Женщины его Превосходительства (СИ) - Кам Ольга

Я сижу. Напротив меня сидит Алина, а рядом с ней – Вика.

Мы сидим правильным равнобедренным треугольником и лениво переглядываемся. Пейзаж вокруг нас прост до безобразия. Или как там у них это называется? Интерьер? Модные тенденции? Эта простота отполирована сотнями тысяч баксов. До блеска. Если взяться подсчитывать общую сумму, голова пойдет кругом. Но никому не придет в голову совершать подобные глупости. Даже в самом бредовом бреду алкогольного и кокаинового похмелья. Это как само собой разумеющееся. Здесь к этому привыкли. Диваны из крокодиловой кожи, богемский хрусталь, паркет из красного дерева, столовое серебро, льняные салфетки. Вышколенные официанты и вина лучших годов.

Я меняю положение ног, разглядываю рисунок на своих колготках. Тонкий нейлон телесного цвета, двадцать процентов плотности. Мимо проходит официант, останавливается рядом со мной и молчаливо, со стандартной улыбкой на лице, предлагает шампанского. Я беру бокал за тонкую ножку и делаю глоток. Интересно, какой это по счету бокал, и какой глоток? В голове легкое головокружение. На языке кисло-сладкий привкус. Стандартно, как улыбка официанта.

Вика прикуривает. Глубоко и со вкусом затягивается.

– Мне было бы жаль умереть среди такой роскоши. Не располагает. Унюхаться кокаином и сыграть в ящик. Обидно.

Она тут же оглядывается, словно боясь, что кто-то услышит ее слова. Так выражаться нельзя. И мы все это знаем. Не зря вместе ходили к логопедам и филологам, для того, чтобы наша речь звучала как горный ручеек в майское солнечное утро. Это не мое выражение. Но нас натаскивали на это сравнение, как гончих псов. Именно для того, чтобы с языка не срывались подобные слова.

«Сыграть в ящик»! Моветон!

Из нас троих мне проще всех. Я росла среди дерьма под названием «этикет», училась в частных школах, заканчивала университет. Мне двадцать четыре, и я точно знаю, что с ума сходят либо от денег, либо от скуки.

Вика – бывшая стриптизерша, хоть и утверждает, что совершенно не умеет танцевать. Алина – бывшая студентка, несостоявшееся светило науки. А я бывшая дочь своих родителей. Всего-то. Стоит, наверное, добавить, что богатых родителей. Мы все тут бывшие. С разным прошлым, но с одинаковым настоящим. И никто не вспоминает, что было раньше. Раньше не было ничего.

– Мы все умрем. Рано или поздно. Нет разницы, где это произойдет, – замечает Алина и лукаво мне подмигивает. Я улыбаюсь в ответ. У Алины короткая модная стрижка, в ушах гвоздики с бриллиантами, на губах прозрачный блеск. Трогательная, невинная и сексуальная. Миниатюрный, темноволосый ангел. Как обманчив внешний вид. В действительности, от ангела у нее осталась только улыбка… С которой она с удовольствием пустит пулю в лоб. Себе или первому, кто подвернется ей под руку. Аплодисменты.

– Говорят, она была актрисой. Среди них это модно.

– Мода быть безмозглой. Я это запомню, – усмехается Вика, демонстрируя идеально ровные зубы. Вика блондинка, и ей не нравится, когда цвет ее волос воспринимают, как показатель ума. Прежде чем посвятить себя стриптизу, она хотела посвятить себя математике.

– Почему мы о ней говорим? – интересуюсь. Без интереса.

– После смерти ее все обсуждают, – улыбка Алины бесподобное зрелище. – Она была алкоголичкой и наркоманкой. Муж ее держал взаперти и раз в полгода отправлял в санаторий прочистить мозги.

Алина всегда лучше всех осведомлена. Чужие драмы ей как бальзам на душу. Когда-то она не справилась со своей. Теперь мстит.

– О покойных либо хорошо, либо ничего, – без энтузиазма отзывается Вика и махом допивает шампанское. Ее взгляд беспорядочно скользит по присутствующим. Ей скучно и она думает, чем себя развлечь.

– А ее муж шизофреник, неврастеник и просто мудак, – спокойно заканчивает Алина.

Для Алины практически все мужчины либо шизофреники, либо неврастеники, либо мудаки. Но чтоб полный набор в одном лице… Видимо, этот действительно редкий экземпляр.

– Здесь таких девяносто процентов, – поддерживаю ее, но не без ехидства в голосе. Пью шампанское, прикуриваю. Дым скользит по горлу, заполняет легкие. Выдыхаю в потолок сизое облачко.

– Норма определяется большинством, – замечает Вика. – Мы все здесь немного того.

– Аминь, – Алина берет свой бокал и приподнимает его над головой. Хочет за это выпить. Она холеная и равнодушная, принимающая правду такой, какая она есть. Без истерик и лишних сантиментов.

Мы находимся на борту двухпалубной частной яхты. Наш курс лежит на Гавайи. Туда, где из шампанского за две тысячи баксов принимают ванны. Туда, где кокаина, как снега зимой в каком-нибудь захолустном городишке Сибири. В самую колыбель разврата и порока. Туда, где все продается и все покупается. Где любят и умирают.

Пассажиров всего около сотни, но у каждого свой скелет в шкафу. За каждым числится большой или очень большой грех. Здесь много оружия, секса и наркотиков. А еще денег и сумасшедших. Добро пожаловать на Гавайи, детка!

Мне приятно ощущать себя частью праздника. Быть его декорацией. Украшением. Я в своей тарелке, на своем месте. Я уверена, что девочки испытывают тоже самое. Иначе их бы здесь не было. Каждая сделала свой выбор и этому выбору следует.

Вспоминаю детство. Я всегда его вспоминаю, когда дело касается выбора. Не знаю почему. Непроизвольно улыбаюсь. Встаю, и меня немного ведет от выпитого шампанского. Одним отточенным жестом одергиваю юбку, расправляю складки на материале. На мне темно-синее платье из тонкого кашемира, целомудренной длины – ровно четыре пальца выше колена и аккуратным вырезом.

Как сейчас слышу слова:

«Сексуальность – это не вызов. Это обещание. Это таинство. Запрет и в то же время надежда на что-то большее. Сексуальность – это всегда недосказанность, недоговоренность, подглядывание. Никакой определенности, только намеки».

Я иду через небольшой зал. Прямая спина, чуть опущенный подбородок, взгляд из под ресниц.

Шпильки врезаются в гладкий паркет, оставляя на нем царапины. Зазубрины. От каждого моего шага. На память. За мной тянется шлейф туалетной воды Кристиан Диор. Poison.

«Этот аромат исключительно для брюнеток. Он подчеркивает их страсть и вкус. Диор станет твоим самым любимым мужчиной. От него в твоих глазах будет каждый раз разгораться желание».

Это правда.

Иду дальше, лавирую между столиков и чужих взглядов. Не признаюсь, но испытываю от этого удовольствие. Я знаю, что каждый присутствующий здесь мужчина про себя шипит мне в спину «шлюха», но никто бы не отказался трахнуть меня прямо на барной стойке. По-моему, одно не исключает другого. Я же, глядя им в глаза, улыбаюсь и безразлично думаю, что они ублюдки. У нас взаимная договоренность на комплименты. Мысленно предлагаю трахнуть на барной стойке своих титулованных жен. Примерно на этой возвышенной ноте наши взгляды расходятся.

«Я хочу, чтобы каждый. Каждый кобель здесь вас захотел».

Могу себе позволить все что угодно. Например, раздеться и станцевать на одном из столиков. И никто мне ничего не скажет, только подумают. И то осторожно. Исподтишка. Приближаюсь к пьяной компании. Усаживаюсь на подлокотник кресла, закидываю ногу на ногу. Улыбаюсь.

– Анюта, милая, как дела? – мужчина в кресле смотрит на меня и благоразумно целует тыльную сторону ладони. Я знаю, что с большим удовольствием он запустил бы мне руку под юбку. Он знает, что так делать нельзя. – Как на счет партии в Блек Джек? Ты приносишь мне удачу.

Пристраиваю свою руку у него на плече. Слегка поглаживаю материал белоснежной рубашки.

Никогда не запоминаю ни их имен, ни рода деятельности. Носком туфли как бы невзначай дотрагиваюсь до его ноги. Просто ради спортивного интереса.

– Какие ставки?

– Пять к одному, – на его губах улыбка, а в глазах ее нет. Глаза холодные, колючие. Визитная карточка данного закрытого клуба. Нервы у этих людей, как стальные канаты. Они смеются, пьют, отдыхают, а сами прикидывают, кого завтра убьют. Вместо мозгов у них калькулятор. А взгляд как прицел. У моего отца был такой же. И у брата. Я привыкла. Меня это не удивляет и не шокирует. Я же говорила, что гораздо лучше подготовлена к такой компании.