Э. Джеймс - Грей. Кристиан Грей о пятидесяти оттенках

Она смущенно улыбается. Я получил передышку. Все нормально. Какое облегчение.

– Я сама попросила.

Это уж точно, детка.

Ана нервно сглатывает.

– Боюсь, я не могу быть всем, что ты от меня хочешь, – со всей искренностью признается она, широко распахивая глаза.

Мир замирает.

Черт.

Еще ничего не нормально.

Грей, исправь.

– Ты и так все, что я хочу.

Она хмурится. Глаза у нее покраснели, щеки бледные; я еще никогда не видел ее такой бледной. Это даже возбуждает.

– Я не понимаю. Я не слушаюсь, и уж точно можешь быть уверен, что такого я больше не позволю. А тебе это нужно – ты сам сказал.

Вот оно – смертельный удар. Я зашел слишком далеко. Теперь она все знает – все мои внутренние споры, все размышления, преследовавшие меня до того, как я начал бегать за этой девчонкой. Ей не нравится Тема. Она слишком юная, слишком невинная, слишком… Ана.

Все мои мечты – лишь мечты. Ничего не выйдет. Я закрываю глаза, не в силах смотреть на нее. Все правильно, ей будет лучше без меня. Теперь, увидев чудовище, она понимает, что не сможет с ним примириться. Я должен ее освободить, отпустить – пусть идет своей дорогой. У нас не получится.

Сосредоточься, Грей.

– Ты права. Я должен тебя отпустить. Я тебе не подхожу.

Она распахивает глаза и шепчет:

– Я не хочу уходить. – Она вот-вот расплачется, слезинки уже блестят на длинных темных ресницах.

– И я не хочу, чтобы ты ушла, – отвечаю я, потому что это правда, и то чувство – зловещее, пугающее чувство опять накрывает меня с головой. Какой бы выход ты ни прид умал сейчас, это будет ложь. Тебе нужна Тема, без нее все твое дерьмо будет оставаться внутри, и однажды твое чудовище просто разорвет тебя на части. По ее щекам текут слезы. Я осторожно смахиваю слезинку пальцем и говорю, неожиданно даже для самого себя: – Я ожил, когда познакомился с тобой.

Глажу пальцем по ее губам. Хочу поцеловать, крепко-крепко. Заставить ее все забыть. Ослепить. Возбудить – знаю, что могу. Но что-то меня удерживает… ее болезненный, испуганный взгляд. Захочет ли она поцелуев от чудовища? Вдруг оттолкнет меня? А я не знаю, справлюсь ли с отказом. Ее слова мучают меня, терзают какие-то темные, подавленные воспоминания.

Какая же ты сволочь.

– Я тоже, – шепчет она. – Я влюбилась, Кристиан.

Помню, Кэррик учил меня нырять. Я цеплялся пальцами за бортик бассейна, а потом изогнулся и рухнул в воду… И теперь снова падаю, в бездну, как в замедленной съемке. Не бывает так, влюбилась… она – в меня. В меня! Нет!

Я задыхаюсь от ее слов, они давят мне на грудь. Я падаю, падаю в поджидающую меня темноту. Не могу такого слышать. Не могу с этим справиться. Она не представляет, что говорит, с кем имеет дело… с чем имеет дело.

– Нет, – с отчаянием возражаю я. – Ты не можешь любить меня, Ана! Нет… это неправильно.

Я должен все ей объяснить. Нельзя любить чудовище. Нельзя любить такую сволочь. Ей нужно уходить… Вдруг все становится кристально ясно. Эврика! Я не способен сделать ее счастливой. Не могу дать то, что ей нужно. Нужно с этим покончить. И даже начинать не следовало.

– Неправильно? Почему неправильно?

– Ну, посмотри на себя. Я не могу сделать тебя счастливой. – В моем голосе отчаяние; я все дальше падаю в пропасть, в беспросветную бездну.

Меня никто не сможет любить.

– Но ты уже делаешь меня счастливой… – Она не понимает.

Анастейша Стил, взгляни на себя. Я должен быть с ней честным.

– Не сейчас. Не тогда, когда я потакаю своим желаниям.

Она моргает, огромные глаза мучительно всматриваются в меня, настойчиво выискивая правду.

– Мы не сможем это преодолеть, да?

Я качаю головой, не зная, что сказать. Снова несовпадение, вот и все. Ана закрывает глаза, как от боли, а потом опять решительно и ясно смотрит на меня. Больше не плачет. У меня колотится сердце, кровь стучит в висках. Я знаю, что она хочет сказать. Боюсь того, что она скажет.

– Что же, тогда мне лучше уйти.

Сейчас? Не может же она уйти сейчас!

– Нет, не уходи! – Я падаю, все глубже и глубже. Ее уход – огромная ошибка. Моя ошибка. Но она не сможет остаться, если испытывает такие чувства в отношении меня, просто не сможет.

– Мне незачем оставаться. – Она легко встает с постели, все еще в халате. В самом деле уходит. Не могу поверить. Я тоже вылезаю из-под одеяла, хочу ее удержать, однако ее взгляд пригвождает меня к месту. Вся она как будто лишилась красок, такая холодная, отстраненная… совсем не моя Ана.

– Я хочу одеться. В одиночестве, – говорит она ровно и глухо. Потом отворачивается и выходит, захлопнув за собой дверь. Я смотрю ей вслед.

Второй раз за день она от меня уходит. Я сажусь и обхватываю руками голову, силясь успокоиться, осознать свои чувства.

Она меня любит? И уходит?

Как такое случилось? Как? Грей, чертов ты придурок.

Но разве не было такой опасности всегда? С хорошей, невинной, отважной девушкой? Опасности не разглядеть меня настоящего, пока уже не станет поздно? Таких вот страданий из-за меня?

Почему мне так больно? Словно нечем дышать… Я выхожу из комнаты вслед за ней, мне тоже нужно одеться.

Иду в свою спальню; Ана в душе. Я быстро переодеваюсь в джинсы и футболку – черную, под стать моему настроению. Хватаю телефон и мечусь с ним по комнатам, сдерживая порыв сесть за пианино и грянуть что-нибудь горестное. Потом замираю в центре комнаты и не чувствую ничего.

Пустота.

Сосредоточься, Грей! Отпусти ее.

Звонит телефон. Это Уэлч. Нашел Лейлу?

– Мистер Грей, у меня новости, – сипит он в трубку. Надо бы ему курить поменьше, а то разговаривает, как героиня «Глубокой глотки».

– Нашел ее? – с надеждой спрашиваю я.

– Нет, сэр.

– А что тогда? – Какого дьявола ты звонишь?

– Лейла ушла от мужа. Он мне наконец признался. Сказал, что умывает руки.

Вот это новости.

– Понятно…

– У него есть догадки насчет того, куда она подевалась, но он хочет денег. И информации – кто это так интересуется его женой. Хотя сам он ее по-другому называет.

Силюсь сдержать нарастающий гнев.

– Сколько он хочет?

– Сказал, две тысячи.

– Сказал – сколько?! – ору я, теряя терпение. Почему он просто не сознался раньше, что Лейла его бросила? – Черт, мог бы нам правду сказать! Какой у него номер? Хочу ему позвонить. Уэлч, это же катастрофа!

Поднимаю голову – Ана смущенно застыла в дверях гостиной, в джинсах и уродливом свитере. Огромные глаза, напряженное лицо, в руках чемодан.

– Отыщи ее, – рявкаю я и отключаюсь. С Уэлчем позже разберусь.

Ана подходит к дивану, достает из рюкзака ноутбук, телефон и ключи от машины. Делает глубокий вздох, потом идет на кухню и выкладывает все три предмета на барную стойку.

Какого черта? Возвращает свои вещи?

Она поворачивается ко мне, бледная и решительная. Так хорошо мне знакомое упрямство.

– Мне понадобятся деньги, которые Тейлор выручил за мою машину. – Голос ровный, безжизненный.

– Ана, мне не нужны эти вещи, они твои. – Зачем она так со мной? – Пожалуйста, возьми.

– Нет, Кристиан. Я приняла их, уступив твоим уговорам, но больше не хочу.

– Ана, не глупи!

– Я не хочу никаких напоминаний о тебе. Только деньги от продажи машины.

Она хочет меня забыть.

– Ты пытаешься меня обидеть?

– Вовсе нет. Всего лишь защититься.

Разумеется – защититься от чудовища.

– Пожалуйста, Ана, возьми.

Какие у нее бледные губы!

– Кристиан, я не хочу спорить… мне просто нужны деньги.

Деньги. Все всегда кончается дерьмовыми деньгами.

– Чек возьмешь? – рычу я.

– Да. Полагаю, тебе так проще.

Хочет денег? Дам ей денег!.. Врываюсь в свой кабинет, еле сдерживая ярость. Звоню Тейлору.

– Доброе утро, мистер Грей.

Я не отвечаю на приветствие.

– Сколько ты получил за «Фольксваген» Аны?

– Двенадцать тысяч долларов, сэр.

– Так много? – Я удивлен, даже несмотря на чудовищное настроение.

– Это же классика, – объясняет он.

– Спасибо. Можешь сейчас отвезти мисс Стил домой?

– Конечно. Я мигом.

Кладу трубку, достаю из ящика стола чековую книжку. А сам тем временем вспоминаю слова Уэлча насчет дебильного муженька Лейлы.

Все сводится к деньгам!

От злости удваиваю сум му, которую Тейлор получил за эту консервную банку, и запихиваю чек в конверт.

Возвращаюсь в кухню; Ана, потерянная, как ребенок, стоит у стола. Протягиваю ей конверт; ярость улетучивается.

– Тейлор получил хорошую цену… машина – классика, – извиняющимся тоном лепечу я. – Можешь сама спросить. Он отвезет тебя домой.