Алина Пуаро - Ships Life, или «Океаны нам по щиколотку!»

— А знаешь, не стоит воспринимать это, как конец света. Меня несколько лет назад уволили из компании, где я провела почти двадцать лет. Мне очень не хотелось оттуда уходить, и конечно, я считала происходящее ужасной несправедливостью. А прошло полгода, и я поняла, что это лучшая вещь, которая когда-либо случалась со мной в жизни. Я нашла другую работу — на кораблях, и полностью изменила этим свою жизнь. — женщина улыбнулась. — Так что, быть может, все будет хорошо.

— Да-да. Спасибо. — пробормотала Алина себе под нос. Она-то явно придерживалась иного мнения, и мозг лихорадочно работал, но решения все не было. И вот теперь противная Дженни уверенно и легко вела ее по кораблю, а Алина шла за ней и прощалась с каждой мелочью. В душе девушки еще теплилась надежда на благополучный исход, но разум подсказывал обратное. Она провела ее по нижней палубе мимо гест-релейшн с вечной толпой недовольных пассажиров, где в баре рядом играл на черном пианино Рамиру. Она сразу вспомнила Бена и полутемное кова кафе, заполняемое бесконечно прекрасным чистым голосом. Затем по ассоциации она подумала о Джоше и болезненно улыбнулась. Дженнифер тем временем зашла в паспорт бар, где туристам, не принадлежащим Европейскому Союзу, ставили штампы, и взяла программу на следующий день. «Для любопытных», — объяснила она. Вообще, менеджерша вела себя, как ни в чем не бывало. Алина пересилила гордость и спросила, для чего ее вызывают, но та только пожала плечами. Девушка была готова поклясться, что ей давно уже все известно, но за всю дорогу не вымолвила больше ни слова.

Первый и последний, по ее мнению, раз она зашла в гостевой лифт. Окинув взглядом барменов тащивших троль, доверху забитый коробками и бутылками и бархатные с золотыми кисточками канаты, отгораживающие бюро экскурсий, Алина с удивлением услышала женский голос. Он объявлял о закрытии дверей и следующем этаже. Девушка старательно и в который раз поразилась вниманию, оказанному американцами людям с ограниченными способностями, то есть инвалидам, слепым и просто пожилым. Вместо того чтобы гадать на каком этаже откроются двери лифта в следующий раз, можно было просто внимать размеренному отчетливому пояснению, несущемуся из громкоговорителя. В общем-то, это был далеко не первый знак такой заботы, и уж точно не последний. Алина вспомнила о туалетах, открывающихся по нажатию кнопки и номерах кабинах вместе со всеми другими надписями на корабле, где под обычным шрифтом был сделан комментарий для незрячих на специальном языке.

Лифт остановился прямо напротив дверей в Майкл-клаб, место, где Алина когда-то сидела вместе с Грантом. Надпись была сделана золотыми буквами на белом, а весь бар пропитан истинно английским стилем. С глубокими креслами, тяжелыми портьерами, белым роялем, и огромным выбором виски, здесь, пожалуй, не хватало только камина для полноты картины. Она вспомнила, с каким замиранием сердца входила туда, зная, что вообще не имеет на это права. Даже из офицеров здесь могло появляться только пять человек, включая капитана. Перед Алиной за эти короткие минуты пронеслась вся ее жизнь на корабле и тогда она совершенно отчетливо поняла, что совсем не готова с этим расставаться. Что как бы она не скучала по Сашке, по собаке и по друзьям, она всем сердцем сейчас принадлежала Сенчюри, а то, что сейчас над ней нависла угроза увольнения, сделала это чувство еще более острым.

У входа в каюту капитана, девушка, разумеется, сразу же припомнила вечеринку, но увидев зареванную Оливию, которая вылетела и ни на кого не глядя, помчалась по коридору, сердце у девушки упало окончательно. Надежды больше не осталось. Единственное о чем она сейчас могла думать, это о том, чтобы не дать воли слезам, особенно, когда губы предательски начали подрагивать.

— При наличие у вас письменных уорнингов…

— Увольняют за три, а у меня их только два.

— Нам поступило сегодня распоряжение из офиса…

— А как быть с тем, что я об увольнении знала еще днем, а уорнинг мне дали вечером и то, только за то, что я задержалась на несколько минут?! Почему бы не сказать, что вам просто нужна была причина и что это увольнение не законно?

— Простите, я не понимаю, о чем вы говорите.

Алина зло смотрела в глаза капитану, который лгал прямо ей в лицо. Она даже не помнила о его высокой позиции, ей хотелось зашипеть по-кошачьи и изо всех сил вцепиться когтями ему в физиономию. Все остальные присутствующие смотрели в пол, кто лицемерно сочувствующе, кто скучающе, кто откровенно насмехаясь. Торжествующий злой огонек мелькал и на невинно сложенных губах Дженни. Алине вдруг стало все равно. Биться здесь не имело смысла, все давно было решено без нее, и приговор обжалованию не подлежал. «Да вы же просто колода карт!» — безмолвно закричала она и вышла за дверь. Ее трясло крупной дрожью от омерзения и несправедливости, но сделать она ничего не могла. Сенчюри для нее закончился, на руках был билет домой.

Долго-долго Алина сидела на опендеке, чтобы успокоиться и, в конце концов, стала спускаться вниз. Она позвонила Йорго прямо из коридора в инжин-рум, и деланно насмешливым голосом сообщила о случившемся. Ей стало немного легче, когда она услышала, как сильно он переживает. Но и это ничего уже не меняло. Значит, приходилось делать хорошую мину при плохой игре.

Сколько людей на этой планете или хотя бы на этом корабле, который тоже, по сути, является маленьким миром, сколько людей не боялись быть самими собою или хотя бы говорить правду в глаза. Сколько? Был ли тут хотя бы один человек, способный на это?

Она поднялась и подошла к краю опендека. Слева сияло неправдоподобное солнце, закатными лучами окрашивая море в оранжевые цвета. Палуба была холодная, но не настолько, чтобы лишать себя удовольствия походить босиком. Концентрация таких удивительных людей как Дэвид и Рамиру, Йорго, Грант, Тамара, Бен, Джош… Смесь красивейшей и талантливейшей музыки, песен, настоящих, непридуманных чувств, и все тот же банальный людской страх, прошлые обиды, любовь и ненависть, боль и разочарование, счастье… А возможно ли тут истинное счастье? Такое, каким оно должно быть? Хотя кто же может ответить, каким должно быть счастье? Девушка даже усмехнулась про себя. Эту фразу она ненавидела с детства. Так не должно быть. А как должно? Кто знает, как должно быть? Для чего вообще придумывать все эти рамки и правила, каноны и глупые нормы. Для того чтобы оправдать свое неверие? Свой страх? Свое что? Свою боязнь быть счастливым? Она вспомнила голос Йорго по телефону. Любил ли он ее на самом деле или все было оттого, хотелось недоступного?

Закат становился все более нереальным, вода постепенно превращалась в розовое соцветие, и уже нельзя было различить, где кончалось море и где начиналось небо. На опендеке никого не было.