Николь Фосселер - Под шафрановой луной

А сегодня ночью Майя была вдвойне благодарна матери за ее решение выделить им с Ангелиной по комнате. Украдкой выбраться в темный коридор, не боясь неловким движением разбудить сестру и вызвать ее недоуменные вопросы, было проще простого.

Майя решила не надевать пеньюар – в одной ночной рубашке без рукавов она прокралась вниз по лестнице, прошмыгнула на этаж ниже и на ощупь пробежала мимо плотно закрытых дверей. Перед входом в зеленую комнату, занавески, ковры и мебель в которой были подобраны в изумрудных, нефритовых и малахитовых тонах, она на мгновение прижалась к дереву. Сердце мучительно колотилось, во рту пересохло, ладони вспотели. Наконец Майя собрала все свое мужество, повернула металлическую ручку и проскользнула в щель. Она осторожно прикрыла за собой дверь, прислонилась к ней спиной и лишь тогда осмелилась поднять глаза.

Ричард стоял у раскрытого окна – рубашка на нем была широко расстегнута, по бокам свисали подтяжки. Когда вошла Майя, он повернулся вполоборота и посмотрел на нее. Непросто было растолковать этот взгляд – возможно, ожидание, несомненно, удивление. Он смотрел на нее достаточно долго, чтобы Майя могла заметить дым сигариллы, который, клубясь, поднимался навстречу ночному мотыльку, что порхал возле окна, словно раздумывал, поддаваться ли соблазну света настольной лампы. Достаточно долго, чтобы взгляд Майи на несколько быстрых ударов сердца остановился на его постели – на подушках и простынях, показавшихся ей манящими и угрожающими. Ричард медленно положил сигариллу в хрустальную пепельницу, которую поставил на подоконник, и подошел к Майе. В какое-то мгновение ей захотелось убежать. Убежать от странного взгляда Ричарда, от того, ради чего она пришла сюда: ради отношений между мужчиной и женщиной, о которых порядочной девушке ее возраста знать не полагалось. Майя читала об этом в письмах Ричарда, сперва с недоверием и отвращением, затем – с возрастающим любопытством и желанием. Но Майя не убежала. Она осталась в комнате, наполненной пением сверчков и глухим стуком бабочек о стекло лампы.

Ричард мягко провел ладонями по ее щекам, и Майю пронзила приятная дрожь. Он наклонился и поцеловал ее. Осторожно, почти вопросительно, и она пылко ответила, так, как он научил ее сегодня днем, в саду. Она знала, у него было много женщин, в Италии, в Англии, в Индии, знала, что Ричарду ничего не стоило завоевать их сердце и уложить к себе в постель. У молвы и сплетен легкие крылья, а Ричард никогда не делал тайны из своих любовных приключений. Но в тот момент она была готова простить Бертону каждое его увлечение и каждый свой час, беззвучно проплаканный из-за него в подушку. Он будет принадлежать только ей, Майя поняла это еще маленькой девочкой. Он вернулся, и больше она никогда его не отпустит. Она украдкой улыбнулась, когда Ричард осторожно прикусил ее за шею, наклонился к ключицам, потом снова вернулся к губам.

– Майя, – шептали его губы. Поцелуи Ричарда были голодными, жаркими и мучительными, но вместе с тем – бесподобными. Навалившись всем телом, он прижал ее к двери. Тепло его рук словно прожигало тонкую ткань рубашки, ладони скользнули по ее талии, схватились за бедра, прижав их к своим. Майю охватила неизведанная прежде жажда, ее руки блуждали по его плечам, жилистым и мускулистым от фехтования. Она нетерпеливо потянула его рубашку, пытаясь разорвать пуговицы, прижалась лицом к его шее, потом опустилась вниз, к могучей груди, заросшей густыми темными волосами. Ричард порывисто дышал, Майя упивалась запахом его кожи, тяжелым и земляным с примесью дерева, так хорошо знакомым с самого детства и сегодня впервые испробованным на вкус.

– Нет, – услышала она легкий шепот, – нет.

Он мягко оттолкнул ее, и Майя недоуменно на него посмотрела. Ричард взял в ладони ее лицо, настойчиво заглянул в глаза. Дикий, упрямый взгляд пойманного леопарда.

– Нет, Майя. Не так. Не здесь.

Она чувствовала, как он дрожал, как изо всех сил боролся с собой. Его черные глаза словно сверкали, но, возможно, это было просто отражение лампы, вспыхнувшей из-за с треском сгоревших крыльев мотылька.

– Но Ричард, я хочу, – горячо возразила она пересохшими, жаждущими губами. – Я так давно этого хочу! Потому и пришла к тебе.

Он иронично улыбнулся.

– Пусть я мерзавец, но не бесчестный подлец. Завтра утром я хочу смотреть в глаза твоему отцу так же прямо, как и всегда. А главное, всегда подходить к тебе лишь с добрыми помыслами.

– Но ты писал мне, что в этом нет ничего плохого! – Майя судорожно вцепилась в его запястья, сама не зная, хочет ли оттолкнуть его – или прижать к себе. Губы Ричарда растянулись в широкой улыбке. Он сделался нежным, почти уязвимым, тихонько покачал головой и прижался к ней лбом.

– Да, конечно, ничего плохого нет. Чисто все, что делается от чистого сердца. Но это все равно было бы неправильно. Всегда есть после. А я после уеду и не хочу с тобой так расставаться.

– Возьми меня с собой, – скорее выдохнула, чем сказала Майя. Ричард прижал ее к себе, но она не почувствовала облегчения. Треск сгоревшего мотылька казался эхом ее трагедии.

– Не хочу и не могу. Я планирую исследовательскую экспедицию в Аравию, тебе там совсем не место.

– Пусть не в качестве твоей… твоей… – Майя не смогла произнести слов, слетевших с губ так легко, когда она была маленькой девочкой.

– Я не забыл того, что ты тогда прошептала мне на прощанье, – пробормотал Ричард. – И никогда не забуду. Но я не могу жениться, Майя. Пока не могу. Мое жалованье смехотворно, на плоды путешествий и исследований тоже особенно не проживешь. Мне понадобится какое-то время, чтобы устроить жизнь.

Майя попыталась его оттолкнуть, возразить ему. С легким смешком Ричард мягко удержал ее на месте.

– Только не предлагай мне свое приданое! Я достаточно долго знаю вашу семью, вы можете позволить себе достойную жизнь, но далеко не богаты. Рассчитывай на карманные деньги, но не больше. Кроме того… – его борода с нежным поцелуем прикоснулась к ее скуле, – кроме того, я, по меньшей мере, столь же горд, как и ты. Горд тем, кто я есть, и тем, что всегда делаю, чего хочу. Я скорее ирландец, чем англичанин, и не раз это доказал. Тот, кто хочет чего-то добиться в этой нации продажных душонок, должен сперва отучиться в Кембридже или Итоне, вечно одно и то же! И чем больше в тебе английского, тем лучше – вплоть до стрижки. Когда отец решил не отдавать нас с братом в английскую школу, а вернуться во Францию, моя участь уже была предрешена. – Он оторвался от нее, нежно провел пальцами по щекам и подбородку. – Это нас с тобой и связывает, Майюшка, – мы одиночки, чувствуем себя чужаками на родине.