Джордже Кэлинеску - Загадка Отилии

Феликс догадался, что это та галерея, которую он видел снизу, со двора. Здесь на гвозде висела исправная керосиновая лампа. Отилия сняла ее и начала открывать двери выходивших на галерею комнат. Их было не меньше четырех.

— Боже мой! Прямо не знаю, где тебя уложить, — воскликнула она. — Я забыла сказать, чтобы приготовили комнату.

Феликс опять хотел было заверить девушку, что ему ничего не нужно. Однако это было неразумно – все равно выспаться ему было необходимо. Поэтому он промолчал и стал ждать следя за тем, что делала Отилия. Она открыла какую-то дверь и вошла в комнату. Было видно, как она там наскоро прибирает, передвигает мебель, закрывает шкаф. Наконец она позвала Феликса.

— Не беспокойся, ты переночуешь здесь, это моя комната. Порядок тут не особенный, но ты меня извинишь правда? Спокойной ночи. Завтра мы поболтаем с тобой подольше.

Она проговорила все это быстро и очень уверенно, мило улыбаясь ему. Еще раз окинула -глазами комнату и вышла, на прощанье помахав Феликсу рукой. Застучали каблучки по лестнице, хлопнула дверь, и снова стало тихо. На круглом столе горела под абажуром лампа, разгоняя блеклые тени и отбрасывая на потолок белый круг. Феликс оглядел комнату. Она была длинная, узкая, окно, с большой занавесью из коричневого плюша, выходило на застекленную галерею. Внимание Феликса привлекли стены — он с удивлением заметил, что они оклеены обоями, где чередовались полоски и мелкие цветы незабудок. Комната была обставлена со вкусом, хотя и несколько старомодно: низкие маленькие кресла, обитые такими же, как на занавеси, плюшем, ореховый массивный комод, очень широкий платяной, тоже ореховый, шкаф. Только кровать была новая и такая короткая, что походила на диван. Два мягких бархатных валика прислонялись к спинкам с соломенным плетением. У окна находился туалетный столик с трельяжем и множеством ящичков, а перед ним — вращающийся табурет для рояля. Ящики туалета и платяного шкафа были выдвинуты — одни больше, другие меньше, — и в них, точно какие-то разноцветные внутренности, виднелись клубки лент, смятые шелковые сорочки, вышитые носовые платки и прочие мелочи девичьего туалета. Коробки пудры и флаконы одеколона, некоторые открытые и откупоренные, были, словно в уборной актрисы, в беспорядке разбросаны на туалетном столике — очевидно, Отилия всегда очень торопилась и не успевала убрать их на место. На креслах валялись шляпки и платья, под столом — туфли, повсюду лежали французские журналы мод вперемежку с нотными тетрадями.

На одном из кресел громоздились книги, большей частью немецкие, но были здесь и французские иллюстрированные романы издательства Кальман-Леви в бумажной обложке. Сверху виднелись обложки «Mademoiselle de la Seigliиre» Жюля Сандо и « Indiana» Жорж Санд. В комнате стоял резкий запах пудры и духов. Феликс, боясь нарушить очарование этой женской обители, сел на край кровати и увидел, что и она завалена самыми разнообразными вещами — бархатными вышитыми подушками, тряпичными куклами, в спешке брошенными туда платьями и юбками. Но ни одеяла, ни постельного белья не было видно — Отилия забыла о таких пустяках. Феликс прилег на кровать, чтобы отдохнуть от волнений этого дня. Где-то совсем близко захлопал крыльями и пропел петух. Феликсу показалось, что все в комнате вдруг окрасилось в странные тона и что лампа горит слабее. Небольшое зеркало на стене против двери превратилось в расплывчатое беловатое пятно. Феликс встал, дунул на лампу и тогда понял, что зеркало, в котором теперь стали видны кроны деревьев, в действительности было окном. В комнате стоял мягкий сумеречный свет. Не. раздеваясь, Феликс опять растянулся на постели, положив голову на груду декоративных подушек. Он решил не спать, а только немного отдохнуть. Он робел в этой комнате, которая вовсе не предназначалась для его приема. В его воображении чередой проходили все события этого необыкновенного вечера — лысая голова старика, скрипучие ступеньки, лица сидевших за игрой. Потом все головы начали, как на хоре [4], то приближаться, то отступать от карточного стола, колокол зазвонил над ними и упал густым дымом на середину комнаты, а две тонкие руки обхватили Феликса за шею, и девичий голос шепотом спросил: «Тебе хорошо у нас, правда?»

Феликс отдался во власть этих рук и погрузился в глубокий сон.

II

На другой день Феликс был разбужен стремительным ливнем звуков рояля. Где-то рядом весело бежали по клавишам руки, очень умело разыгрывая сложное, до бесконечности варьирующее тему упражнение. Феликсу сейчас же вспомнились длинные пальцы Отилии, и он сразу сообразил, что это играет она. Юноша испуганно вскочил. Солнце стояло уже высоко, его лучи проникали в комнату с двух сторон. Оправив свою одежду и приведя в порядок постель, Феликс хотел умыться. Но в комнате не было никаких умывальных принадлежностей, и тогда он достал из чемодана одеколон, протер им лицо и смочил волосы. Он не знал, что предпринять. Оставаться в комнате, как ему подсказывала застенчивость, было неприлично, выйти же он не осмеливался, потому что, не зная дома, мог забрести куда не следует. Он выглянул в маленькое окно и заметил, что оно выходит на соседний двор. По закону это окно следовало замуровать из-за расположенных рядом зданий, но, вероятно, знакомство между соседями позволило его оставить. Во дворе Феликс увидел большой одноэтажный, довольно старый, но еще прочный дом. Над высокими окнами поднимались греческие фронтоны из штукатурки, а стены устроенного на манер сеней входа с двумя выкрашенными под порфир колоннами были расписаны под помпейские фрески. Вдоль фасада стояли в ряд большие кадки с олеандрами, а весь двор был занят огороженными цветочными клумбами. В глубине виднелась зеленая деревянная беседка, в ней сидел за вышиванием укутанный в платок вчерашний старик с бородкой. Феликс догадался, что в соседнем доме живет тетя Аглае со своими Симионом и Аурикой, Юноша несколько раз прошелся по комнате, слушая экзерсисы Отилии, которая сейчас пела тонким, вибрирующим голосом. Где-то раздался стук, и Феликс решился наконец приотворить дверь. Не успел он высунуть голову, как перед ним очутилось безволосое лицо дяди Костаке, — оно выглядело еще более красным, а губы — еще более толстыми, чем вчера.

— Хорошо ли ты спал? — хриплым голосом осведомился старик. Он был настроен весьма добродушно. Жалкий внешний вид и манера вечно потирать руки делали его благожелательство похожим на угодливость. — Пойдем, я покажу тебе твою комнату.

Той же галереей дядя Костаке проводил Феликса к другой, настежь распахнутой двери.

— Готово, Марина?

— Готово, готово, — сварливо ответила нескладная, бедно одетая старуха-служанка. — Это они и есть?

Дядя Костаке утвердительно кивнул головой.

— Вот, поглядите, — обратилась женщина к Феликсу. — На такой постели вы не спали даже в доме вашей матушки.

Действительно, кровать была большая, со спинками орехового дерева, у которых лежали два валика. Марина еще раз пощупала постель.

— Сядьте на нее — тогда почувствуете! Сюда вы будете класть белье, сюда платье, башмаки — в этот ящик. А вот стол, можете писать сколько вам вздумается.

Комната напоминала комнату Отилии, но вместо обоев стены были выкрашены в зеленоватый цвет. Маленькое окно тоже выходило на соседний двор. Марина продолжала свои объяснения, давая самые нескромные советы. Когда Феликс повнимательнее взглянул ей в лицо, он заметил, что она смотрит только одним глазом. На другом, наполовину прикрытом веком, было большое бельмо.

— Что же это такое? — внезапно обрушилась Марина на дядю Костаке. — Почему вы не даете мне денег на расходы? Воздухом я буду вас кормить, что ли?

Дядя Костаке залепетал:

— У-у-у тебя уже н-н-нет денег?

— Еще бы, вы ведь так много их дали, — злобно ухмыльнулась старуха.

Такая бесцеремонность изумила Феликса, он заметил также, что, несмотря на свою бедную одежду, Марина не похожа на прислугу, черты ее лица были тонки и весь облик не лишен благородства. Позднее юноша узнал, что старуха — дальняя родственница дяди Костаке и что он, злоупотребив положением одинокой, бесприютной и несколько слабоумной женщины, превратил ее в служанку. Старик поскреб лысину, затем отвел Феликса в сторону и спросил еще тише, чем обычно:

— У т-т-тебя есть деньги?

Феликс покраснел и быстро сунул руку в карман. После покупки железнодорожного билета у него осталось восемьдесят или сто лей, которые были выданы ему на мелкие расходы дядей Костаке, согласно установленному порядку, через секретаря интерната, Феликс вынул набитое серебряными монетами портмоне.

— Хватит пяти лей, — проговорил Костаке, посматривая на портмоне.

Феликс протянул ему монету.

— А хлеб? — напустилась на Костаке Марина. — Булочнику уже две недели не плачено!