэ лублю тэбя сейчас...

Свесив голову на грудь, старшина наконец засыпает в кресле. Смирнов с Грибиным выносят Кислякова в соседнюю комнату. Вместе с креслом, чтобы не разбудить. Пускай спит старшина. Он всегда одинаково мрачен. Без него веселее.

Разведчики выглядят бесстрашными ухарями. Любят пустить пыль в глаза. В то же время — обыкновенные парни. Характеры их лучше всего раскрываются во время вот таких сборищ. Собрались не случайно. Погиб Мамедов, погибло немало товарищей, а настроение у всех приподнятое. Настроение, рожденное успехами на фронтах.

Стремительно наступают Белорусские, Прибалтийские фронты, уготовив врагу новые котлы, окружения, — от всего этого кружится голова! Неужели им, обыкновенным парням, участвовавшим в самой великой, жестокой, беспощадной войне, суждено увидеть победу?

Только немало ребят гибнет. Истребляется целое поколение. Сколько останется в могилах хлопцев двадцать третьего, двадцать четвертого, двадцать пятого годов рождения и кто женится на их девушках?

Грибин уловил это общее настроение. Запел песню, неизвестно кем сложенную:

Ты сидишь у камина и смотришь с тоской.

Как печально огонь догорает.

И надежда на то, что кто замуж возьмет,

Постепенно в груди угасает.

Еще годик войны, и не станет мужчин.

Хоть и так их осталося мало,

И не встретит тебя за всю жизнь ни один.

Сколь ни плакала б ты, ни рыдала...

Весь полк смотрит кино. В просторном подвальном зале сожженной библиотеки Василь Лебедь находит Сергея. Друзья присаживаются на торопливо сколоченной из неструганых досок скамье. Фильм американский, посвящен войне на советско-немецком фронте.

Сеанс лишь начинается. Минут через десять на деревянные подмостки перед экраном выскакивает заведующий клубом — есть в полку такая должность, — высокий, худощавый старший лейтенант. Взмахивает рукой — динамик перестает трещать. В зале вспыхивает свет.

— Товарищи! Войска Первого Прибалтийского фронта, успешно развивая наступление, овладели городом Глубокое...

В зале аплодисменты. Глубокое в Белоруссии, где-то возле бывшей польской границы. Далеко продвинулись Прибалтийские фронты.

Через несколько минут тот же старший лейтенант опять на подмостках. Весть опять о белорусской земле.

— Получено сообщение — нашими войсками освобожден город Докшицы.

Зал радостно возбужден. Наступление идет не на шутку. В канун лета его начали те, кто сидит в зале. Ленинградский фронт. За одиннадцать дней прогрызли укрепления Карельского перешейка и передали боевой азарт, порыв другим фронтам. Может, это последнее лето войны?

Еще и половину фильма не успели показать, как старший лейтенант в третий раз возникает перед экраном. И его возбужденный вид, и затаенное дыхание, и та затянувшаяся пауза, с помощью которой лейтенант хочет привлечь к себе внимание, — все говорит зрителям о том, что новость будет особенно важной.

— В результате стремительного наступления, удачного обходного маневра, осуществленного войсками Третьего Белорусского фронта при содействии войск Первого Белорусского фронта, освобождена столица Советской Белоруссии — город Минск. Завершено окружение большой, многотысячной группировки немецко-фашистских войск четвертой и десятой армий, которые в сорок первом году рвались к Москве.

Старший лейтенант умеет красиво говорить. Недаром в его ведении клуб. Но эта новость, хоть и не так парадно ее подавай, сама по себе ошеломляюща. Овации не смолкают несколько минут, слышатся радостные голоса. Здесь, в зале, немало белорусов, но и все остальные рады не менее. Белоруссию любят все.

В груди Сергея все поет. Василь тоже выглядит возбужденным. В темноте они, найдя на ощупь руки друг друга, обмениваются крепким рукопожатием. Они благодарны судьбе за эту счастливую минуту. Республика, можно считать, освобождена. Возможно, к зиме война окончится — и они успеют до конца учебного года прийти в десятый класс, в котором пока не учились ни дня.