Татьяна Туринская - Побочный эффект

Тогда Ира восприняла его слова, как попытку набить себе цену. Мол, наши операции на самом деле стоят значительно дороже тех немалых денег, которые мы за них берем. Разве можно измерить деньгами молодость и красоту?

… Операция не была безболезненной. Вернее, ее последствия. Несколько дней Ирина не могла видеть свое новое лицо. А когда сняли повязки, она ужаснулась — пьянчужка-синюшница из ближайшего подземного перехода выглядит привлекательнее.

Лицо превратилось в сплошной синяк. Легкая отечность под глазами, вместо того, чтобы исчезнуть, увеличилась в разы, превратившись в настоящие мешки. Веки приобрели фантастические размеры и сияли всеми оттенками лилово-фиолетовой гаммы. Тело после липосакции тоже болело и зудело.

Болело все. Врагу не пожелаешь такой красоты.

Отпуск она провела в клинике. Зато на работу вышла резко помолодевшей и похорошевшей, сбросившей лишние килограммы. На работе только ахнули. Сотрудники даже предположить не могли, что без вмешательства косметических хирургов тут не обошлось. Благодаря смуглой от природы коже история о том, какое замечательное, жаркое и щадящее одновременно солнце в Турции, как великолепно они всей семьей отдохнули в Анталии, была проглочена сослуживцами в один момент. Еще не успевшие использовать отпуск сотрудники тут же ринулись за путевками на модный курорт.

Из клиники Ира вернулась вроде другим человеком. И не в том дело, что помолодела, постройнела. А в том, что сама себя полюбила. Стала воспринимать иначе. Перестала стесняться собственного отражения.

Заключительным аккордом к внешней перемене стала новая стрижка. Совсем коротенькая, почти 'ежик'. Ира выглядела теперь дерзким мальчишкой. Чтобы чуть-чуть сгладить 'ершистость', оттенила привычный черный цвет более светлым мелированием, из-за чего волосы ее приобрели некоторую рыжеватость.

Теперь она была довольна своей внешностью. Пожалуй, в двадцать она выглядела попроще. Нынче в ней появилась изюминка. Спасибо Лариске, надоумила.

***

— Представляете, какая дура?! — вновь прервала рассказ Ирина. — Поверить так называемой подруге, тысячу раз предававшей меня? Отправить саму себя на операционный стол, под нож?! И я еще была ей благодарна — поверить не могу. Зачем, ради чего?! Чтобы выглядеть моложе? Зачем? Зачем??? Вытерпеть такие чудовищные боли, и только ради того, чтобы выглядеть девочкой с глазами старухи?!!

Собеседница поморщилась:

— Не стоит утрировать. Я назвала ваши глаза мудрыми, но не старушечьими.

Ира устало откинула голову на спинку кресла:

— Ах, бросьте! Я не утрирую. Я сама все знаю. Недаром говорят, что глаза — зеркало души. Так и есть. Я могу выглядеть сколь угодно молодо, но куда денешь прожитые годы? Даже если они были самыми замечательными в моей жизни, они все равно оставляют в глазах отпечаток усталости. Даже нет, не так. Мне, собственно, и уставать-то было не отчего. Просто с возрастом из глаз исчезает наивность юности, любопытство молодости, жажда приключений. Наверное, именно от этого взгляд тускнеет и приобретает тот самый пресловутый отпечаток мудрости. Хотя мудростью там, уверяю вас, не пахнет. По крайней мере, конкретно в моем случае, в моем взгляде.

***

Трегубович вынуждена была признать, что после операции Ира стала выглядеть даже лучше, чем в юности. Некоторое время она воспевала неземную красоту подруги, не забывая, впрочем, каждый раз напоминать сумму, в которую той вылилось омоложение:

— Уверяю тебя: чтобы так выглядеть, не жалко и миллиона! А уж то, что ты заплатила — вообще дешевка! Такой результат дорогого стоит. Ты ж у нас теперь красавица!

Вроде и комплименты говорила, но выходило это у нее так, словно до операции Ира была сущей уродиной, к которой можно было испытывать разве что жалость, но никак не любовь или хотя бы симпатию. И уж конечно, мол, стоило пожертвовать некоторой суммой, дабы перестать пугать окружающих своим уродством.

Как только у нее это получалось? Даже после операции Ира нет-нет, да и чувствовала себя Золушкой, обманом прорвавшейся на чужой праздник.

А после пары-тройки месяцев восхвалений в Ларочкиных речах появилась новая интонация:

— Ой, подруга, наглядеться на тебя не могу! Такая молоденькая, такая хорошенькая стала! Честное слово: была б я мужиком — влюбилась бы в тебя без памяти. Смотрю на тебя, и аж дух захватывает. Ух, хороша! А как Серега относится к твоему нынешнему виду?

Как-как? Вроде Ира изменилась до неузнаваемости. Такая же, только чуток свежее.

— Да никак не относится. А как он должен к этому относиться? Это все та же я, которую он сто лет знает. Что во мне изменилось, кроме внешности? Да и та изменилась не столь уж кардинально. Все то же, только морщинки исчезли.

— Ну не скажи! — возмутилась Лариса. — Как это не сильно изменилась?! Как это не кардинально? Это он тебе сказал? Много он понимает в женщинах! Привык в железках ковыряться — вот и пусть себе ковыряется, а не рассуждает о женской красоте!

Распалившись, Лариска начинала неприятно размахивать руками, будто одних только слов ей не хватало для выражения чувств. Хорошо, что при этом она не смотрелась в зеркало: у нее и в спокойном состоянии лицо вечно было в неприятных красноватых пятнах — сосудики проступали сквозь тонкую бледную кожу, сплетаясь мелкими драчливыми паучками. В моменты же повышенной эмоциональности пятна эти становились яркими до неприличия, и тогда Лариска выглядела попросту нездоровой, будто скарлатину подхватила.

Однако Ира никогда не говорила ей об этом. Жалко было Лариску. И без того судьбой обиженная. Вроде все стихии природы ополчились против нее непонятно за какие прегрешения.

А Трегубович распалялась от своих речей все больше. Все резче размахивала руками, все ярче разгорались паучки на лице:

— Да он вообще когда на тебя последний раз смотрел-то? Небось, смотрит на тебя, а видит свои излюбленные железяки. И вообще я тебе вот что скажу, подруга. Он к тебе просто привык. Ты в нем из всех теплых чувств вызываешь разве что ощущение чего-то привычного, обыденного. Может, и любил он тебя когда-то давным-давно, да всем известно, куда мужская любовь девается.

— Лар, ну ты что мелешь? С какой стати он должен меня разлюбить? Любит он меня, и всегда будет любить. Он у меня однолюб. А что слов красивых не говорит — так мужики все такие. Это мы, женщины, народ эмоциональный. Это нам умолчать о своих чувствах тяжело. Да и то со временем в словах надобность потихоньку отпадает. Думаешь, я ему о любви твержу с утра до вечера? Ничего подобного. Было когда-то давно, частенько говорила. А сейчас особой надобности нет. Мы и без слов все знаем. Зачем слова, если в каждом взгляде, в каждом жесте чувствуешь любовь? Да что там взгляды с жестами? Я в его дыхании любовь слышу. А ты говоришь: 'разлюбил, привык'. Да, привык! И я привыкла. Но мы друг к другу привыкли так, что поодиночке жить уже не сможем. Функционировать не будем, как если один организм разрубить на две части: в одной сердце останется, в другой легкие. Вот тебе и привычка.