Джордже Кэлинеску - Загадка Отилии

— Хватит пяти лей, — проговорил Костаке, посматривая на портмоне.

Феликс протянул ему монету.

— А хлеб? — напустилась на Костаке Марина. — Булочнику уже две недели не плачено!

Дядя Костаке потер лоб и опять смиренно обратился к Феликсу.

— Д-д-дай еще пять лей. У меня сейчас нет под рукой, я немножко стеснен.

Феликс протянул ему еще монету. Тем временем рояль умолк, но юноша был так смущен, что не сразу услышал, как заскрипела рядом с ним лестница. Обернувшись, он увидел Отилию. Она была несколько бледна, глаза ее смотрели пристально и с упреком.

— Что ты здесь делаешь, папа? Старик потупился.

— Ничего, — с заискивающим видом проговорил он. — Я показывал ему комнату. А теперь можешь развлекать его.

И, потирая руки, старик засеменил вниз по лестнице.

— Он просил у тебя денег? — огорченно спросила Феликса Отилия.

— Нет! — солгал тот.

— Нет просил! — убежденно заявила девушка. Немножко помолчав, она взяла Феликса под руку и продолжала:— Папа хороший человек, но у него есть странности. Надо быть к нему снисходительным. Ты не поможешь мне отнести кое-какие вещи?

Войдя в комнату, где ночевал Феликс, Отилия принялась рыться в ящиках шкафа и туалетного столика, выдвигая их все и не закрывая ни одного. Она вытащила тюлевое платье со множеством оборок и кинула его на руки юноше, потом извлекла кожаные перчатки, перчатки нитяные длинные, до локтей, флаконы, мотки ниток, подушечку для иголок и другие мелочи, нагрузила всем этим Феликса и сделала ему знак следовать за ней. Она спускалась по лестнице быстро, как кошка, и Феликс едва за ней поспевал. Из маленького зала, куда привела их лестница, они вошли в комнату, где не было никакой мебели, кроме довольно старого рояля. Оба окна были распахнуты настежь. Груды нот и модных журналов валялись на полу вокруг рояля. Перед инструментом стоял простой деревянный стул с вырезанным на спинке отверстием в форме сердца — такие стулья обычно бывают в трактирах. Отилия бросилась к роялю, уселась почти верхом на стул, и ее тонкие пальцы забегали по клавишам.

— Ты знаешь это? — спросила она Феликса. Она играла произведение, весьма модное в то время благодаря своей сентиментальности, — «Chanson russe» [5], и Феликс, немного разбиравшийся в музыке, не мог не отметить про себя, что мастерство и тонкость игры Отилии никак не соответствовали этой банальной вещице.

— Ах, как я сентиментальна! — сказала Отилия, опуская руки на колени.

Снова положив пальцы на клавиатуру, она заиграла «Венгерскую рапсодию» Листа, с большой силой исполняя трудные пассажи, но, дойдя до стремительной части рапсодии, вдруг захлопнула крышку и вскочила с места.

— Иногда мне хочется бежать, лететь, — сказала она Феликсу, который стоял перед

ней несколько сконфуженный тем, что сделался вешалкой для платья и всевозможных

мелочей. — Феликс, — с видом заговорщика, прибавила она, — убежим, хочешь? Давай убежим!

И прежде чем юноша успел опомниться, она распахнула дверь и помчалась по двору, Феликс, широко шагая, следовал за ней, а из двери кухни, помещавшейся в первом этаже, Марина, орудуя большой ложкой, крикнула:

— Ну вот, началось сумасшествие!

Но девушка не обратила на нее никакого внимания. Она направилась в глубь огромного двора, где высились раскидистые деревья. Низенькая, местами повалившаяся на землю решетка обозначала границу между передним и задним двором. Не видно было ни одного газона, все заросло буйной травой. Из-за деревьев выглядывала высокая железная беседка. Отилия, добежав туда, уселась на скамью, которая окружала кольцом железный крашеный стол. Подошел Феликс и положил вещи на стол. Отилия обхватила руками свои тонкие, без чулок ноги в домашних туфлях и, смеясь, встряхивала падавшими ей на лоб прядями волос. Феликс сел рядом с ней на скамью. Отилия открыла плоскую коробочку и вынула оттуда несколько плиток шоколада. Одну она протянула юноше, но когда тот хотел взять ее, неожиданно сунула шоколад прямо ему в рот. Сама она тоже взяла шоколадку и начала ее грызть, раскладывая на столе кожаные перчатки, которые собиралась чистить бензином.

— Значит, ты будешь изучать медицину? Домнул

доктор Феликс Сима) Очень красиво звучит. Я хочу, что« бы ты стал знаменитым врачом, да, знаменитым. Кстати, Феликс, раз ты будешь Доктором... У меня иногда ужасно колотится сердце и в жилках кровь стучит. Как ты думаешь, у меня что-нибудь с сердцем?.. Пощупай мой пульс!

И Отилия протянула Феликсу руку. Он машинально взял эту холодную тонкую руку, где чуть трепетали синие жилки, подержал и медленно отпустил ее, не вынеся никакого приговора.

— Я и забыла, что ты еще даже не поступил в университет, — смеясь, сказала Отилия. — У- меня начинается ипохондрия. Да разве может быть иначе, если все время видишь Тити и дядю Симиона!

— Кто такой Тити — задал вопрос Феликс.

— А ты не знаешь? Тити сын Симиона, которого ты вчера видел — он еще вышивал,— и тети Аглае. Ты с ним познакомишься. Бедненький, он мальчик хороший, но немножко...

— Что немножко?

— В общем, ты с ним познакомишься, — уклонилась от ответа Отилия. Она взглядом попросила Феликса протянуть руки, надела на них пасму крученого шелка и принялась перематывать ее. —А что ты скажешь о тете Аглае?

Феликс не высказал по этому поводу никаких соображений. Отилия красноречиво вздохнула, подняв глаза кверху, точно мадонна на картине Карло Дольчи.

— Ох! У тети Аглае двое детей: Тити и Аурика — барышня, которую ты видел вчера вечером. Она бережет их как зеницу ока. Избави тебя бог задеть их. У нее есть еще одна дочь, она замужем или что-то вроде этого. Да, скажи, пожалуйста: тебе понравилась Аурика?

Феликс сделал неопределенный жест.

— Берегись ее, потому что она мечтает о женихах и влюбляется в каждого, кто ей встретится.

Отилия кончала наматывать шелк и теперь, мурлыкая итальянский романс, чинила перчатки.

— Кто этот вчерашний толстый господин? — осмелился спросить Феликс.

Девушка подняла на него негодующий взгляд.

— Леонида Паскалопол толстый? Почему же это он толстый? Да, в самом деле, он немножко толстый,— задумчиво признала она. — Я скажу ему, чтобы он похудел.

— Он тоже дядя? — скрепя сердце рискнул осведомиться Феликс.

Отилия залилась звонким смехом.

— Дядя? Если б это было так! Он не дядя, он... приятель папы.

Лицо юноши погрустнело, и поэтому Отилия пустилась в подробные объяснения:

— Ты не знаешь, какой он добрый, Паскалопол, и как он богат! У него огромное имение в Бэрэгане и верховые лошади. Он обещал подарить мне одну. Ах, как мне хочется иметь роскошную коляску с парой красивых лошадей! В этом столько шика! Если бы к нам не приезжал Паскалопол, мы бы страшно скучали. Папа не слишком приветлив и дома бывает редко. Ты никогда не скучаешь? А я скучаю! — Отилия вздохнула. — Иногда мне хочется просто выть от тоски, и тогда я вымещаю все на рояле. Знаешь, я поступила в консерваторию, но ничего еще не решила окончательно. Мне хотелось бы попасть в драматический класс. Драма! Стать актрисой, иметь поклонников. Но мне сказали, что у меня недостаточно звучный голос. А как по-твоему?

Отилия встала на скамейку, вытянула руки и замогильным голосом продекламировала:

Это вы — потомки римлян? Вы слюнявые уродцы! [6]

Стоя на скамейке, она заметила в кухне Марину.

— Марина, у тебя есть утюг? — крикнула она издали.

— Есть, есть, — ворчливо отозвалась служанка. Вскоре Отилия в присутствии Феликса, которого она и не помышляла освобождать из плена, гладила тюлевое платье, напевая шансонетки Фрагсона. Окончив гладить, она приложила к себе платье, как фартук.

— Надеюсь, оно мне пойдет! Хочешь, примерим? Давай примерять!

И, опять схватив Феликса за руку, Отилия бегом потащила его по двору и затем по лестнице наверх, в свою комнату. Здесь она без всякого стеснения стащила с себя через голову легкое домашнее платье, оставшись в нижней юбке, которая держалась на плечах с помощью двух лент, и надела белое тюлевое платье. Похожая на белую бабочку с трепещущими крыльями, она протанцевала несколько па менуэта, насвистывая мелодию, и, взявшись руками за края платья, присела перед Феликсом в глубоком реверансе. Потом Отилия увлеклась разговором и забыла об оставленных в беседке вещах. Она и Феликс сидели на большом диване перед ворохом фотографий, альбомов и всяких безделушек, которые она вытащила из ящиков и свалила сюда. Скрестив по-турецки ноги, Отилия рассказывала Феликсу о каждой вещице.

— Это вот ты и я, когда были маленькие!

Феликс недоумевающе смотрел на фотографию. Две затянутые в корсет дамы в очень узких в талии платьях важно восседали на фоне изображавшего бегущие тучи задника. Рядом с каждой дамой, согласно соблюдаемой на фотографических карточках смешной симметрии, стоял ее муж, скрестив ноги и прислонившись к спинке стула. В одном из мужчин, офицере, Феликс узнал своего отца; другой, в рединготе и широких, без складки брюках, был дядя Костаке. Около каждой супружеской пары стоял ребенок, на плече которого покоилась рука дамы. Дети — мальчик и девочка — опирались на большие обручи. Феликс растерянно глядел на них и не мог догадаться, кто это.