Э. Джеймс - Грей. Кристиан Грей о пятидесяти оттенках

Обхватываю голову руками. Ей не нравится и никогда не понравится то, к чему я стремлюсь. Я пытался убедить себя, что мы смогли бы постепенно дойти до более жестких игр… Ерунда, самообман, не выйдет. Ей без меня лучше – кому нужна такая чудовищная сволочь, которая даже прикосновения терпеть не в силах?

И все же она придумала для меня этот подарок. Кто еще, кроме родного человека, на такое способен? Снова разглядываю коробочку, открываю… Все пластиковые детали летательного аппарата завернуты в целлофан и приклеены на одну подложку. Вспоминаю, как Ана визжала в полете, как цеплялась руками за крышку кабины, и непроизвольно улыбаюсь.

Боже, нам было так весело! Все равно что детям, дергающим друг друга за косички. Ана с косичками… Нет, держи себя в руках. Не хочу вспоминать… нашу первую совместную ванну. Мне остается думать лишь о том, что я больше никогда ее не увижу.

Передо мной зияет пропасть.

Нет. Не надо снова.

Соберу-ка я самолетик, отвлекусь. Разрываю целлофан, читаю инструкцию. Понадобится клей, каким пользуются при склеивании моделек. Шарю в ящике стола.

Черт. В дальнем углу нахожу кожаную коробчку с сережками «Картье». Мне так и не довелось подарить их ей… а теперь уже поздно.

Звоню Андреа на мобильный и оставляю сообщение на автоответчике с просьбой отменить вечернюю встречу. Я не вынесу этого ужина без своей спутницы.

Открываю красный кожаный футляр и разглядываю сережки. Красивые – простые и изящные, как и сама восхитительная мисс Стил… которая ушла от меня этим утром, потому что я ее наказал, потому что перегнул палку. Снова хватаюсь за голову. Она меня не остановила. Позволила продолжать, потому что любит меня. Становится страшно, и я сразу отбрасываю эту мысль. Все просто: ко мне таких чувств испытывать никто не может. Никто, кто меня знает.

Брось, Грей. Сосредоточься.

Где этот чертов клей? Запихиваю сережки поглубже в ящик и продолжаю рыться. Пусто.

Звоню Тейлору.

– Мистер Грей?

– Мне нужен клей для моделистов.

Он на секунду запинается:

– Каких моделистов, сэр?

– Чтобы склеить модель самолета.

– Пробковое дерево или пластик?

– Пластик.

– У меня такой есть. Сейчас принесу.

Хм, любопытно, откуда у него клей для моделек. Вскоре Тейлор уже стучит в дверь.

– Входи.

Он приносит небольшой пластиковый тюбик и кладет мне на стол. И стоит, не уходит, так что я вынужден спросить:

– Откуда он у тебя?

– Иногда клею самолетики, – краснеет Тейлор.

– Ну да? – Меня терзает любопытство.

– Полеты – моя первая любовь, сэр.

Не понимаю.

– Я дальтоник, – без всяких эмоций объясняет он.

– И тогда ты пошел во флот?

– Да, сэр.

– Спасибо за клей.

– Без проблем, мистер Грей. Вы уже ели?

Вопрос застает меня врасплох.

– Не хочу, Тейлор. Ступай. Проведи вечер с дочкой, а завтра увидимся. Сегодня я больше не буду тебя дергать.

Он медлит, и меня охватывает раздражение. Уходи!

– Я в порядке. – Черт, у меня голос дрожит.

– Сэр, – кивает он. – Вернусь к завтрашнему вечеру.

Я отпускаю его коротким кивком, и он уходит.

Когда это в последний раз Тейлор пытался меня накормить? Наверное, видок у меня совсем никуда… Я хмуро беру тюбик с клеем.

Планер лежит на ладони. Разглядываю свое достижение, но из-за воспоминаний о том полете чувствую себя не в своей тарелке. Анастейшу никак было не разбудить (улыбаюсь, вспомнив), а когда я ее растолкал, она была такая сонная, обезоруживающая, красивая… смешная.

Боже, весело же было! Такой девчачий восторг от полета, как она визжала, а потом мы целовались.

Я тогда впервые решился на большее. Невероятно, что за короткое время у меня накопилось много счастливых воспоминаний.

Снова больно – боль терзает, мучает меня, напоминает о потере.

Думай только о самолетике, Грей.

Теперь нужно приклеить хвостовое оперение – мелкие детальки…

Наконец последняя деталь приклеена и сохнет. У моего планера есть даже собственный регистрационный номер. «Ноябрь. Девять. Пять. Два. Эхо. Чарли».

«Эхо Чарли».

Смотрю в окно – уже темнеет. Поздно. Первым делом думаю, как покажу модельку Ане.

Нет больше Аны.

Скрипнув зубами, потягиваюсь; спина затекла. Медленно поднимаюсь со стула… оказывается, я весь день ничего не ел и не пил, в голове шумит.

Чувствую себя дерьмово.

Беру телефон – а вдруг она звонила? Увы, лишь текстовое сообщение от Андреа:

«Ужин ТПП отменила.

Надеюсь, все в порядке.

А»

Телефон вдруг звонит. Сердце тут же начинает колотиться, а потом замирает… Это Елена.

– Привет. – Я даже не пытаюсь скрыть разочарования.

– Кристиан, кто так здоровается? Что тебя гложет? – упрекает она.

Я смотрю в окно. Над Сиэтлом сумерки. Интересно, что сейчас делает Ана… Не хочу рассказывать Елене, что случилось; не хочу произносить все это вслух и превращать в реальность.

– Кристиан? Что-то произошло?

– Она от меня ушла, – выдавливаю я.

– О… – Елена удивлена. – Мне приехать?

– Нет.

Она делает глубокий вдох:

– Такая жизнь не для всех.

– Знаю.

– Да, Кристиан, настроение у тебя дерьмовое. Хочешь, сходим поужинать?

– Нет.

– Сейчас приеду.

– Не надо, из меня сейчас плохой собеседник. Я устал и хочу побыть один. Позвоню на неделе.

– Кристиан… все к лучшему.

– Я знаю. Пока.

Отключаюсь. Не хочу с ней разговаривать. Это она уговорила меня слетать в Саванну; может, она и о неминуемом разрыве догадывалась. Сердито взглянув на телефон, швыряю его на стол и отправляюсь на поиски еды и питья.

Изучаю содержимое холодильника.

Ничего не хочется.

В шкафчике обнаруживаю пакет сушек. Открываю и ем, одну за другой, стоя у окна. Стемнело, под дождем мерцают огоньки. Все идет своим чередом.

Забудь, Грей. Жизнь продолжается.

Таращусь в потолок спальни. Не спится. Меня терзает запах Аны, еще не выветрившийся из простыней. Накрываю лицо ее подушкой и вдыхаю ее аромат. Это и мука, и наслаждение; какое-то время я даже думаю об удушении.

Возьми себя в руки, Грей.

Прокручиваю в голове утренние события. Могло ли быть иначе? Как правило, я не анализирую минувшее – пустая трата сил, но сегодня ищу подсказки, чтобы понять, где я напортачил. Что бы я ни делал, мы все равно пришли бы к этому же тупику – утром ли, через неделю, через месяц или год. Пусть лучше теперь, пока я не причинил Ане еще больше боли.

Представляю, как она свернулась клубочком в своей кроватке. Не могу вообразить ее в новой квартире – там я так и не побывал, – зато мысленно рисую ту комнату в Ванкувере, где мы однажды вместе спали. Качаю головой; я много лет не спал так хорошо, как тогда. Третий час ночи; я пролежал так уже два часа, все думая, думая. Делаю глубокий вдох, еще раз пью ее запах, потом закрываю глаза.

Мамочка меня не видит. Стою прямо перед ней. А она не видит. Спит с открытыми глазами. Или заболела.

Слышу звон ключей. Он вернулся.

Убегаю, прячусь под столом на кухне. Машинки тут же, рядом.

Ба-бах! Подскакиваю от звука хлопнувшей двери.

Через щелку между пальцами вижу мамочку. Она поворачивает голову, замечает его. На нем огромные ботинки с сияющими пряжками. Он возвышается над мамой и орет. Бьет ее ремнем. Вставай! Вставай, конченая ты сволочь! Мамочка стонет.

Хватит. Не трогай мою маму. Не трогай мою маму.

Подбегаю к нему и бью, бью, бью… А он только смеется и отвешивает мне затрещину.

«Нет!» – вскрикивает мамочка.

Сволочь, конченая сволочь.

Мамочка вдруг делается очень маленькой. Совсем как я. И замолкает. Какая же ты сволочь. Какая же ты сволочь. Какая же ты сволочь.

Я под столом, зажмурился, заткнул руками уши. Тишина. Вижу, как ботинки с пряжками разворачиваются, топают в сторону кухни. Он идет, шлепая себя ремнем по бедру. Ищет меня. Наклоняется с кривой ухмылкой. От него несет куревом, выпивкой и всякой дрянью. Вот ты где, засранец.

Просыпаюсь от какого-то жуткого стона. Я весь взмок от пота, сердце колотится. Резко сажусь в постели.

Черт.

Этот страшный звук издал я сам.

Делаю глубокий вдох, силясь успокоиться, выкинуть из памяти вонь пота, дешевого бурбона, застарелого курева.

Какая же ты сволочь.

В голове звенят слова Аны. И его.

Дерьмо.

Я не смог помочь той скурившейся шлюхе. Я пытался. Господи, как я пытался.

Вот ты где, засранец.