Валериан Маркаров - Гении тоже люди… Леонардо да Винчи

Не обошел стороной он и мастерскую Верроккьо. Здесь Леонардо впервые и увидел его и, казалось, после беседы с ним, произвел на него впечатление. Лоренцо заказывал Верроккьо картины, скульптуры и элементы интерьера для своих флорентийских дворцов. Сам Леонардо тоже бывал в резиденции Медичи на виа Ларга, где встречал художников, поэтов и ученых, и реставрировал скульптуры в прекрасном саду Медичи близ площади Сан Марко.

Как-то Верроккьо получил заказ от главного флорентийского собора – Санта-Мария дель Фьоре – исполнить замысел архитектора Бруннелески, который полвека назад построил здание этого собора со знаменитым куполом. Нужно было увенчать фонарь на вершине купола позолоченным медным шаром с крестом. Такая медная сфера должна была иметь диаметр 8 футов, или примерно 2 метра. Перед мастерами встала трудная инженерная задача – сварить сферу, поднять её над куполом и припаять. И вот, 27 мая 1471 года, сфера весом в 2 тонны была готова, и Леонардо с другими учениками Верроккьо поднимали ее на купол с помощью подъёмного крана и три дня приваривали пламенем, которое зажигали, нагревая металл на солнце при помощи вогнутых зеркал. Впоследствии они также сделали и распятие для купола собора Санта Мария дель Фьоре. А в свободное время, Леонардо имел время лепить и затем отливать из гипса на продажу небольшие скульптуры, что давало ему дополнительные небольшие заработки.

Очередной печалью для Леонардо явилось известие о смерти деда Антонио, который пережил добрую бабушку Лючию на полгода. В Винчи, еще будучи ребенком, Леонардо считал, что дед был слишком строг к нему. А потом, повзрослев, стал понимать, что тот обладал определенной житейской мудростью. Он учил членов семьи не стремиться ни к чему высокому – ни к славе, ни к почестям, ни к должностям государственным и военным, ни к чрезмерному богатству, ни к чрезмерной учености.

«Держаться середины во всем, – говаривал он, – есть наиболее верный путь».

– Берите пример с муравьев, которые заботятся сегодня о нуждах завтрашнего дня. Будьте бережливы, будьте умеренны. С кем сравню я доброго хозяина, отца семейства? С пауком сравню его, который, в средоточии широко раскинутой паутины, чувствуя колебание тончайшей нити, спешит к ней на помощь.

Дед требовал, чтобы каждый день к вечернему колоколу Ave Maria все члены семьи были в сборе. Сам обходил дом, запирал ворота, относил ключи в спальню и прятал под свою огромную пуховую подушку. Никакая мелочь в хозяйстве не ускользала от недремлющего глаза его: не мало ли сена положено волам, фитиль ли в лампаде чересчур высок, так что лишнее масло сгорает, – все замечал, обо всем заботился. Но это была все-же не скупость, а скорее бережливость. Он сам употреблял и всем советовал выбирать для платья лучшее сукно, не жалея денег, ибо оно прочнее, – реже приходится менять, а потому одежда из доброго сукна не только почетнее, но и дешевле.

На женщин он, как истинный флорентиец своего времени, смотрел свысока: «Им следует заботиться о кухне и детях, не вмешиваясь в мужнины дела; глупец – кто верит в женский ум».

Мудрость деда Антонио, разумеется, не была лишена хитрости:

– Дети мои, – повторял он, – будьте милосердны, как того требует Святая Мать наша Церковь; но все же друзей счастливых предпочитайте несчастным, богатых – бедным. В том и заключается высшее искусство жизни, чтобы, оставаясь добродетельным, перехитрить хитреца.

Он учил их сажать плодовые деревья на пограничной меже своего и чужого поля так, чтобы они кидали тень на ниву соседа; учил просившему взаймы отказывать с любезностью.

– Тут корысть двойная, – прибавлял он, – и деньги сохраните, и получите удовольствие посмеяться над тем, кто желал вас обмануть. И коли проситель умный человек, он поймет вас и станет еще больше уважать за то, что вы сумели отказать ему с благопристойностью. Плут – кто берет, глуп – кто дает. Родным же и домашним помогайте не только деньгами, но и потом, кровью, честью – всем, что имеете, не жалея самой жизни для благополучия рода, ибо, помните, возлюбленные мои: гораздо большая слава и прибыль человеку – делать благо своим, нежели чужим.

Сэр Антонио, будучи человеком предусмотрительным, завещал свой дом напротив Палаццо старшему сыну, Пьеро, тогда как дяде Франческо досталось фамильное имение в Винчи, поскольку, как считал дед, тот с его ленью не годился для Флоренции, где считается полностью потерянным день, когда недостаточно заработано денег. И действительно, в душе каждого флорентийца главными заботами были деньги и труд – стучит ли он счетами, красит ли шерсть, готовит ли свои чудодейственные снадобья или напрягает сообразительность, желая получить при продаже товара наибольшую выгоду, или еще что-нибудь полезное делает в своей боттеге.

В 1473 году, в возрасте 20 лет, Леонардо получил квалификацию мастера в Гильдии Святого Луки. Это были цеховые объединения художников, скульпторов и печатников. Гильдия получила название по имени апостола Луки, покровителя художников, который первым изобразил Деву Марию. Гильдия предоставляла возможность открыть мастерскую и набрать учеников, которые, работая с художником, не имели права подписывать свои работы, и эти работы становились собственностью учителя. Кроме этого гильдия являлась защитой на случай нужды и болезни ее членов, а также брала на себя заботу о погребении усопших членов гильдии.

– Дорогой мой Леонардо, – сказал ему Верроккьо, – для вступления в Гильдию требуется, чтобы художник был гражданином города и имел собственное жильё. С этим проблем у тебя быть не должно. Но тебе не позволят зарегистрироваться в статусе мастера, что дает доступ к высоким и доходным должностям в обществе, так как от художника, по законам Республики, требуется иметь жену. Глупые, глупые, нечеловеческие законы! – сокрушался Верроккьо.

– Маэстро, – ответил ему Леонардо, – я считаю, что художник не должен быть скован семейными узами, чтобы семейное благосостояние не вредило силе духа. Он должен быть одиноким и созерцать то, что он видит, и разговаривать с собою, выбирая лучшее из того, что он видит. Он должен быть как зеркало, которое меняет столько цветов, сколько их у вещей, поставленных перед ним. Если он будет поступать так, ему будет казаться, что он поступает согласно природе…

– Вот и закончились твои ученические годы, Леонардо, и ты покидаешь меня, – взволнованно продолжил Верроккьо. – Я никогда тебе ранее не говорил об этом, но сейчас хочу сказать, что ты стал для меня самым удивительным открытием. Я полагал, я смогу читать тебя как открытую книгу, но мне так и не удалось разгадать тот секрет, что спрятан у тебя внутри… Я и представить себе не мог, что можно знать человека настолько хорошо, и одновременно чувствовать, что в нем еще так много неразгаданного. Ты единственный из моих учеников, кто смог превзойти меня, Леонардо! И я, никогда не имевший жены или собственных детей, полюбил тебя как сына, нет, более чем сына. Знай, мои чувства не зависят от того рядом ли ты, они не остынут, даже если нас будут разделять тысячи километров. Мне важна духовная наша близость. Мне хочется знать все о твоих переживаниях и мечтах, и я буду благодарен, если ты позволишь мне разделить с тобой любые моменты твоей жизни, не важно, будут ли они печальными, полными огорчений, или радостными. Каждый создает свой мир и свою любовь. Я люблю тебя, Леонардо, и мне хочется, чтобы об этом знал весь мир, но в то же время это оставалось бы нашей тайной. Ты чудесный и очень дорогой для меня человек. Я молю Господа, чтобы ты был счастлив…

С этими словами он снял с пальца свое серебряное кольцо, с которым до этого никогда не расставался, и подарил его Леонардо.

В 1476 году Леонардо снял за сравнительно небольшие деньги помещение для собственной мастерской. Она находилась в здании мужского монастыря Св. Аннунциаты в самом центре Флоренции. Помещение состояло из пяти комнат, в которых и поселился Леонардо со своими учениками, которых он довольно быстро приобрел. Условия его обители были превосходными, и самая большая комната с двумя окнами была его спальней. Кроме нее была еще смежная потайная комната, где он работал. Остальные комнаты служили мастерской для него и его учеников, которых было шесть человек, в том числе – один повар. Леонардо был безгранично счастлив этой полутайной обителью, так как в монастыре располагалась богатая библиотека, содержавшая коллекцию из почти 5000 рукописей, очень его интересовавших.

Теперь, не будучи привязанным к боттеге Верроккьо в качестве ученика, Леонардо имел время для более частых прогулок по Флоренции. Его можно было видеть повсюду – этого высокого, сильного молодого человека, аккуратно причесанного и надушенного благовониями из трав, одетого в чёрный камзол и длинный тёмно-красный плащ старинного флорентийского покроя с прямыми складками, с чёрным бархатным беретом, покрывающем голову, и с любимой лютней в руках, сделанной им из окованного серебром конского черепа, на которой он играл и любил петь песни собственного сочинения. Его интеллектуальные и моральные качества просвечивали сквозь привлекательную внешность. Со своим высоким лбом, длинными волосами, чарующим взглядом он был красив, любезен, щедр, искусен в фехтовании – безупречный рыцарь. Он владел шпагой так же ловко, как кистью и резцом. Его слово убеждало разумом и подкупало красотой. Его вид прогонял любую грусть, а физическая сила равнялась его уму. Он останавливал коня на скаку, и та рука, которая могла согнуть язык колокола, могла также заставить трепетать струны гитары или перебирать гриву с бесконечной нежностью.