Александра Соколова - Просто мы научились жить (2010-2012)

– Знаешь, – подумав, сказала Лиза, – я часто думаю, смогла бы я вот так, как ты, простить весь тот ужас, что я натворила. И мало того – пережить его вот так, с достоинством, сохранив себя.

Она действительно часто об этом думала, и не находила ответа. Представить, чтобы Инна однажды начала вести себя подобным образом, чтобы она влюбилась в кого-то, ушла из семьи… Это было невероятно.

– Я не идеальная, Лиза, – услышала она, – я же говорила тебе: у меня тоже было сексуальное влечение к Ольге.

– Да, но ты ничего с ним не делала! – Она развернулась в Инниных руках и посмотрела ей в лицо. – А я…

Вздохнула и опустила взгляд.

– Ты еще научишься этому, – улыбнулась Инна, – не торопись. Умение проживать все свои чувства приходит со временем. Ведь вопрос же не в том, что ты чувствуешь, а в том, что ты делаешь с этими чувствами. Часто люди, ощутив что-то запретное, пугаются и начинают давить это в себе, заглушать, и тогда чувства, не находящие выхода, накапливаются, словно фонтан, заткнутый пробкой. И рано или поздно эта пробка прорывается, и человек делает то, о чем после жалеет.

Это было очень похоже. Так похоже, словно Инна забралась в Лизину голову, и, осмотревшись, в мгновение все там прочитала.

– Мы вместе не один год, милая, и будем вместе еще очень долго, – продолжала Инна, – и нет ничего плохого в том, что каждая из нас будет иногда что-то чувствовать к другим людям. Просто нужно позволить себе это, забыть о том, что это неправильно, вот и все.

– Но ведь это действительно неправильно! – Вспыхнула Лиза.

– Кто тебе сказал? Это было бы неправильно, если бы ты могла это контролировать. А ты не можешь, проверь мне. Контролировать действия можно, чувства – никогда.

Лиза притихла и задумалась. Инка была права, как всегда права – разве можно запретить себе чувствовать? И так ли уж плохи эти чувства, если за ними ничего не следует?

– Почему ты не бросила меня? – Задала она еще один вопрос. – Я же передала, и вела себя как последняя сволочь.

– Потому что я очень тебя люблю, – тихо ответила Инна и поцеловала Лизу в висок, – и я умею прощать. Только и всего.

Когда вернулся Леша, они так и сидели рядом – обнявшись, тесно прижавшись друг к другу и замирая от счастья.

И посмотрев на это, он спрятал за спину палку колбасы, и молча ушел обратно в дом.

Лека металась по Питеру испуганным зверьком. Она окончательно перестала понимать, что здесь делает, зачем приехала, и когда ей уезжать. Сценарий был забыт, дни проходили в бесцельных шатаниях по центру и ночных разговорах с Яной.

Женька за прошедшую неделю не встретилась с ней ни разу – отговаривалась какими-то дурацкими причинами, а когда Лека просто пришла к ней домой, ей никто не открыл дверь.

– Ну почему, Янка? Почему? – Вопила Лека, ударяя кулаками по столу и расплескивая кофе и коньяк. – Почему она выбрала ее? Разве она не большее дерьмо, чем я? Разве она не была причиной стольких несчастий? Ну почему, а?

Яна только смеялась в ответ.

– Потому что ты, дура, в свое время ее не выбрала, вот почему. А теперь выбираешь по остаточному принципу. А мы, женщины, отлично это чувствуем.

– По какому еще остаточному принципу? – Возмущалась Лека. – Я вообще никого не выбираю, я просто понять не могу – почему?

И снова громкий хохот был ей ответом.

Лека боялась себе в этом признаться, но, похоже, ей очень не хватало Ксюхи. Уж она бы сумела разложить все по полочкам, объяснить причины и предсказать следствия. Но после этого ужасного прощания в Москве нечего было и думать о том, чтобы ей позвонить.

– Ну хорошо, я дерьмо, – сказала Лека однажды, сидя на подоконнике и наблюдая как Янка готовит ужин, – но ведь за что-то они все меня любили, так?

– Угу, – промычала Яна, зажимая зубами край полотенца, другой стороной которого она сушила овощи.

– Значит, во мне есть и что-то хорошее, так?

– Безусловно, – это у нее получилось как "бежушловно".

– Но почему тогда они перестали видеть это хорошее? Почему видят только дерьмо?

Яна выплюнула полотенце и подошла к Леке. Положила руки на ее колени и усмехнулась.

– Хочешь правду?

Лека кивнула.

– Потому что сколько я тебя знаю – ты все время пытаешься стать кем-то, кем вовсе не являешься.

И вернулась к овощам.

– Нет, нет, подожди! – Лека спрыгнула с подоконника и пошла следом. – Объясни, что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что уже сказала, – пожала плечами Яна, – ты вбила себе в голову, какой ты должна быть, и пытаешься такой стать, упуская, что все эти люди любили тебя настоящую, а не придуманную.

– Но я ушла из детского дома, я уехала к океану, я искала себя настоящую!

– Ой, зайчик, не смеши меня, – Яна принялась шинковать овощи, не глядя на Леку, – ничего ты не искала, а просто примеряла на себя разные костюмы. Костюм хорошей девочки, костюм верной девочки, костюм одинокой девочки. А где во всем этом ты? Где ты, я тебя спрашиваю?

– Так ведь все это – я! – Возмущенно воскликнула Лека. – Янка, да брось ты этот нож, поговори со мной!

Она вся дрожала от переполняющих ее эмоций.

– Я и так разговариваю, котик. А если я брошу нож, то мой возвращающийся из долгой командировки муж останется голодным.

Она ссыпала овощи в сковороду и принялась за мясо.

– Так вот. То, что все это – ты, я даже отрицать не стану. Ты, конечно, кто бы спорил… Но тут есть принципиальный момент.

– Какой? – Лека вся подалась вперед, укладываясь грудью на стол.

– Очень простой. Какие свои части ты прячешь, выпячивая ту одну, которая прямо сейчас нравится тебе больше других?

Лека поморгала и опустилась на стул.

– В смысле? – Глупо спросила она.

– Когда ты выбираешь свой кусочек, – начала Яна, нарезая мясо маленькими ломтиками, – и делаешь его большим, это происходит за счет других кусочков, потому что общий объем всегда один и тот же.

Она отрезала от куска мяса кусок поменьше и показала его Леке.

– Вот смотри, это, например, кусочек под названием "хорошая девочка". Ты берешь его, и начинаешь всячески увеличивать. На самом деле он такой, а ты делаешь его в два раза больше. А за счет чего? Правильно! За счет остального куска. И получается, что в счет "хорошей девочки" отжирается часть веселой, часть умной, часть сильной.

Лека только кивала, завороженная.

– Но самое смешное даже не это. Вот вырастила ты эту хорошую девочку, оттяпав от себя остальные части, и встретила человека. И он – надо же! – эту хорошую девочку полюбил. А что ты делаешь потом? Потом ты решаешь, что быть хорошей девочкой не круто, а круто быть, скажем, свободной. И – фьюить. Хорошей девочки больше нет, есть свободная и несчастный человек, который на эту свободную вообще не подписывался.