Тэми Хоуг - Тонкая темная линия

И тут машина резко остановилась, потому что Долл ударила по тормозам. Анни впечаталась плечом в приборную доску, ударилась головой о ветровое стекло. Грохот, боль, головокружение, все разом нахлынуло на нее. Когда машина съехала на обочину и остановилась, Анни постаралась схватиться за что-нибудь для упора, сфокусировать хоть на чем-то взгляд, и тут увидела, что прямо ей в лицо смотрит ствол револьвера. Ее револьвера. Анни замахнулась, отбила оружие в сторону, и тут револьвер выстрелил. Судя по звуку, пуля выбила одно из окон машины.

– Сука! – завизжала Долл.

Она схватила левой рукой Анни за волосы и изо всех сил ударила рукояткой револьвера по виску, один раз, второй.

У Анни из глаз посыпались искры. Сдавшись на какое-то мгновение, она упала на пол, сжалась в комочек, по ее щеке тоненькими струйками потекла кровь. Анни чувствовала, что теряет сознание. Ей казалось, что мир движется у нее под ногами, но это было только движение машины. Они снова ехали, теперь в сторону от главной дороги. Она слышала, как шелестит трава, касаясь боков «Кадиллака», как гравий похрустывает под колесами.

Она неподвижно лежала на полу, сил у нее больше не осталось. Но Анни знала, что должна найти эти силы, сделать еще попытку или умереть. Должен быть какой-то выход из положения, до смешного простой. Но Анни больше не могла думать. Она так устала.

Ноги казались ей тяжелыми, словно ветви дуба, а руки выросли до размеров бейсбольной перчатки. Язык стал неповоротливым, во рту появился привкус меди. Едкий, как кислота, вкус сводил скулы.

Кислота. Анни представила, как плеснет кислотой в лицо Долл Ренар, как обожженная кожа слезет, обнажатся кости, пока все тело будет отплясывать мрачную джигу смерти.

Машина остановилась. Долл из кабины открыла багажник, вышла из машины и захлопнула дверцу. Анни потянулась к правой стороне своего ремня, пробираясь мимо пустой кобуры к маленькому нейлоновому кармашку сразу за ней. Она вытащила баллончик с перцем и открутила крышку онемевшими пальцами.

У нее за спиной открылась дверца машины. Голова Анни дернулась назад, когда Долл схватила ее за волосы и потянула к себе.

– Вставай!

Анни упала на землю и сжала зубы, когда Долл ударила ее в спину и выругалась. Свернувшись в комочек, Анни постаралась спрятать голову. В правой ладони она крепко сжимала спасительный баллончик.

Дверца «Кадиллака» захлопнулась, пролетев прямо у Анни над головой. Долл снова схватила ее за волосы, заставляя сесть. Анни открыла глаза, прислонилась к машине, чтобы не упасть – так вдруг закружилась голова, и огляделась по сторонам. Фары «Кадиллака» были единственным источником света, но и этого оказалось достаточно. Перед ее глазами кружился и покачивался разрушенный дом, чьи окна с выбитыми стеклами казались щербинами в старческой улыбке.

Они приехали в тот самый дом в Пони-Байу. Именно здесь Памела Бишон рассталась с жизнью.

– Я не убивал Памелу, – негромко сказал Маркус. Лицо Хантера Дэвидсона исказилось от отвращения.

– Не лги! Здесь только один судья – Господь Бог. Нет никаких лазеек для тебя и твоего проклятого адвоката.

– Я любил ее, – прошептал Маркус, и слезы снова покатились по его щекам.

– Любил ее? – Дэвидсона даже затрясло от ярости. Рубашка под мышками потемнела от пота. Тонкие темные волосы были влажными и блестели в свете лампы. – Ты даже не знаешь, что такое любовь! Ты ни черта не смыслишь в родительской любви. Она была нашей любимой девочкой, и ты отнял ее у нас!

Ирония заключалась в том, что как раз о такой любви Маркус знал все. Он попал в ловушку материнской любви, изуродованной, извращенной, и не мог выбраться из нее всю жизнь. Сегодня вечером он собирался с этим покончить. А теперь отец Памелы покончит с ним.

– Ты даже не можешь представить, сколько раз в своем воображении я убивал тебя, – негромко произнес Дэвидсон и шагнул вперед. Его глаза казались стеклянными от ненависти. – Я мечтал о том, чтобы пригвоздить тебя к полу и заставить пройти через все то, что испытала моя дочь.

– Нет, – едва слышно произнес Маркус и заплакал сильнее, теперь уже от страха. Слюна пузырилась в уголках его губ и текла на подбородок. Помимо его воли, взгляд Маркуса упал на большой деревянный стол, где словно в операционной были разложены инструменты и ножи для работы. Он покачал головой. – Прошу вас, не надо.

– Я хотел услышать, как ты станешь молить о пощаде, как тебя умоляла Памела. Звала ли она меня, когда умирала? – В голосе Дэвидсона слышалось страдание. Крупные слезы потекли по его красным щекам.

– Я не знаю, – пробормотал Маркус.

– Я каждую ночь слышу ее голос. Я слышу, как она зовет нас, просит меня спасти ее, а я ни-че-го не могу для нее сделать! Ее больше нет. Она ушла от нас навсегда!

Теперь Дэвидсон стоял всего в двух футах от Ренара. Его рука, державшая револьвер, была огромной, как медвежья лапа, и дрожала.

– Тебе бы следовало умереть именно так, – с горечью прошептал Хантер, – но я пришел сюда не ради мести. Я пришел во имя справедливости.

Револьвер выстрелил дважды. Глаза Маркуса удивленно расширились, когда сила пуль толкнула его назад. Он ничего не почувствовал. Даже когда Маркус упал на мольберт, потом на пол, стукнувшись затылком о пол, он ничего не почувствовал. Его тело дергалось снова и снова, пока Дэвидсон расстреливал в него обойму. Маркусу казалось, что он видит это все на экране.

Он умирал. Еще одна шутка судьбы. Он собирался покончить с собой сегодня вечером. Он хотел положить конец изощренному тиранству матери. Он бы избавил Виктора от будущего, в котором о нем некому будет заботиться. А вместо этого он умирает на полу своего кабинета, убитый за преступление, которого он не совершал. Он проиграл даже в смерти.

– Они р-решат, что это с-сделал М-маркус, – сумела выговорить Анни.

– Нет, – возразила Долл. – Они будут точно знать, что ты убила себя сама. Встань.

Опираясь спиной о «Кадиллак», Анни медленно, неуклюже поднялась на ноги.

Придумать план спасения было так же тяжело и трудно, как бороться с сильным течением. А идти и одновременно с этим размышлять оказалось практически невозможно. Земля как-то странно поднималась и опускалась у нее под ногами. В свете фар дом качался, словно мираж в жарком мареве пустыни. Ей становилось все труднее дышать. Анни чувствовала, как все медленнее бьется сердце, словно часы, у которых кончается завод. Осталось совсем немного времени, и наркотик окончательно победит ее, и тогда Долл всунет дуло револьвера ей в рот и спустит курок. Самоубийство.

С карьерой у нее проблемы. С коллегами последнее время она не слишком ладила. Многие говорили, что Анни начала пить. Станет ли это достаточным основанием для того, чтобы все поверили, что она поехала в дом, где когда-то нашла изувеченные останки Памелы Бишон, наглоталась успокоительного, а потом вышибла себе мозги из табельного оружия?