Явдат Ильясов - Пятнистая смерть

Михр-Бидад с грустной улыбкой качнул головой вперед.

— Не будешь впредь вести себя, как бешеный пес?

Михр-Бидад с той же улыбкой мотнул головой из стороны в сторону.

— Не будешь?

— Нет.

— Не будешь?

— Нет.

— Не будешь?

— Нет.

— То-то же! — Дах сочно рассмеялся и сунул меч в ножны. — Расхотелось мне тебя убивать. Почему — и сам не пойму. Покричал — и отвел, что ли душу. Пошли-ка, брат, отсюда, пока зверье нас не слопало.

Заботливо поддерживая друг друга, обходя трупы и отгоняя криками хищных птиц и зверей, они медленно потащились через багровую котловину. Часто отдыхали. Михр-Бидад перевязал рану Гадату. Гадат перевязал рану Михр-Бидада. До холмов добрались после полудня.

— Я дах Гадат, пастух и пахарь, — гордо сказал Гадат, представ перед Томруз. — Наш отряд перешел на вашу сторону. Спроси моих сородичей скажут, кто такой Гадат. Я не враг — друг сакам. Мы с вами одной крови. Но я, против своей воли, находился на службе у проклятого Куруша. Правда, я не убил ни одного сака — пускал стрелы на ветер. Но все-таки пускал их в сакскую сторону. Значит, я все-таки виновен перед вами. Вот выкуп за мою голову.

Гадат вытолкнул вперед Михр-Бидада. Перс испуганно глядел на Томруз так усохла, почернела, посуровела эта женщина со дня их последней встречи. Казнит, не задумываясь.

Помолчав, дах сказал смущенно:

— Если ты примешь мой выкуп, то… не убивай этого человека. Он… неплохой.

— Знаю. — Томруз кивнула. — Хорошо, Гадат. Я принимаю твой выкуп. Иди к своим друзьям. — Она показала рукой на толпу дахов, радостно улыбавшихся сородичу. — И ты, Михр-Бидад, ступай к своим друзьям.

— Мои друзья? — Михр-Бидад изумленно уставился на кучку пленных персов, понуро сидевших на песке.

Виштаспа. Раносбат. А лежит кто?

Приметив Утану, молодой перс медленно поволок ноги по горячему праху и уселся рядом с торговцем.

— Жив? — облегченно вздохнул Утана. — Думал — убили. Мы вырвались через лощину к мертвому лесу, но дахи нагнали, схватили нас. Не саки дахи. Веришь? Наши, из Ниссайи. А Куруш-то на них надеялся… Вон, Гау-Баруве хребет перебили. — Он шевельнул бровями в сторону лежащего.

— Слушайте, персы! — сказала Томруз. Пленники встрепенулись. — Я дарую вам жизнь. Хватит, довольно и вы, и мы погубили вчера людей. Война кончена. Отдохните сегодня. Завтра, — она усмехнулась, — повеселитесь с нами на пиру в честь нашей победы и вашего поражения. А потом уйдете домой. Я велю дать коней, воды и еды. Воины проводят до реки, помогут переправиться на левый берег. А там уже доберетесь как-нибудь — до Марга недалеко. Ясно? Я приказала разбить для вас шатер. Идите отдыхайте.

— О милостивая царица! — загудел Раносбат, поднимаясь.

— Я не царица, — строго отрезала Томруз. — Я просто сакская женщина, которую саки выбрали себе слугой.

— Ты — богиня! — крикнул перс.

Раносбат — воин. Идешь в бой — бей. Попал в плен — не задирай хвост, держись скромно, как подобает пленнику. Долг есть долг. Сказано: «Склоненную голову меч не сечет». И еще сказано: «Целуй руку, которую не можешь отрубить».

Военачальник растянулся на песке и принялся в знак смирения грызть траву у ног победительницы.

И все персы пали ниц у ног Томруз и жадно вцепились зубами в стебли жесткой, колючей, грубой пустынной травы. Они жевали ее остервенело, как изголодавшиеся бараны. Судорожно глотали. Чавкали и причмокивали.

Сладкая трава!

— Мы еще вернемся сюда! — хрипел ночью Гау-Барува.

Персы, сдвинув медные лбы, держали совет. Говорили вполголоса, чтоб их слов не услышала сакская стража.

— Дай только бог благополучно добраться до Марга… — шептал, брызгая слюной, Виштаспа.

— Такое войско сколотим, что от саков одна пыль останется, — сипел Раносбат.

— На сей раз мы допустили ошибку, слушаясь дурацких приказаний безумца Куруша. Он погубил наши замыслы! Теперь же…

Горячась и хлопая друг друга по плечу, захлебываясь и давясь от нетерпения, судили да рядили персы, сколько людей они возьмут в новый поход, да каким путем двинутся к Аранхе, да где возведут мост. Да как обойдут саков, да с какой стороны обойдут. Да как ударят, да как расправятся с ними…

— Что это за люди?! — воскликнул пораженный Михр-Бидад. Они с утаной сидели в стороне и не вмешивались в разговор. — Да люди ли они в самом деле? Ведь только вчера… только вчера…

Он бешено замотал головой.

О Томруз! Добрая, благородная женщина. Разве можно дарить жизнь гадюке? Что может понять змея своей плоской головой? Она без колебаний ужалит даже руку, извлекающую ее из огня. Гадюка есть гадюка.

Михр-Бидад задумался.

Рассказать Томруз о подлых замыслах этих недобитых шакалов? Вот уж не траву тогда, а языки свои придется им грызть.

Нет. Михр-Бидад вздохнул. Не выход. Михр-Бидаду навсегда закроется путь домой, к жене и сыну. Да и что из того, что Томруз уничтожит еще двух-трех персидских вельмож, пусть самых опасных? Таких, как Гау-Барува, Раносбат, Виштаспа, в Айране столько — хоть землю на них паши.

Теперь на престол взойдет сумасшедший Камбуджи, и то-то начнутся дела!

Михр-Бидад — перс, и судьба его прочно связана с Парсой. Домой. Надо вернуться домой. Притвориться, что ты все такой же глупый Михр-Бидад, и вернуться домой. Приглядеться новыми глазами к своему народу. Подумать. Понять, что творится на родине.

— Знаешь, о чем я сейчас думаю? — уныло сказал Утана. — Человек грязная тварь. Он такой же зверь, как тигр, волк, гиена, только ходит на двух ногах. И у него нет хвоста. И вся разница. Жажда убийства — в сердце у человека. И никогда не переделать, не образумить двуногого хищника, хоть семь шкур с него сдери, хоть все зубы ему выломай, все когти вырви! Вот пример. — Он брезгливо кивнул в сторону заговорщиков. — С этого дня я отрекаюсь от людей. Я ненавижу их. Вернувшись домой, я сожгу и утоплю сокровища, в горы уйду навсегда, поселюсь один в пещере. Будь проклят человеческий род!

Он ожесточенно сплюнул и быстрым шагом вышел из шатра.

Долго ломал голову Михр-Бидад над горькими словами Утаны. Может, прав Утана? Нет. Человек — человек. Нельзя его путать с выродками, подобными Гау-Баруве. Не может быть, чтоб вечно и без конца продолжалась грызня людей между собой.

Неужели не найдется средство образумить двуногих зверей, толкающих мирных пастухов и пахарей на убийство и кровопролитие?

Неужели не найдется?

Должно найтись такое средство.

Должно найтись.

Где?

Михр-Бидад внимательно поглядел на свои шершавые большие руки. Руки мужчины, руки труженика. Руки простого человека.

Дым. Дым. Дым.

Дым клубится над холмами, вырываясь из-под котлов священных.

Томруз собрала народ в круглой котловине — не той, где сгинула мощь персидская, а в другой, с чистым родником посередине, со свежей травой и цветами.

По левую руку от Томруз уселись на пологом склоне массагеты и хорезмийцы в рогатых шапках, сугды и бактры в шапках круглых, по правую саки заречные и тиграхауда в островерхих колпаках. На склонах котловины перед Томруз и за нею расположились отряды саков аранхских.

На полянке у родника опустились на колени персы в рваных, но заботливо отряхнутых одеждах, с поясами, надетыми на шеи в знак покорности.

Рядом с Томруз, усевшейся на груду персидских щитов, секир и мечей, накрытых персидскими знаменами, стояла, прямая и бесстрастная, точно идол на могильном холме, жена Хугавы.

В пяти шагах от этих двух молчаливых и спокойных женщин, неподалеку от персов, обливалась слезами третья. Райада, дочь Фрады. Род Фрады, искупая вину старейшины, до последнего взрослого мужчины, до последней взрослой женщины пал в бою у страшной котловины. Старухи, матери и дети рода еще не вернулись с берегов Яксарта, и Райада оказалась одна, всем чужая, среди тысяч саков — мужчин и женщин.

Она уцелела — отсиделась за холмами.

Она не знала, зачем ее сюда привели. Боялась. Неужели убьют? Райада ни в чем не виновата. Дочь не ответчица за отца. Да и отец чем провинился? Он из-за дочери старался — хотел, чтобы ей было хорошо. Плохо разве, когда родители любят детей? Не стреляла в персов? Что тут такого? Не хватило сил натянуть лук. Она — маленькая сакская женщина.

Томруз кивнула влево.

Четверо могучих саков, кряхтя и пригибаясь от тяжести, вынесли на лужайку, красную сумку с белым кречетом.

Глаза Райады остекленели.

Она узнала сумку Спаргапы.

Саки нашли ее в персидском обозе.

— Райада! — сказала Томруз. — Ты хотела блестящих побрякушек? Получай.

Четверо саков подтащили сумку к Райаде, с трудом приподняли и опрокинули. На Райаду с журчащим звоном хлынул золотой поток.

Браслеты. Кольца. Серьги. Пряжки. Цепи, снятые Спаргапой с воинов Куруша, убитых у моста. Тяжелая пряжка оцарапала ей лоб, к губам тонкой струйкой потекла кровь.