Георгий Северский - Второй вариант

— Артифексова… — припоминающе повторил Аста-хов. — Если не ошибаюсь, доверенное лицо барона Врангеля?

— Так точно. Самый молодой генерал в армии, — полковник усмехнулся, и тень досады прошла по его лицу. — Произведен бароном Петром Николаевичем Врангелем совсем недавно. Вот так-с, — и замолчал, опять нахмурившись.

— А вот покойный государь император, — заметил Астахов, — всю жизнь был полковником. Даже когда возложил на себя бремя верховного главнокомандующего.

Его слова достигли своей цели. Полковник оживился.

— Да, судьба обошлась с императором довольно сурово. Кто мог знать, что батюшка его, Александр III, внезапно умрет, не успев произвести наследника престола в генералы… — Помолчав, Дубяго продолжал:

— Вам, как человеку сугубо штатскому, быть может, и неизвестно то, о чем я сейчас скажу. В армии есть офицеры, которые предпочитают остаться в тех званиях, которые были присвоены им государем. И, обратите внимание, мы гордимся этим. Но, с другой стороны, я готов понять и Леонида Александровича. Помилуйте, такой соблазн, кто же устоит в его годы?

Полковник пригубил темно-красное поблескивающее в бокале вино.

— Наше, массандровское. Крымское бордо всем отличимо: солнце и море в нем чувствуются….. Будете в Джанкое, заходите. Хранится у меня несколько бутылок коллекционного саперави, прекрасное вино!

— В Джанкое?

— Да, я начальник штаба корпуса, которым командует генерал Яков Александрович Слащев. Размещаемся сейчас в Джаикое.

Играла музыка, в зале стало дымно и душно: раздраенные иллюминаторы помогали мало. Дубяго все чаще прикладывал ко лбу платок, вытирая пот. Наконец не выдержал:

— Господин Астахов, я вынужден покинуть вас — здесь слишком душно, у меня, знаете ли, астма.

— Я тоже собираюсь уходить. — Астахов поднял руку, и всевидящий метрдотель поспешно направился к ним. — Счет! — и обратился к Дубяге: — Господин полковник, позвольте мне считать вас своим гостем?

Они вышли из ресторана на палубу. Парусиновые шезлонги у бортов уже опустели, лишь в кормовой части палубы виднелись силуэты двух прогуливающихся жен-щин. Полковник вздохнул полной грудью:

— Хорошо-то как… — Помолчав, добавил: — Раздражает меня многолюдие. И никуда от этого не денешься: в Крыму у нас суматошно, народ — со всех сторон матушки России, но в Константинополе, скажу я вам!..

— Да, перенаселен, — согласился Астахов. — Последнее время я, признаться, устал в Константинополе. Впрочем, недавно был в Лондоне и, представьте, тоже неуютно там себя чувствовал… — Он задумчиво посмотрел на плывшую у самого горизонта луну, вздохнул:

— Но думаю, что не Константинополь или Лондон виноваты, а русская наша натура — без России тоска везде одинаковая…

— Мои тоже жалуются, — поделился полковник. — Приехал навестить семью, а жена, дети — в один голос: домой… Какой дом! Сам на казарменном положении.

— Ваша семья в Константинополе? — удивился Астахов. — Давно?

— Да с конца прошлого года…

Они медленно шли по палубе. Поравнявшись с идущими навстречу женщинами, полковник Дубяго поклонился:

— Добрый вечер, Наталья Васильевна!

Женщины остановились. Миловидная блондинка, кутаясь в легкую накидку, ответила с улыбкой:

— Добрый вечер, Виктор Петрович! Вы тоже решили подышать перед сном? Красота какая! О, я не познакомила вас с моей спутницей!

Стройная шатенка, на молодом и красивом лице которой особенно выделялись большие темные глаза, протянула руку:

— Грабовская Елена.

Полковник представил Астахова.

— Вас всегда ждут пароходы в открытом море? — смеясь, спросила Грабовская.

— Надеюсь, заставил вас ждать не слишком долго? — улыбнулся Астахов и уже серьезно добавил: — Всему виной мой автомобиль — он сломался в центре города. Пока добрался до пристани, «Кирасон» ушел, Пришлось поднять на ноги пароходство…

— Кто бы мог подумать, что турки способны быть столь любезными, — заметил полковник.

— Эта любезность оплачена твердой валютой, — опять улыбнулся Астахов.

Женщины рассмеялись. Взяв Грабовскую под руку, Наталья Васильевна сказала:

— А все же спать пора, господа…

Глядя вслед женщинам, полковник спросил:

— Как вы ее находите?

— Хороша-а… — протянул Астахов.

— Нелегкой судьбы женщина!

— Да? — удивился Астахов. — И так молода!

Полковник с недоумением посмотрел на него.

— Вы, собственно, о ком? — и вдруг рассмеялся: — Я говорю о Наталье Васильевне. Обычно ее узнают. Наталья Васильевна Плевицкая — гордость России. Не знаю другой певицы, которая так тонко чувствует душу русской песни…

— Господи, Плевицкая! — воскликнул Астахов. Я ее слушал в Киеве, но, представьте, не узнал.

— Из крестьян… — задумчиво сказал полков-ник. — Теперь уже невозможно представить без нее русскую песню. Но не обрати на нее внимания никому не ведомый купчишка, не определи он ее учиться — знали бы мы сегодня эту божественную певицу? Говорят, что, слушая ее, плакал сам государь!

Помолчали.

Искры летели из пароходной трубы к звездам. Где-то в глубине парохода гудела машина, мелко дрожала иод ногами палуба.

— Пора и нам, Виктор Петрович, — устало проговорил Астахов.

— Пожалуй, — согласился полковник.

— А что с Плевицкой познакомили — весьма вам признателен.

— А Елена Грабовская?

— Мила… И тоже рад знакомству.

Они молча раскланялись и разошлись, чувствуя расположение друг к другу.

В Чесменском дворце — резиденции Врангеля — внешне жизнь протекала четким, заведенным, казалось бы навсегда, порядком: к подъезду лихо подкатывали фаэтоны и автомобили, в коридорах бесшумными тенями скользили по паркету адъютанты, в приемных толпились просители разных сословий и ожидающие назначений офицеры. И только лица, особо приближенные к Врангелю, знали, что в Ставке верховного назревает крупный скандал.

Генерал Артифексов, пригласив к себе в кабинет начальника севастопольской объединенной морской и сухопутной контрразведки полковника Туманова и начальника снабжения генерала Вильчевского, говорил без той обычной уважительной мягкости, которую злые языки недоброжелателей истолковывали на свой лад: дескать, стремительное вознесение по служебной лестнице не оставило генералу времени применить иной тон в общении с теми, кому недавно он обязан был повиноваться. Как и все на свете злословия, это не строилось на совершенно пустом месте: еще два года назад Арти-фексов был всего лишь казачьим сотником. Правда, даже самые ярые недоброжелатели не могли не отдать должное уму и зоркости молодого офицера. Штабная работа на царицынском фронте сблизила Артифексова с Врангелем. В дальнейшем Артифексов по своей воле последовал за бароном в Константинополь и делил с ним горечь изгнания. Теперь Артифексов — генерал для поручений, для особо важных и ответственных поручений, — при главноначальствующем.

Однако блистательная карьера и столь тесная близость к Врангелю не вскружили голову генералу. Арти-фексов был человеком неизменно уравновешенным, и должно было произойти нечто исключительное, чтобы говорил он с такой резкостью. А произошло именно исключительное. Еще бы! Под угрозу ставилось не только его положение, но и — трудно в это поверить — доброе имя самого барона.

На имя главнокомандующего пришло из Константинополя письмо. Представитель верховного генерал Лукомский сообщал:

«Глубокоуважаемый Петр Николаевич!

Случилось то, чего я больше всего опасался и о чем предостерегал Вас предыдущим письмом: Сергеев оказался человеком в высшей степени недостойным. Здесь, в Константинополе, он показывал некоторым лицам свой проект приобретения судов флота и землечерпательных караванов, на котором Ваша резолюция: «Принципиально согласен… ПРОВЕСТИ НАДО СРОЧНО, ДАБЫ СОЮЗНИКИ НЕ НАЛОЖИЛИ РУК НА НАШ ФЛОТ».

Далее Лукомский писал: «Если это узнают те, коим знать не надлежит, может получиться скверная история…»

Уж куда сквернее! В свое бремя они спохватились, да было поздно — уже не в Крыму, а в Константинополе оказался Сергеев. Именем верховного требовал тогда Артифексов от начальника контрразведки вернуть живого или мертвого авантюриста назад, в Севастополь, вместе с документами. Но даже для Туманова это оказалось задачей непосильной. Было от чего схватиться за голову: не дай бог, дойдет до союзников злосчастный проект с резолюцией Врангеля, уже и хвататься будет не за что — не погоны, головы полетят!

Распродажа судов русского флота началась еще при Деникине. Белогвардейское командование трепетало при мысли, что корабли могут попасть в руки Советов, так же, впрочем, как и в руки союзников, которые непременно реквизируют флот в счет погашения долгов. Тогда и возник план распродажи военных и коммерческих судов флота. Официально план этот именовался как «Проект ликвидации судов, не нужных флоту». В списки ликвидируемых, помимо транспортных, вошли и боевые корабли, имеющие разные степени повреждений. Многие из них могли быть отремонтированы и нести свою службу, однако гораздо более волновало другое — валюта. Казне нужна валюта, говорили приближенные Врангеля, но за этими утверждениями стояли личные интересы: при таких сделках есть на чем погреть руки…