Тарун Дж. Теджпал - Алхимия желания

Было странно то, как это развивалось дальше, потому что долгое время я был счастлив просто держать ее за руку и разговаривать. Во всем этом была нереальная, чистая атмосфера. Я был счастлив просто быть рядом с ней. Это вернуло величие моим речам; это заставило меня чувствовать себя достойным. Когда я был не с ней, я жил только ожиданием того времени, когда я буду с ней. И когда наступал подходящий момент, я наслаждался сиянием этого времени.

Два десятка лет спустя, я все еще мог чувствовать это, хоть и с усилием, и знать, что это правда.

Когда мне не удалось пойти дальше ее руки, она решила действовать с характерной для нее естественностью. Мы сидели на матрасе в окружении поднимавшихся стопок книг, и я читал ей «Прелюдии» Конрада Айкена, когда она прервала меня и процитировала стихотворение. Я поцеловал ее, прежде чем она успела закончить, и я не отрывался от ее губ много часов, пока не наступила ночь, и ей не нужно было идти домой.

С этого дня, 9 января 1981 года, желание затопило все.

Прогулки, разговоры, литературу.

С раннего утра я ждал ее, сидя у балконной двери, глядя вниз на разбитый асфальт дороги, пытаясь читать, но безуспешно На кассетном магнитофоне «Филипс» играли «Мистер и миссис 55», Барсаат или Аар Паар. Я открывал дверь, когда Физз поднималась по спиралевидной бетонной лестнице. Мой рот касался ее лица, прежде чем она полностью оказывалась внутри комнаты. Она всегда выглядела и пахла так, словно только что принимала ванну, даже если проехала на велосипеде половину города до этого. Я обнаружил, какого ярко-розового цвета соски женщины. И как ее лицо становится такого же цвета, когда ты сосешь их.

Я понял, каким безграничным является тело женщины. И как ты продолжаешь находить больше, чем ищешь. Я выяснил, как легко в любви касаться ртом каждого участка тела женщины.

Я понял, что ты никогда не любишь женщину больше, чем когда находишься глубоко внутри нее.

Я обнаружил в себе желание, о котором никогда и не подозревал. Я никогда не мог до конца насладиться ею. Она приходила, и я начинал любить ее, и пока я провожал ее назад — всегда после рассвета — мои ласковые руки лежали на ее плечах, и я заставлял ее медлить у ворот, пока это не становилось подозрительно.

Когда Физз не было поблизости, меня мучили ее запахи и вкусы — неутоленность, которая часто не давала мне прочитать даже страницу. Мы потеряли способность смотреть фильмы, ходить в рестораны и терять время на рынке, потому что моя необходимость в ней была так велика, что ее невозможно было утолить на публике.

Правда, в первый раз это не длилось даже секунды, а во второй раз — только одну, но спустя много недель мы начали любить друг друга часами, пока комната не наполнялась ее запахами, а ее молчаливые стоны не разрывали ее. Мне никого не хотелось видеть, мне никуда не хотелось идти, мне хотелось только быть с ней в этой маленькой комнате среди книг, погрузившись в ее тело.

Какой мир я обнаружил, какой мир жизни и удовольствия!

Я никогда не жил более остро. Одна женщина может быть целой вселенной.

Физз была достаточно полной, и поэтому всегда плохо получалась на фотографиях. Она была создана для любви. Ее тело давало столько же, сколько и получало. Меня возбуждала каждая ее впадина и изгиб, каждое влажное место, издающее запах мускуса; и это было начало путешествия открытий, которое будет длиться годами. Каждый кусочек ее тела приводил меня в возбужденное состояние, даже ее ренуаровские ноги, которые она ненавидела; и часто я нормировал свое удовольствие, чтобы обрести разум перед моим половым влечением.

И ее лицо, ее лицо! Ее лицо было экстазом, блестящим шедевром мастера Ренессанса, написанным маслом; и при полном отсутствии хитрости все, что она чувствовала, отражалось на ее лице. Я читал на нем любовь, и это толкало меня на еще большее безумство. Отец Джон был прав: все, что имеет значение, — это очаровательное лицо, потому что это все, что ты видишь, когда погибаешь на женщине.

Я жил в безумии. Порой я заканчивал любить ее и через несколько минут, вдыхая ее устойчивый запах мускуса на моем лице, я возбуждался снова. И это продолжалось час за часом. Вскоре я начал откладывать части ее одежды, чтобы, когда я проснусь ночью от какого-то беспокойства, сжать их с желанием.

Мой словарный запас сократился до ужасающегося количества слов. Она прекратила красиво слушать меня. Я начал говорить плохо. Я стал неуклюжим мастером клише. Детская речь и клише. Болтовня. Но ничто не могло выразить того, что я чувствовал. Меня осушили до чистых и простых аксиом.

Теперь я был только животным желания, и даже когда я говорил с ней о книгах, идеях, мечтах и фантазиях, это было только для того, чтобы добиться от нее лишнего кусочка страсти.

С годами она слушала все менее и менее красиво, а я говорил все хуже и хуже, но желание только росло. И мы оставались преданными друг другу, обладая чудом желания.

Я женился на ней в июле 1982 года.

Мне было двадцать два, а ей не исполнилось и двадцати.

К тому времени я не мог быть вдали от нее больше дня Моя необходимость в ней стала больше и постоянно росла. Моя мать нахмурилась. Мой отец сказал, что никогда ничего от меня не ждал. Биби Лахори ударила меня по яйцам.

— Мусульманка! Только через мой труп!

Ее родители тоже были не в восторге.

Их тревога была связана не с религией, а со мной в качестве жениха. У меня была простая степень по экономике и истории и скромный карьерный профиль. Я начал работать стажером в качестве помощника редактора в газете Дели, через шесть месяцев я заключил договор как стажер-репортер в местной ежедневной газете Чандигарха, зарабатывая шестьсот рупий в месяц плюс четыре рупии за каждую ночную смену. В глазах любого человека у меня не было перспектив. Такой категории, как юноша с профессией новеллиста, не было среди женихов в Индии. А Физз была невероятно красивой и умной. Она могла оказаться везде где угодно.

Меня это не волновало. Мне не хотелось ничьего одобрения.

Эти шесть месяцев в Дели были самым несчастливым временем в моей жизни. Каждую субботу я садился на ночной автобус до Чандигарха, проводил день с ней и возвращался на ночном автобусе обратно. Порой, отчаянно желая увидеть ее, я путешествовал всю ночь, приезжал на самом рассвете, проводил два часа с ней и возвращался вовремя к моей вечерней смене. Я жил в тумане, болезненно ожидая следующее письмо, следующий телефонный звонок, следующее путешествие на автобусе. Несвежий запах ночных автобусов поселился в моих ноздрях и не покидал меня годами. В Дели я завел только одного друга, Филиппа; и мне нечего было сказать ему, потому что это было спрятано внутри меня слишком глубоко, чтобы попытаться выразить словами.