Андрей Добрынин - Черный пробел

ЧАСТЬ 6

Подробный доклад о побеге полковника Зубова Ганюк выслушал, лежа на кушетке, пока Штукман мазал ему обваренный живот какой–то мазью из банки с отклеившейся этикеткой. Ничего более подходящего в УВД найти не удалось. Докладывала все та же злополучная старуха. С ее помощью удалось более или менее достоверно восстановить цепь событий того вечера, так как сам Ганюк абсолютно ничего не помнил. Смазав Ганюку живот и забинтовав его вкривь и вкось, Штукман и старуха удалились, оставив своего главаря наедине с бутылкой портвейна. Некоторое время Ганюк неподвижно лежал на спине, угрюмо глядя в потолок, глотая портвейн из горлышка и чувствуя, что живот начинает припекать все сильнее и сильнее. Наконец жжение стало невыносимым. Ганюк издал душераздирающий вопль, вскочил, сорвал с себя бинты и, прыгая по комнате, принялся крушить посуду и мебель. Затем он вылетел в коридор и с угрожающим ревом помчался по направлению к комнате Вареньки, сметая все на своем пути. Ворвавшись к Вареньке, он стал дубасить ее своими кулачищами. Варенька спаслась только тем, что заперлась в уборной. Попытки Ганюка высадить дверь не увенчались успехом. «Ну погоди, зараза! Я до тебя еще доберусь!» — прорычал он и удалился. Повстречав в коридоре Финкеля, Ганюк потребовал у него бочку с холодной водой и бревно. По странной случайности и то, и другое удалось обнаружить в подвале УВД. Бочка служила для соления огурцов, а на бревне рубили головы пленным подпольщикам. Когда бочку наполнили водой, Ганюк забрался туда, чтобы унять жжение, терзавшее его обваренный живот, и велел нести себя в комнату Вареньки. Следом за ним двигались восемь бандитов, тащивших бревно. Заслышав шаги в коридоре, Варенька снова заперлась в уборной. Бандиты принялись раскачивать бревно и с громким уханьем бить бревном в дверь. Ганюк из бочки мрачно следил за этой процедурой. Когда наконец дверь рухнула и бандиты с гоготом выволокли из уборной отчаянно сопротивляющуюся Вареньку, глаза Ганюка засветились злобным торжеством. «Бросить ее в карцер!» — распорядился он и добавил: «Для начала всыпать этой дуре двадцать пять горячих, чтобы недели две сидеть не могла». Когда презрительно хохотавшую Вареньку увели, негодяй погрузился в раздумье. Впрочем, оно было недолгим. «В лифт», — приказал он. В последнее время Ганюк от скуки полюбил кататься на лифте в высотных домах в центре города. Особенно ему нравилось ощущение, когда лифт со свистом устремлялся вниз с верхнего этажа. Бандиты, составлявшие свиту Ганюка, усевшись на пол лифта, развлекались игрой в сику. Если кто–то из жильцов останавливал лифт на промежуточном этаже, собираясь ехать по своим делам, его втаскивали в кабину и подвергали всевозможным издевательствам.

Вообще в эти дни разложение в среде бандитов достигло своего апогея. Как бы предчувствуя надвигающееся возмездие, мерзавцы напоследок стремились взять от жизни все. В ресторане «Прибой» ежедневно устраивались разнузданные оргии. До рассвета пустынные кварталы вокруг ресторана оглашались звоном посуды, пьяными воплями и визгом женщин. Бандиты обнаглели до того, что в поисках женщин нагишом выбегали из ресторана и кучками слонялись по близлежащим улицам. В бандитской газетке «Уркаган» ежедневно печатались десятки указов за подписью Ганюка. Так, например, было объявлено о мобилизации населения на принудительные работы по сооружению грандиозного па- мятника Ганюку и его ближайшим подручным. На пьедестале изваянные из гранита Жереп, Хряков и прочие уголовники снизу вверх взирали на огромную фигуру Ганюка, как любящие дети на отца. В городском парке большую часть деревьев варварски вырубили, а на их месте заложили новый ресторан, который должен был потрясать примитивные души бандитов невероятной роскошью, хотя непредвзятого наблюдателя он потрясал прежде всего своей безвкусицей. Весь город поделили на секторы, в каждом из которых имелся бандитский «старшой». Каждый старшой распоряжался в своем секторе совершенно бесконтрольно, донимая население поборами и отвратительным хамством. Не обходилось, разумеется, и без присущей уголовному миру междоусобной грызни: так, бандита Глотова по кличке Утюг по приказу Ганюка, который давно его недолюбливал, сварили живьем в котле на площади Уголовного кодекса. Пока в городе творились все эти вопиющие безобразия, партизанский отряд лейтенанта Жилина подошел к предместьям и расположился в лесу. В город ушла разведка. Над головами негодяев неотвратимо сгущались тучи возмездия.

Валера Сыпняков торопливо пересек улицу и скрылся за углом. Там он остановился и еще раз огляделся по сторонам. Улица в этот ранний час была пустынна. Впереди угрюмой, громадой высилось здание электростанции. Валера подошел; к кирпичной стене без окон и, цепляясь за выбоины, с кошачьей ловкостью вскарабкался на крышу. По крыше ок подошел к трубе и посмотрел вверх. Труба уходила в головокружительную высоту и, казалось, раскачивалась в пасмурном небе. Усилием воли подавив робость, Валера по ржавой лесенке быстро полез наверх. Очутившись на самом верху, он извлек из–за пазухи красное полотнище и принялся привязывать его к укрепленному в кирпичах железному стержню. Наконец полотнище затрепетало на ветру. Только тут Валера позволил себе посмотреть на землю. Открывшаяся бездна, казалось, властно потянула его вниз. Валера замотал головой и крепче вцепился в холодные кирпичи. Но в этот миг его внимание привлекло какое–то движение. Он напряг зрение и ясно увидел, что внизу мечутся какие–то люди. Один из них, видимо главный, стоял на бочке из–под горючего и размахивал руками. Повинуясь его жесту, кучка людей (теперь Валера разглядел, что они были в милицейской форме) бросилась куда–то в сторону и через некоторое время вернулась, катя перед собой компрессор. Несколько бандитов, волоча за собой шланг, полезли на крышу, и вскоре до Валеры донеслась звонкая дробь отбойного молотка, подгрызающего трубу снизу. Главарь, стоявший на бочке, заорал в рупор: «Слезай, козел, а то хуже будет! Навернешься оттуда — мокрое место останется!» «Лучше сам лезь сюда, трус! Поговорим как мужчина с мужчиной!» «Держи карман! — откликнулся бандит. — Нашел дурака…» Валера полез в карман за пистолетом, но тут же вспомнил, что для облегчения оставил его на явочной квартире. Он принялся шарить по карманам, ища что–нибудь поувесистей, и нашел гайку. Тщательно прицелившись, он запустил ею в негодяя. Ветром гайку отнесло точно в лоб бандиту. Тот взмахнул руками и грянулся оземь. Вся шайка сперва разразилась злорадным хохотом, а затем принялась приводить в чувство своего главаря. Наконец тот поднялся, покачиваясь, сделал несколько шагов и, не в силах ничего крикнуть, погрозил кулаком. Снова застучал отбойный молоток, и за его шумом бандиты не услышали того, что услыхал Валера: в разных концах города началась стрельба.

Известие о появлении красного флага на трубе электростанции принес в отряд Жилина сам Маховиков. Всю дорогу от города старый редактор проделал бегом, и это усилие оказалось для него чрезмерным. Он упал на руки столпившихся вокруг него партизан, прошептал: «Успел…» и, улыбнувшись, закрыл глаза. Через минуту его голова бессильно мотнулась набок. Лейтенант Жилин, видевший на своем веку немало смертей, первым медленно потащил с головы ушанку. На щеке лейтенанта блеснула слеза. «Мы возьмем его с собой, — прошептал лейтенант. — Он должен видеть это…» Для Маховикова сделали носилки, и четверо партизан понесли его тело в середине колонны, двигавшейся к городу. После часа ходьбы колонна начала втягиваться в предместья. Теперь отряд двигался по улице 206‑й статьи, бывшей Пионерской. Партизаны шли по двум сторонам улицы вдоль стен домов, зорко вглядываясь в темные окна, с оружием наизготовку. Однако бандиты нигде не показывались. Вскоре колонна подошла к перекрестку, где угловой дом украшала вывеска кафе «Ветерок». Неожиданно внутри кафе послышались истерические вопли и звон разбиваемой посуды. Двери распахнулись, и на улицу вывалилась безобразно пьяная бандитская компания. Не обращая ни малейшего внимания на партизан, бандиты — их было шестеро — обнявшись, двинулись к центру города, оглашая тихие кварталы пением, больше похожим на рев голодных хищников, злобной матерщиной и просто каким–то бессвязным бредом. «Стой!» — крикнул им в спину лейтенант Жилин. Бандиты разомкнули объятия и обернулись, при этом двое из них тут же свалились на мостовую и захрапели. «Руки вверх!» — продолжал Жилин. Некоторое время бандиты тупо глядели на него. «Шухер, легавые!» — взвизгнул затем один из них, и мерзавцы, покачиваясь, в ужасе засеменили в подворотню. Однако партизаны настигли их. Началась свалка. «Ну хорош, ну чего ты!» — канючили некоторые бандиты. «Пусти ногу! Убью! Припорю, гад!» — грозились другие и в бессильной злобе плевались и пускали ветры. Однако, несмотря ни на что, их связали и сложили на телеги. Колонна двинулась дальше. Ближе к центру города встречи с бандитами становились все чаще, причем появление партизан всюду оказывалось неожиданным. Одну группу бандитов накрыли в подъезде. Партизан привлекла громкая брань, доносившаяся из распахнутых дверей. Они бросились туда и обнаружили, что четверо бандитов разломали деревянные перила лестницы и обломками перил дубасят какую–то старуху. Когда бандитов после короткой свалки связали и допросили, то выяснилось, что пострадавшая старуха является само- гонщицей и били ее за отказ выдать зелье в долг. Жилин брезгливо взглянул на нее и сказал: «Не за того вступились. Связать и ее за компанию». Бандиты злорадно захихикали, но притихли, когда лейтенант цыкнул на них. Отряд продолжал свой путь. Передовые группы партизан вышли на пустынную в этот ранний час площадь Уголовного кодекса. Прямо перед ними возвышалось здание гостиницы «Заря», превращенной бандитами в публичный дом. Первыми его обитательницами стали в свое время бандитские марухи, которым затем стали передаваться на воспитание приглянувшиеся бандитам девушки из порядочных семей. При пополнении своего гнезда разврата бандиты, как всегда, действовали путем насилия и угроз. Однако в самом притоне вся обстановка была рассчитана на то, чтобы соблазны красивой жизни и влияние марух, порочных до мозга костей, внесли семена разложения в неокрепшие девичьи души. И многие действительно приходили в этой удушливой атмосфере к моральному падению и уже не стеснялись курить, пить водку, сидеть на коленях у бандитов и носить краденые драгоценности. Но немало находилось и таких, которые оставались твердыми и внутренне чистыми в этом зловещем вертепе, которые, несмотря ни на что, верили в неизбежность падения клики Ганюка. О них–то прежде всего и подумал Жилин, разглядывая возвышающееся перед ним мрачное пятиэтажное здание из кроваво–красного кирпича. Внутри здания, казалось, все вымерло. Вместо вывески с надписью «Заря» над входом красовался огромный фанерный щит, выкрашенный в голубой цвет, а по голубому красным было неровно выведено: «Дом отдыха «Шухерозада»». Название придумал явно какой–нибудь бандит. «Слышал звон, да не знает, где он», — подумал Жилин и вдруг почувствовал сильнейшее ожесточение против бандитов. «Вперед!» — крикнул он, обернувшись к своим, и бросился к зданию, размахивая пистолетом. К его удивлению, никто не стрелял и в округе по–прежнему царила тишина, только за его спиной раздавался топот бегущих следом за ним партизан. Лейтенант рванул на себя, тяжелую дверь и ворвался в вестибюль. В пустынном вестибюле пол был усеян мусором. Жилин приготовился ринуться вверх по лестнице, как вдруг заметил на месте администратора огромного бандита, который спал, положив нечесаную голову на стойку. Во рту негодяя торчал давно потухший окурок. Потревоженный шумом бандит приподнял голову и разлепил опухшие веки. Некоторое время он бессмысленно разглядывал партизан и Жилина, стоявшего перед ним. Вдруг в его поросячьих глазках плеснулся ужас, он раскрыл щербатый рот, готовясь что–то крикнуть. В этот момент кулак лейтенанта обрушился на его темя. Лязгнула челюсть, и голова бандита с закрывшимися глазами намертво припечаталась к стойке. Тут за спиной лейтенанта прогремел выстрел. Он обернулся и увидел, как партизаны пустились за кем–то в погоню вверх по лестнице. Оказалось, что трое каких–то бандитов решили спуститься в вестибюль, но при виде партизан бросились наутек, а один успел выстрелить. Взять бандитов без шума не удалось. Теперь вся надежда была на один решительный рывок, чтобы не дать врагу опомниться. «Ура!» — закричал лейтенант и впереди всех огромными прыжками помчался вверх по лестнице. Лавина атакующих начала стремительно растекаться по всему зданию, которое тут же наполнилось ужасным шумом. Сливались воедино крики, выстрелы, звуки ударов, грохот рушащейся мебели и треск выламываемых дверей. Жилин в порыве ярости мигом взлетел на пятый этаж и неожиданно увидел перед собой на лестничной площадке четырех бандитов в кальсонах. Они раскачивали громадный платяной шкаф, готовясь обрушить его на партизан. Медлить не следовало, могли погибнуть люди. Жилин рванулся вперед. Вид его был так страшен, что бандиты уронили шкаф и разбежались, но не все — одному шкаф придавил ногу. Негодяй немедленно упал и притворился мертвым. Жилин пнул его в бок. «Уй–уй–уй!» — не выдержав даже ничтожной боли, захныкал мерзавец. «Взять его!» — приказал лейтенант и вбежал в коридор. Увидев его, метавшиеся по коридору бандиты попрятались в номера. Жилин с разбегу ударил плечом в ближайшую дверь. Изнутри прогремела автоматная очередь, и пули, прошив дверь, лишь чудом миновали лейтенанта. Тогда он достал пистолет и выпустил всю обойму в дверной замок, а затем изо всей силы пнул дверь ногой. Та распахнулась, и лейтенант, пригнувшись, ворвался в комнату. Следующая автоматная очередь прошла над его головой. Против двери, расставив ноги, стоял с автоматом в руках Кинжалидзе. Кроме засаленных полосатых носков, на нем ничего не было. Жилин, угрожающе ворча, вцепился ему в горло. Свирепый убийца захрипел, автомат выпал у него из рук. Но тут остальные бандиты, находившиеся в комнате, очнулись от минутного замешательства и бросились на Жилина. Лейтенант продолжал сжимать горло Кинжалидзе, но тут какая–то накрашенная маруха вцепилась ногтями ему в лицо, а в спину ему вонзили вилку. Это окончательно вывело лейтенанта из себя. Он отпустил Кинжалидзе, и негодяй замертво рухнул на пол. В этот миг кто–то сзади ударил лейтенанта по голове тяжелым тупым орудием, проявив коварство, присущее нравам преступного мира. Жилин пошатнулся, но сохранил равновесие, развернулся, и его кулак врезался в отвисшую челюсть бандита, державшего в руках лом. Тело негодяя взвилось в воздух вместе с ломом и грохнулось на стол, уставленный посудой. Стол опрокинулся, и всё с грохотом и звоном повалилось на пол. Тем временем лейтенант продолжал крушить кулаками асимметричные бандитские физиономии. На пол градом сыпались золотые фиксы, черные повязки, стеклянные глаза и прочие принадлежности бандитского туалета. Время от времени то одно, то другое татуированное тело со сдавленным криком оседало на пол и после нескольких судорожных движений затихало среди опрокинутых стульев. А Жилин продолжал неумолимо теснить бандитов, которые наконец сгрудились в углу, отчаянно отбиваясь обломками мебели и пустыми бутылками от яростных наскоков лейтенанта. Вдруг Жилин остановился. Некоторое время он стоял неподвижно против толпы бандитов, обводя ее грозным взглядом, затем вдруг что–то крикнул, схватил стоявший рядом с ним холодильник и обрушил его на лохматые головы врагов. Послышался хруст костей и вопли ужаса. Затем бандиты, не переставая вопить, мимо Жилина бросились к выходу. Лейтенант тщетно пытался их остановить. Однако в дверном проеме они застряли, так как каждый хотел вырваться первым, и поэтому Жилину удалось схватить двоих. После этого оставшиеся разнесли в щепки дверь и вывалились орущей и копошащейся массой в коридор. Лейтенант одной рукой держал какого–то бандита, схватив его сзади за кальсоны, а другой — ту самую маруху, которая пыталась выцарапать ему глаза. Бандита он немедленно выкинул в окно, и его звериный рев затих внизу, а маруху оглушил рукояткой пистолета. После этого он с сознанием исполненного долга вышел в коридор. Там его глазам предстала картина общей капитуляции. Полуодетые и босые бандиты, заложив руки за спину, с мрачным видом выходили из комнат и брели по коридору к лестнице, злобно огрызаясь, когда их подталкивали. Вдруг один из них бросился к ногам лейтенанта и, пользуясь его растерянностью, успел покрыть слюнявыми поцелуями оба его сапога. «Не убивайте меня! — вопил мерзавец. — Я все скажу!» Лейтенант схватил его за плечи и рывком поставил на ноги. «Говори!» — рявкнул он в самое ухо бандиту. «А меня не расстреляют?» — дрожащим голосом спросил тот. «Это решит суд», — неумолимо ответил Жилин. Бандит, решив, очевидно, что все потеряно, захлебываясь и брызгая слюной, начал свой рассказ. Из его путаных объяснений Жилин понял одно, самое главное: бандитская верхушка собиралась устроить гулянку в ресторане «Прибой», отмечая годовщину первой судимости Жерепа. Это и впрямь было известием чрезвычайной важности.