Татьяна Алюшина - Дом, где исполняются мечты

— Ничего себе! — восхитилась она.

Стрельцов отнес бутылку и бокалы, что она ему дала, на стол, вернулся, получил в руки блюда с разложенными на них деликатесами разнообразными, отнес-поставил. Инга протянула ему тарелки, ножи-вилки, плетенку с хлебом и сама, прихватив еще пару тарелочек со снедью, следом за ним направилась к столу.

Все. Сели. Стрельцов налил вино в бокалы и предложил:

— Может, раз у нас такие разговоры ночные, перейдем на «ты»? Тем более что мы, как утверждает Анфиса Потаповна, родственники.

— Легко! — поддержала Инга.

Они чокнулись, закрепив договоренное, обойдясь без пошлого брудершафта, отпили по глотку и, обнаружив, что оба прилично проголодались, принялись активно наполнять свои тарелки. А Инга подгоняла вопросами, без запинки душевной, влегкую, перейдя на единственное число в обращении:

— И как ты себе такую профессию выбрал?

— Так же, как ты, еще в детстве.

Все игрушки, попадавшие маленькому Игнату в руки, проходили тут же испытания на излом. Нет, не в тот же момент, сначала мальчонка машинку покатает, сосредоточившись на процессе, колесики покрутит, а уж после приступит к детальному раскурочиванию агрегата с тщанием, от усердия сдвинув бровки.

Мама роптала:

— Варвар какой-то! Может, ему только мячики и кубики покупать, их не сломаешь, не разберешь, разве что понадкусываешь от досады?

Но папа присматривался внимательнее к действиям сына. А однажды обратил внимание на замечание ребенка в магазине игрушек:

— Нет, папа, эту машинку не надо. Я у такой же посмотрел уже, что внутри, и понял, из чего она состоит.

Отец сообразил, что не в разрушительности хронической отпрыска дело, а в познавательном энтузиазме исследователя. И Дмитрий Николаевич принялся развивать это природное любопытство ребенка. На прогулках они ломали веточки, поднятые с земли, шишки, мяли листики, и папа пояснял, почему разные предметы по-разному ломаются.

Дома большую часть игрушек составляли всяческие моторчики, уже разобранные и еще не освоенные, кусочки каких-то материалов от пластилина, гипса, деревянных палочек до кусочков бечевок и тканей. В возрасте шести лет, когда Игнат уже бегло читал, особо не парясь изучением азбуки, появились детские книжки основной тематической направленности: что из чего состоит и делается. Игнат мог часами ковыряться с какой-нибудь деталькой или завороженно разглядывать картинки в этих книжках.

Ну, как говорится, природа сама подскажет или промолчит. В случае Игната Стрельцова подсказала, проорав настойчиво.

В школе, в первом классе, ему было ужасно неинтересно. Читать он умел бегло, без запинок, умножать, считать влегкую. И начинал ребенок скучать и, непосредственный в своем волеизъявлении, мог запросто встать, бродить по классу или вообще выйти во время урока, откровенно не понимая, почему его учительница ругает и требует сидеть на месте, он ведь все задания уже сделал!

Педагоги, посовещавшись с родителями перевели его из первого сразу в третий класс. Вот здесь ему поинтересней стало, да и задания побольше, посложней, нужда бродить по классу отпала сама собой. А уж когда пошли физика, химия, геометрия и алгебра, Игнат совсем как рыбка в родном пруду оказался.

Но ему и этого было маловато — вопросов к науке и мироустройству много в головушке умненькой, а ответов недостаточно. И стал ребенок учиться на специальных курсах по углубленному изучению физики-химии при институте. И там же, в институте, увлекся легкой атлетикой, понаблюдав один раз, как занимаются ею студенты на стадионе.

Понятное дело, в институт он поступил, в пятнадцатилетнем возрасте, как дорогу на светофоре перешел. Правда, возникла одна закавыка: гуманитарные науки Игнат своим интересом обошел. Но при поступлении это не сыграло трагической роли — сочинение на экзамене написал, имея врожденный слух к языку.

Благодаря крупному в том возрасте телосложению из толпы студенческой Игнат не выделялся, а живой познавательный характер позволял участвовать активной единицей во всех студенческих отрывах-тусовках, правда, тогда они по-другому назывались и не имели такого масштаба и возможностей для разгуляева, как нынешние времена.

Но общаги с пьянками-гитарами-девочками, утренней головной болью, и походы с палатками-байдарками-кострами, и легкоатлетические соревнования, и стройотряды, и секс шалопутный — все по полной, положенной программе прошел Игнат Стрельцов.

Разница между ним и однокурсниками обнаружилась лишь по окончании замечательного института, именуемого тогда ЛИСИ — Ленинградский инженерно-строительный институт. Стрельцов в свои двадцать лет — в аспирантуру, а остальные — по распределению страны на работу.

За два года аспирантуры Игнат защитил кандидатскую, попреподавав параллельно немного, но тут ему стало скучно заниматься чистой наукой. И наш непосредственный хлопец принялся предлагать себя, такого гоголя бесценного, в серьезные организации…

Это потом, спустя годы, он поражался тогдашнему себе и своей наивной уверенности, что его знания-умения нужны всем, как неожиданное богатство, свалившееся с небес чудом на голову.

То, что на дворе девяносто третий год и в стране происходит заваруха, которая очень напоминает жертву Альцгеймера в борделе, которая удивляется, что ее постоянно все имеют и не хотят за это платить, он как-то не учел.

И, тем не менее… тем не менее, его взяли, и по родной, любимой специальности, обойдясь, правда, без аплодисментов восторженных, в отдел научной экспертизы в ленинградский филиал Государственного проектно-строительного и конструкторского института строительства мостов.

В яблочко! И наукой можно заниматься, и настоящим, прикладным, реальным делом, радовался перспективам Игнат.

Ага! Жизнь поржала над оптимизмом Стрельцова, покрутив выразительно пальцем у виска, и принялась обтачивать его, как карандаш точилкой, поучая реалиям.

Игнат, когда вспоминал себя того, двадцатитрехлетнего, поражался до глубины души своей имбецильной наивности и радости житейской. Какая наука? Какое строительство? Вот кто-нибудь из вас слышал о том, что у нас в девяносто третьем мосты-дороги строили? Нет, их, конечно, иногда строили, но кто, как и за какие деньги, сейчас даже школьникам понятно.

А так, чтобы всерьез, капитально и по науке, — фантастическая беллетристика!

Но, черт его знает, то ли Стрельцов такой фартовый был, то ли не затачивался категорически под негатив и проецирование на себя возможных худших сценариев жизни, но применение его знаниям-умениям и исследовательскому энтузиазму нашлось.