Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание

Франция вновь брала русских воинов под свое покровительство, а в обеспечение расходов принимала в залог военный и торговый флот, уведенный из Крыма. Попытки французов навязать свой план расположения русских частей были решительно отклонены. Врангель и Шатилов настояли на проведении в жизнь своей диспозиции. Первый корпус Кутепова располагался на Галлиполийском полуострове, донцы генерала Абрамова — в Чаталджи, Кубанский корпус Фостикова — на острове Лемнос в Эгейском море. Штаб сокращался до минимума, многие тыловые учреждения упразднены, правительство переформировано. На борту крейсера «Генерал Корнилов» Врангель подписал и свой первый по прибытии на чужбину приказ армии и беженцам, в котором провозглашал: «...главная задача сохранить ядро русской армии и флота до того часа, когда Европа учтет необходимость борьбы с мировой тиранией большевиков...» Пока оружие будет сложено, на охране его останутся русские солдаты. Вся работа по устройству армии, согласно приказу, была возложена на начальника штаба, флота — на командующего флотом, по заботе о беженцах — на заведующего беженской частью, по упорядочению материальных средств и изысканию новых — на заведующего финансовой частью, по сношению с иностранными державами — на заведующего иностранными сношениями. Врангель строго предписывал всем русским представителям за границей оставаться на своих постах, и незамедлительно вступать в подчинение к его начальнику штаба. Разумеется, Шатилов и Струве получили подробнейшие инструкции.

«Отречения» Врангеля, ожидаемого кое-кем из сподвижников с нетерпением, не последовало. Более того: действия главнокомандующего по прибытии в Константинополь сразу нашли широкий отклик. К Врангелю с верноподданическими словами обращаются представители городских и земских союзов, торгово-промышленных и финансовых кругов. «Мы считаем борьбу с большевиками продолжающейся», — заверяют они командование. Начальник канцелярии Кривошеина, его старый и проверенный сотрудник Тхоржевский, от имени русских людей, находящихся временно за пределами родины, выпустил декларацию, в которой заявлялось: русские люди «видят в лице Врангеля, как и прежде, главу русского правительства, преемственного носителя власти, объединяющего русские силы, борющиеся против большевизма».

Можно вновь наступать.

«Мы ждем полного выяснения позиции Франции, — с явной угрозой произносит Врангель, и его слова немедля подхватывают все тридцать восемь константинопольских газет на четырнадцати языках. — И если она не признает армию как ядро новой борьбы с большевизмом, я найду пути для продолжения этой борьбы...»

Начальник штаба оккупационного корпуса полковник Депре издал было приказ, в котором, игнорируя главнокомандующего, повелевал русскому военному агенту в Константинополе генералу Черткову произвести отправку десяти тысяч солдат на Лемнос и двадцати — в Галлиполи. Врангель адресуется к генералу Шарли — начальнику Депре — с жалобой и сообщением о начавшемся уже срочном расселении армии. Врангель настойчиво напоминал французам о своей роли: «Ввиду изложенного прошу Вас приказ в части, касающейся организации русской армии, отменить и предписать Вашим представителям в вопросах организации русской армии руководствоваться лишь моим приказом, обращаться за выяснением всех вопросов к назначенным мною начальникам, коим предоставлены все полномочия по организации и внутренней жизни войск. В противном случае я и назначенные мною генералы не можем нести ответственность за могущие произойти нежелательные явления в русских войсках».

Помогло: испугались...

Врангель проводит еще серию совещаний. Прежде всего с Кривошеиным и Струве. Он уже несколько разочаровался в обоих, но еще верит им.

Либеральствующий Петр Бернгардович («Продаст! В первый же трудный момент продаст! Опять перекинется к марксистам!») — с ним ухо надо держать востро — докладывал свои соображения по политическому моменту. Он-де донельзя сложен, запутан. Столица Оттоманской империи во власти союзников, султан и его двор, правда, еще существуют, но рядом, в Ангоре, все более набирает силу турецкое правительство Кемаль-паши; англичане боятся сосредоточения русских войск у Дарданелл; греки хотят под шумок захватить Царьград; итальянцы боятся усиления славянских Балкан; французы создают могущественную Польшу и интригуют против всех; немцы и австрияки разбиты — старая Европа не существует более. Кто сумеет прибрать к рукам белые армии?.. Английское правительство, под влиянием все усиливающихся левых элементов и общественного мнения внутри страны, склоняется к возможности разрешить торговые сделки с русскими...

«Какими, к черту, русскими?! — рассердись, кричал Врангель. — Извольте говорить: с красными, с большевиками! С Лениным!» — «Да, да, Петр Николаевич, простите, — покорно соглашался Струве. — Но как только англичане пойдут на торговые сделки с ними, они выдадут нас с головой, принесут в жертву, можете не сомневаться». — «Нет! — кричал Врангель, сжимая кулаки и вскакивая. Чтобы унять раздражение, он всегда ходил: это успокаивало его, но крейсерская каюта была мала, и он не знал, что предпринять для успокоения. —

Не может быть! И Франция им не позволит!»

«Я совершенно согласен с Петром Бернгардовичем, к сожалению, — вступил в разговор старая лиса Кривошеин. — Вы увидите, Петр Николаевич. Французы неизбежно пойдут за англичанами, они ликвидируют все свои обязательства по отношению к нам и бросят армию на произвол судьбы. У нас есть еще сила, но нет — увы! — денег. Мы некредитоспособны и скоро станем банкротами, Петр Николаевич. Простите, но правде надо смотреть в глаза». — «Чепуха! — кричал и ему Врангель. — Запасы, вывезенные нами из Крыма, велики! Зерно, сахар, табак, чай, шерсть! Обмундирование, автомобильное и авиационное имущество. Продавайте, продавайте! Я, черт возьми, минимум полгода смогу содержать армию!» — «Не обольщайтесь, господин главнокомандующий: это все у нас заберут французы. В самом скором времени, поверьте мне, старому финансисту. К этому уже есть предпосылки». — «Мы начнем продавать ссудную казну — там миллионы!» — «И это трудно, Петр Николаевич. Общественное мнение в мире левеет с каждым днем». — «Плевать мне на общественное мнение!» — «Напрасно». — «Ваши политические догадки не раз уже подводили меня и ставили в ложное положение командование. Имейте же мужество признаться в этом и не стройте из себя оракула, господин тайный советник». — «В таком тоне... Позвольте возразить...» — «Нет, не позволю! Этот ваш хваленый э... э... как его? Шабеко! Где он? Где его миллионы?!»

Кривошеин обиделся, и они расстались весьма недовольные друг другом.

С докладом о средствах, находящихся в распоряжении главнокомандующего, был срочно вызван Бернацкий. Доклад заведующего финансовой частью, человека весьма и весьма осторожного, как и следовало ожидать, прозвучал очень оптимистически. В распоряжении русского главного командования оставалось более пяти миллионов франков наличными. Кроме того, финансовая часть рассчитывала получить в ближайшее время: от реализации товаров казны — примерно пять миллионов; от продажи ценностей, вывезенных из Новороссийска и Крыма, — еще миллион; из Лондона от продажи товаров более восьмисот тысяч франков. Главнокомандующий мог рассчитывать и на получение весьма значительных сумм, находящихся в распоряжении русских послов в странах Европы и — особенно! — в распоряжении Бахметьева, посла в Америке.

Врангель воспрял духом. Транспорты начали развозить воинские части по лагерям согласно его диспозиции.

Пришло молниеносное донесение от Кутепова: «Приняты надлежащие меры. Лагеря опутаны колючей проволокой, и доступ в них воспрещен».

Гражданские беженцы расползались уже по окрестностям Константинополя, в Сан-Стефано, Тузлу и на остров Халки. Наиболее ловкие, удачливые и состоятельные отправлялись в Каттаро, во Францию и Болгарию.

Врангель принял решение примириться с Кривошеин ым и вызвал того на беседу. Во время милостивого разговора многоопытный в дипломатии Александр Васильевич, убаюканный многочисленными заверениями в дружбе и уважении главнокомандующего, позволил себе заметить, что здесь, в Константинополе, в такое время проводить «великодержавную политику даже левыми руками» — чистое безумие. Тут не на шутку обиделся Врангель, сорвался, заявил, что не потерпит...

Кривошеин сказал, что он стар, болен и не чувствует в себе сил, дабы с прежним рвением исполнять свои обязанности. Он ждал, что командующий начнет уговаривать его, но Врангель не стал делать этого, и Александр Васильевич вынужден был заявить, что подаст в отставку и уедет «на покой» в Париж.

Следом в Париж стал проситься и Струве. Убеждал, что, находясь вблизи французского правительства, он сумеет сделать гораздо более для армии и русских беженцев, чем в Константинополе.