Сьюзен Берри - Всему вопреки

Кроме того, девушек водили на экскурсии в музеи и картинные галереи Парижа, что было частью учебной программы и случалось гораздо чаще. Этот порядок был предметом особой гордости хозяйки пансиона, и она совершенно искренне полагала, что молодые девушки, вверенные ее попечению, живут интересной, полнокровной жизнью.

Лишь немногие избранные воспитанницы, к числу коих относилась и Марта Пенталон, могли позволить себе нечто большее на зависть всем остальным. И те, затаив дыхание, смотрели, как Марти уезжает куда-то в шикарной белой машине.

В этот вечер Кэрол тоже стала предметом зависти большинства воспитанниц. Правда, сама она считала, что завидовать тут особенно нечему. Девушка прекрасно отдавала себе отчет в том, что ее светло-зеленое креповое платье с отделкой из нескольких ниток бисера никак не отнести к нарядам, подходящим для первого выхода в один из самых шикарных ресторанов Парижа. Понимала она и то, что ее маленькая парчовая сумочка и простенькие замшевые туфли не идут ни в какое сравнение с золотой, отделанной драгоценными камнями, сумочкой Марти и ее ручной работы туфлями из золотой парчи на головокружительно высоких каблуках, так подходившими к ее воздушному розовому вечернему платью.

Поскольку к вечеру стал собираться дождь и заметно похолодало, Марти надела пальто из розового бархата, отделанное собольим мехом, и Кэрол не раз пожалела, что гордость не позволила ей надеть накидку из белой норки, которую почти умоляла взять Марти.

У крыльца замерла белоснежная элегантная машина, Джеймс Пенталон с любопытством взглянул на Кэрол, и девушка вдруг с ужасом поняла, что Марти обязательно сядет сзади, а ей придется занять место возле ее брата.

Небрежным кивком головы Джеймс поприветствовал сестру и стал оценивающе разглядывать Кэрол, словно та была экспонатом, выставленным специально для этого.

Кэрол почувствовала, как под его оценивающим взглядом ее щеки становятся пунцовыми от смущения. Джеймс был довольно высоким и стройным молодым человеком лет тридцати. Он источал вокруг себя атмосферу какой-то вялости и лени. Лень сквозила в его глазах, таких же синих, как и у Марти, в сильном подбородке же чувствовалась решительность и некоторая надменность. В уголках, изящно очерченных, губ трепетала едва заметная усмешка.

Волосы Джеймса были такими же темными и тщательно ухоженными, как и волосы его сестры; такой же, как у нее, была и его великолепная форма бровей, а вот ресницы казались еще более удивительными, чем у Марти. Временами они почти совершенно скрывали его глаза, и тогда было почти невозможно угадать, о чем он думает.

Безукоризненный вечерний костюм сидел на нем идеально.

— Мисс Стерн[1]? — сказал он, пожимая руку Кэрол. — Мисс Кэрол Стерн? Надеюсь, в жизни вы не столь строги, как ваша фамилия?

— Не говори глупости, — принялась шутливо отчитывать его Марти. — Она может быть вовсе не строгой, если, конечно, захочет. Но имей в виду: Кэрол — наставница, а вовсе не ученица, как я. Ты должен обращаться с ней с гораздо большим почтением, чем со мной, ведь ей уже двадцать один… нет, почти двадцать два года.

— Ты лишаешь меня уверенности, — так же шутливо признался Джеймс Пенталон, напустив на себя озабоченный вид, но его синие глаза продолжали сохранять выражение насмешливого любопытства, и у Кэрол мелькнула мысль, что он улыбается женщинам как-то по привычке, причем его совершенно не заботит, какое впечатление эта улыбка на них произведет.

— Что же вы преподаете, мисс Стерн? — спросил он так, словно был удивлен и одновременно восхищен тем фактом, что она вообще способна что-то преподавать. — Быть может, нечто такое, от чего я тоже смогу стать лучше?

— Конечно же нет, — ответила Кэрол, начиная злиться, и покраснела. — Фактически, у меня нет квалификации преподавателя, я всего лишь занимаю должность помощницы.

— И кому же вы помогаете?

— Я имела в виду, что я вообще помощница. Иногда я помогаю преподавателям, иногда кому-нибудь еще, а временами исполняю обязанности секретарши.

Джеймс удивленно покачал головой.

— Вы меня просто поражаете, — сказал он. — Вы, человек с такими блестящими способностями, дружите с Марти! Полагаю, для вас не секрет, что она совершенно не способна усваивать никаких знаний… Ее голова, как пустой трюм корабля.

— Но, согласись, корабля, которым можно с удовольствием полюбоваться, — промурлыкала себе под нос Марти, усаживаясь на заднее сидение. — Джеймс, милый, куда мы поедем? Надеюсь, это не «Риц» или что-то в этом же роде. Впрочем, наверняка ты придумал нечто новенькое, если не ради нас, то ради Армана.

— Арман старомоден и весьма неодобрительно относится к тому, чтобы школьниц забирали из их пансионов и водили обедать в незнакомые места, — парировал ее брат, запуская двигатель. Сидя рядом с ним, Кэрол залюбовалась его красивыми руками, спокойно лежавшими на рулевом колесе. — Но я с ним не согласен, а потому действительно нашел кое-что новенькое. Надеюсь, там понравится и тебе, и нашей одаренной мисс Стерн, — сказал Джеймс и наградил Кэрол насмешливым взглядом.

— Ради Бога, называй ее Кэрол, — откликнулась с заднего сидения Марти. — Она не против, ведь правда, Кэрол?

— Конечно, — ответила Кэрол.

— В таком случае, вы должны называть меня Джеймсом, — лениво произнес Пенталон; на ветровом стекле машины появились капли дождя, и он включил дворники, — или Джимми, если вам так приятнее.

— Ты сам отлично знаешь, что никто никогда не называет тебя Джимми, — вновь заговорила Марти. — И если бы кто-нибудь посмел назвать тебя так, то ты бы его просто возненавидел!

Вот в это Кэрол поверить была готова. Обладатель столь надменного подбородка вполне мог не любить множество самых разных вещей. Более того, он мог продемонстрировать самое решительное их неприятие, но сделать это хладнокровно, без раздражения и гнева. Потому, что это было бы вульгарно, а любое проявление вульгарности он не любил больше всего на свете.

Наконец, они остановились возле нужного ресторана. Джеймс сделал заказ еще утром, поэтому их без лишних вопросов усадили за столик, а поскольку мистер Пенталон слыл человеком довольно известным в определенных кругах, метрдотели и официанты были чрезвычайно любезны и действовали молниеносно.

Снаружи послышались раскаты грома, а по окнам забарабанил град; в туманной мгле исчезли Сена и разноцветные огни набережной.

Джеймс посмотрел в окно и пожал плечами.

— Слишком сурово для лета, — заметил он. — Это напоминает мне Англию, где оно так же непостоянно, как женская привязанность.