Григорий Терещенко - Горячее лето

На острове много отдыхающих. К вечеру их, конечно, поубавится.

У Алексея за плечами рюкзак, под мышкой сложенная палатка. У Татьяны — сборная удочка и палки для палатки.

Удобные места для ловли рыбы уже заняты. Наверное, с самой зорьки люди сидят.

— Может, здесь остановимся? — спросил Алексей. — Кажется, для отдыха подходяще и для рыбалки.

— Не возражаю. Давай палатку сейчас поставим.

— Нет, потом.

Алексей закинул удочку.

— Ловись, рыбка, большая и маленькая!

Приятной прохладой дышит легкий ветерок, ярко светит солнце, разноголосо поют птицы в прибрежных кустарниках. А в кронах дуба развеселились дрозды. Над водой кружатся чайки, выискивая добычу. Но Алексей ничего этого не замечает, перед ним только поплавок пестрит среди мелких волн. Вот клюнет!

Проходит час, больше. Уже в глазах Алексея пестрит, и кажется ему, что это не вода течет, а он плывет вместе с землей, а вода стоит на месте. Нет, Днепр живет, дышит, двигается. Даже, кажется, волны — и те шелестят, как живые. Вдали от берега они жаднее, бездушнее, а ближе к берегу — ленивей, крылатее. И касаются берега извилистыми длинными, узкими, как у змеи, полосами и тут же умирают.

— Ну что, Алеша, не клюет?

Татьяна отрывается от книги.

— Почему-то не клюет. То ли погода такая…

Наживил свежего червя, поменял глубину, ждет.

— Словно в воде рыбы совсем нет. А ведь в прошлом году на этом месте десятка три хороших окуней взял и подлящика вытащил. Ну ничего, вечером мы ершей наловим. Да, может, и верховодка пойдет.

Татьяна сидят у самого дуба. Кто-то смастерил здесь скамейку. Ей уже не хочется читать. Где-то совсем рядом закуковала кукушка. Татьяна прошептала: "Кукушка, кукушка, скажи, сколько мне лет жить?" Кукушка куковала долго. Татьяна считала, считала и сбилась.

— Алеша! Я буду старухой! — И рассмеялась.

— Кукушка предсказала?

— Да. Может, купаться будем, Алеша? Все равно не ловится.

— Еще немножко, авось клюнет.

— Ну ладно, лови, а я пойду за цветами.

За тридцать метров от реки — поляна, усыпанная яркими цветами, над которыми кружились пчелы. Большой рыжий шмель подлетел к голубой ее панамке, покружился и, сердито зажужжав, улетел.

"За цветок мою голову, глупый, принял и обиделся, что ошибся".

Скоро она собрала целый букет цветов.

— Я тебе сейчас венок сплету! — крикнула Татьяна.

— Давай!

Она подошла к скамейке и стала выбирать цветы с длинными стеблями.

— Ну вот, — сказала она, соединяя концы, — готово.

Прибежала и надела венок Алексею.

— Ой, какой ты смешной! Как Нептун! — рассмеялась, прижимаясь к нему. — Алеша, ну хватит ловить!

— Ладно. Вечером для ухи наловим. За день она прикормится.

Алексей оставил удочку, обнял Татьяну.

— Алеша, кругом же люди, — прошептала Татьяна. — Пошли лучше купаться…

К вечеру небо очистилось от облаков. Лениво выползла луна, подсвечивая все вокруг бледно-матовым, чуть-чуть золотистым светом. Хочется полной грудью вдыхать запахи цветущих трав и воды, прислушиваться к спокойному шепоту реки.

Невдалеке прошла женщина.

И тут же вслед пробежал мужчина. Алексей успел его разглядеть. Гладко зачесанные волосы, пиджак, наброшенный на плечи, белая, расстегнутая рубашка. Знакомый профиль. И женщина вроде знакомая. Волосы, завязанные в узел.

"Постой, да это же Вербин, — догадался Алексей. — Ну да, он. Его профиль. А женщина похожа на Ирину. А может, это его жена? Я ведь никогда ее не видел. Как похожа на Ирину Владимировну! А не все ли мне равно? Ведь в их семьях что-то не ладится".

А все-таки спросил:

— Танюша, ты не заметила, кто сейчас проходил?

— Нет. А что?

— Вроде наши, заводские. Тоже с ночевкой приехали.

На той стороне Днепра, в городском парке, еще гремел оркестр. Молодежь веселилась.

Потом, спустя минут десять, у самого берега проурчала моторная лодка, проехала мимо и остановилась невдалеке.

Алексей отметил про себя: "Казанка" с мотором "Ветерок". Десятисильный. Конечно, Вербин. А все жалуется, что купил, а ездить некогда".

На ночлег они устроились основательно, словно рассчитывали прожить здесь, по крайней мере, месяц: выбрали место посуше и поровнее, не слишком далеко от Днепра.

И пока оборудовали палатку, разводили костер и чистили плотвичку и колючих ершей для ухи, наступила ночь.

В палатке Татьяна потянулась к Алексею, шутливо проговорила:

— Алеша, это первый наш дом… — Умолкла, затаилась. Но это продолжалось недолго. — Алеша, как быстро проносится время, — снова отозвалась она. — Кажется, совсем недавно мы ездили за подснежниками, а прошло с тех пор больше четырех месяцев.

— А мне кажется, что то было только вчера…

— Нет, Алеша, этот месяц пролетит быстро, — не умолкала Татьяна. — Уже три дня сплыло. Через двадцать семь — мы поженимся. Я буду твоей женой. Совсем-совсем… Ты знаешь, Алеша, я еще не говорила ничего отцу. Для него это будет гром средь бела дня!

— А я сообщил матери в письме. Я и раньше он о тебе писал.

— И я, матери сказала, а к отцу как-то страшно подходить. Может, ты скажешь?

— Я уже недавно говорил.

— Ну и что? Он согласен?

— Ты же знаешь. Это был другой разговор. Так сказать, производственный. О том разговоре знаю не только я, но и весь завод.

— Ты поступил правильно, Алеша! Хотя, может, где-то и переборщил. Трудно идти напролом.

— Конечно, сейчас от главного инженера мне достанется. Не укладываемся. Чем качественнее, тем дороже. Это было, есть и будет. И я не отступлю!.. Плохо, что некоторые руководители превращаются в выжимал. Выжмет план — хорошо! Даже могут выдвинуть такого руководителя. А он и жмет, вместо того, чтобы пораскинуть своими мозгами. Правда, такие тоже с треском вылетают.

— Алеша, давай не говорить хоть здесь о производстве, — перебила Татьяна, — а то еще поссоримся.

— Нет, я давно хотел тебе это сказать.

— Алеша, чтобы ни случилось между тобой и моим отцом, помни: я всегда с тобой.

"Мать говорила, — вспомнила Татьяна, — что отца голыми руками не возьмешь. Он всегда будет прав".

— А все-таки я поговорю с папой, — продолжала Татьяна, — время ведь идет. Не будем же мы заявление из загса забирать…

Алексею легко было с Татьяной. Кроме вот этой подкупающей простоты, Татьяна нежная, женственная.

Татьяна благодарила жизнь, что встретила такого немногословного, мужественного и честного парня. Сейчас она чувствовала его теплоту, ровное биение сердца.

Почти бесшумно пронеслись над палаткой утки. Они с размаху плюхнулись где-то неподалеку, наверное в осоку.

— Не спится им, летают.

— Может, новое место ищут.

И снова тишина. Только комары звенят.

— Алеша, я тебя очень люблю!.. — горячо прошептала Татьяна и прильнула к нему своим трепетным телом.

Ну как не постоять у зреющих хлебов!

Анастасия Титовка чаще всего любила смотреть на поля, когда приближалась пора жатвы и серебристая дымка созревания окутывала хлебные просторы.

"Родная земля… Вот почему вернулся в колхоз одноклассник моего сына Владимир. А в Николаеве занимал, видно, не малую должность, коль Алеше помогал каким-то оборудованием. И в колхозе на хорошей работе: главный механик. Конечно, должность-то хлопотливая, не из легких. И жена ему работящая попалась. Двойнятам еще и двух лет не исполнилось, а она их в детясли определила и на работу пошли. А мой Алеша теперь уже не вернется в село, коль на городской женится. Надо сегодня же написать, что приеду к нему. На два-три дня меня отпустят. По такому случаю я обязательно поеду. И деньги переведу на сына. Зачем мне сейчас деньги? Раньше он мне помогал. А сейчас я ему все отдам".

Думала Анастасия, что вернется ее сын в родное село, даже невестку присмотрела, но ничего не вышло. И невестка, сельский фельдшер, уже второй год, как замужем… А любил же Алеша поле! В детстве любознательный мальчик долго забавлялся каждой травинкой и каждым цветком.

Ненадолго задерживались у золотистой стены, будто молчаливо приветствовали ее, а потом шли по еле приметной тропе, не спеша уходили в густую пшеницу: он впереди, она следом. Так и шли до самой реки, до переправы. Потом Алеша возвращался домой, а она переправлялась на ферму.

"Нет, теперь сын в село не вернется".

Отяжелевшие колосья, кланяясь и пружиня, то и дело касаются плечей и лица Анастасии, она плавным движением рук бережно отстраняет их и, кажется, зовет сына посмотреть на спеющие нивы. Но голос ее сливался с шуршанием тихий шагов и утренним стрекотом кузнечиков.

Узкая дорожка обрывается, а душа Анастасии по-прежнему полна пшеничного раздолья.

Летний день угасал. Но птичий гомон не стихал у Днепра. В кустах ивняка, что густо разросся по берегу, беспокойно кружились кулики и пигалицы, оглашая воздух тревожными криками, словно взывали о помощи. В этот хор врывался гул лодочных моторов. Только белые чайки важно, без крика плавали на волнах. Вербин заметил Ирину еще издали. Она стояла на берегу тоненькая, в сером клетчатом платье, похожая на встревоженную птицу, готовую вот-вот взлететь.