Николь Фосселер - Сердце огненного острова

Ее пальцы сжали рейлинг, словно она хотела во что бы то ни стало защитить свое право быть здесь. Они впились в него еще крепче, когда за ее спиной послышались быстрые, легкие шаги.

– Доброе утро! – Голос оказался на удивление низким для такой нежной, миниатюрной особы. Этот голос накрывал, подобно тяжелому бархату, ресторан, когда его хозяйка болтала за соседним столиком о разных пустяках. Часто он сопровождался басовитым смехом, порой до неприличия грубым и, вероятно, поэтому заразительным для соседей по столу. Вот и сейчас этот смех окрашивал ее слова, словно портвейн стенки рюмки.

– Роскошная погода, правда?

– Доброе утро, – холодно ответила Якобина. – Да.

– Ты плывешь до Батавии?

Якобина гордо вскинула голову; такое неожиданное «тыканье» скорее удивило ее, чем рассердило. Из-под густых, черных ресниц на нее с любопытством глядели овальные кошачьи глаза – то зеленые, то бирюзовые, как морская волна. Глядели с любопытством, надеждой и обезоруживающим простодушием. Якобина перевела взгляд на море.

– Куда же еще? – пробормотала она, и ее слова прозвучали не так резко, как ей хотелось.

– Ну-у… может… до Александрии? До Адена? Коломбо? Или до Сингапура? – И опять незнакомка напомнила Якобине кошку – тем, как она гибко льнула к рейлингу, перечисляя порты, лежавшие на пути парохода, как ее голые пальцы гладили железную поперечину, медленно приближаясь к руке Якобины.

Якобина непроизвольно попятилась и опустила руки.

– Нет, я останусь на пароходе до Батавии.

– О-о, и я тоже! Между прочим, меня зовут Флортье. Флортье Дреессен.

Якобина с недоумением посмотрела на руку, протянутую ладонью кверху, словно Флортье что-то настойчиво ей предлагала. Сливочно-белая и нежная, почти прозрачная кожа на лице девушки так не походила на бледную кожу Якобины, которая легко приобретала сероватый оттенок. Тем не менее Флортье гуляла по палубе без шляпы. Казалось, ее вовсе не волновало, что солнце испортит ей цвет лица, как не волновало и то, что ветер трепал ее густые каштановые пряди. Наоборот, она облегчила ему задачу, скрепив лишь часть своих волос в филигранной петле на затылке, остальные волосы волнами и кольцами падали ей на спину. Никакого сравнения с ее собственными льняными волосами, они моментально выгорали на солнце и, если не следить за ними, делались жесткими как солома. И снова Якобина обратила внимание, какая юная эта девица Дреессен, почти девочка. И хорошенькая, такая хорошенькая, что брала досада. Больше всего сейчас Якобине хотелось резко повернуться и уйти, не сказав в ответ ни слова. Но хорошее воспитание не позволяло ей это сделать.

– Якобина ван дер Беек. – Какой крошечной и хрупкой показалась ей рука Флортье в ее собственной ладони, несмотря на неожиданную силу, с которой та вцепилась в нее. Якобина поспешно убрала руку.

– Вообще-то, я шла к капитану. Он обещал устроить для меня экскурсию по пароходу. Даже показать машинное отделение! – Глаза Флортье сверкали, словно аквамарин. – Хочешь пойти со мной?

– Нет, спасибо. Очень любезно с твоей стороны, но я не пойду, – вежливо ответила Якобина. Ее раздражали такие великодушные приглашения, после которых она чувствовала себя обязанной людям.

Брови Флортье взлетели на лоб – две дуги, нарисованные коричневой тушью.

– Почему? – воскликнула она. – Что, разве у тебя есть какие-то срочные дела? Пойдем! Ведь будет весело!

– Нет, спасибо. Я правда не хочу, – твердо ответила Якобина и взглянула на солнце. Оно поднялось еще выше и теперь заливало палубу светом, похожим на растопленное сливочное масло.

– Ах, пожалуйста! – Флортье даже подпрыгнула и топнула для убедительности ногой. – Не ломайся! Пойдем! Вдвоем ведь гораздо веселее!

– Нет, я… – начала было Якобина, но слова застряли в горле. Флортье решительно схватила ее за руку и потащила за собой.

– …Двадцать два, двадцать три… – напевала маленькая Лейсье в такт своим прыжкам. – Двадцать четыре… – Она зацепилась каблуком сапожка за скакалку, сбилась и начала все сначала. Ее светлые косички мотались взад-вперед в такт прыжкам. – Ра-аз, два-а, три-и…

После первого завтрака хорошая погода выманила всех пассажиров на палубу; они приятно коротали время до второго завтрака. Господа Вербругге и тер Стехе сидели за столиком и неторопливо, подолгу обдумывая ход, двигали шашки на доске. Госпожа тер Стехе прогуливалась под зонтиком вдоль рейлинга со своей матерью и уговаривала ее взглянуть на живописные скалы Португалии. Но престарелая дама, одетая в черное, как уголь, и жесткое, словно панцирь, платье, лишь недовольно бурчала. Обе дочки госпожи тер Стехе находились под надежным присмотром: ловкие пальцы госпожи Вербругге вывязывали крючком филигранную салфетку на столик, а заботливый взгляд направлялся то на Лейсье со скакалкой, то на Катье, сидевшую рядом со своей ровесницей Тресье. Девчушки жили в своем мире, непонятном для взрослых. Они прижимали к груди своих кукол, что-то шептали им с серьезными личиками, гладили их по голове, пересаживали с места на место.

– Тридцать два, тридцать три… – Лейсье считала мгновения этого безмятежного утра, сбивалась, ойкала от досады и вновь начинала счет после краткой паузы. – Ра-аз, два-а, три-и…

Якобина никак не могла сосредоточиться на чтении, ее глаза постоянно возвращались к Флортье, дремавшей рядом в шезлонге. Едва они устроились тут после завтрака, как Флортье сбросила туфли и подтянула к подбородку колени, снова став похожей на свернувшуюся в клубок кошку. Казалось, ее не волновало, что подол ее светлого летнего платья с голубенькими цветочками и нижняя юбка задрались до неприличия высоко, до щиколотки, и открыли на всеобщее обозрение маленькие ножки в белых чулках.

Это зрелище не оставило равнодушными четырех рекрутов из Колониального рекрутского депо в Хардервейке, стоявших чуть в стороне возле борта. Такие юные, что их трудно было назвать мужчинами, несмотря на щеголеватые мундиры и подстриженные бородки. Они курили, шушукались и бросали жадные взгляды на девушку. Иногда раздавались их сдержанные смешки; впрочем, рекруты тотчас же оглядывались по сторонам – не заметил ли кто-нибудь из офицеров их развязное поведение.

Однако майор Росендаал, которому во время плавания подчинялись молодые люди, не видел оснований ни для взбучки, ни для строгого взгляда. Он размеренно вышагивал взад-вперед, заложив руки за спину и задумчиво глядя на палубу и на свои начищенные до блеска сапоги. Всякий раз, когда его путь проходил мимо шезлонга, в котором дремала девица Дреессен, его взор отрывался от палубы и с заметным удовольствием скользил по ее икрам, рюшам и складкам юбки к узкой талии, на долю секунды задерживался на обрамленном кружевами, скромном вырезе возле шеи и останавливался на ее лице. Потом, словно спохватившись, майор быстро поворачивал голову и смотрел на свою супругу и ее сестру, прятавшихся под солнцезащитной маркизой. И прежде чем продолжить свое шествие по палубе, он поглаживал бороду и издавал еле слышный звук, то ли шептал себе что-то под нос, то ли вздыхал.