Чарльз Шиэн-Майлс - Просто не забывай дышать

— Я жду назначения, — отвечаю.

— Здесь? — спрашивает она.

Киваю.

— Изучение Исследований, — бормочу я.

Она начинает смеяться грустным смехом. Я слышал этот смех раньше.

— Ты, должно быть, разыгрываешь меня.

Я уже опаздывала, когда добралась до Здания Искусства и Науки, и побежала на третий этаж, зная, что придется долго ждать лифт. Я проверяю свой телефон. Три часа. Мне нужно уже быть там.

Я просматриваю номера комнат, пробираясь по темному коридору. Свет горит только в самом конце коридора. Комната 301, вот она. Около двери сидит студент, подперев кулаком голову и отвернувшись от меня. Он читает книгу.

Я задерживаю дыхание. Конечно, его волосы короче, чем у Дилана, руки мускулистее, и он загорелый. Этот парень похож на модель с обложки. Не то, чтобы я падала в обморок при взгляде на парней с большими бицепсами, но ведь девушка может просто посмотреть?

Подходя к нему, я чувствую, как сердце начинает сильнее стучать в груди. Потому что, чем ближе я подхожу, тем больше парень становится похож на Дилана. Но что он здесь делает? Дилан, который разбил мне сердце, исчез, будто его никогда и не существовало, удалил почту, закрыл страницу на Facebook. Дилан, который стёр себя из моей жизни из-за глупого разговора, которого не должно было быть.

Я медлю. Этого не может быть. Этого просто не может быть.

Он вздыхает и немного поворачивается. Я ахаю. Потому что парень, сидящий передо мной, был тем, кто разбил мне сердце. Тихо, я произнесла:

— О, мой Бог.

Он вскакивает на ноги. Вернее, пытается. Но падает на пол, его лицо искажает боль. Я почти кричу, когда он пытается подняться. Я двигаюсь к нему, и он говорит мне первые слова за шесть месяцев:

— Не трогай меня.

Ожидаемо. Я заталкиваю обратно боль, которая собиралась прорваться наружу.

Он выглядит по-другому. По-другому странно. Мы не виделись почти два года, с лета до последнего года в старшей школе. Его руки стали больше. Рукава его рубашки тройки выглядели так, словно вот-вот собираются лопнуть. Я полагаю, это всё из-за армии. Его глаза такие же пронизывающе синие. На секунду я встречаюсь с ним взглядом, потом отворачиваюсь. Я не хочу попасть в ловушку этих глаз. И, чёрт побери, как же он пахнет. Намёк на дым и свежий молотый кофе. Бывает, когда я захожу в нью-йоркское кафе, из-за запаха мне кажется, что он рядом. Иногда помнить так отстойно.

— Дилан, — говорю я. — Что ты здесь делаешь?

— Жду назначения.

— Здесь? — спрашиваю я. Это безумие.

Он пожимает плечами.

— Изучение Исследований.

Нет.

Не может быть.

— Подожди минутку… ты сказал, что ты теперь здесь учишься?

Он кивает

— Ты же был в армии, — говорю я.

Он пожимает плечами, отворачивается, затем указывает на трость.

— Из всех школ, которые ты мог бы выбрать, ты выбрал ту, где учусь я?

Гнев искажает его лицо.

— Я здесь не ради тебя, Алекс. Я здесь потому, что это лучшая школа, которую я могу себе позволить. Я здесь ради себя самого.

— Ты думаешь, что можешь просто объявиться, а я вернусь к тебе после того, как ты игнорировал меня шесть месяцев? После того, как ты стёр меня из своей жизни?

Он прищуривается, смотрит на меня. Его голос холоден, когда он говорит:

— На самом деле, я надеялся, что не столкнусь с тобой.

Я подавляю рыдание. Я не позволю ему так со мной обращаться.

— Ну, похоже, мы оба потерпели неудачу. Я здесь для работы над исследованиями.

Его глаза расширяются.

— Ты будешь работать для Форрестера?

— Он местный автор?

Он кивает.

— Боже, — говорю я. — Меня сейчас вырвет.

— Спасибо. Я тоже рад видеть тебя, Алекс.

Я почти кричу на него, когда веселый голос позвал нас.

— Привет! Вы мои новые научные сотрудники?

Трудно представить в этом смешно выглядевшем человеке автора с большой буквы. Он одет в твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях и вельветовые штаны. Ему не могло быть больше тридцати пяти лет, но он носил очки для чтения, болтающиеся на середине его носа.

— Привет, — говорит он. — Я Макс Форрестер.

— Алекс Томпсон, — говорю я и смотрю на Дилана. Он уставился на меня.

— Дилан Пэриш, — говорит он.

— Входите, Алекс и Дилан. Простите за опоздание. Иногда я погружаюсь в искусство и забываю о времени.

Форрестер был позади меня, открывая дверь. Я закатила глаза. Забылся в искусстве. Вы могли бы почувствовать запах виски с расстояния в пятнадцать метров. Пахнет так, словно он зашел в ближайший бар.

Дилан махнул, чтобы я шла вперед. Он тяжело опирается на свою трость. Что с ним случилось? Я следую за Форрестером, Дилан, хромая, следует за мной.

— Садитесь же. Могу я предложить вам чаю? Воды? Или чего-нибудь более… бодрящего?

— Нет, спасибо, — говорит Дилан, когда он садится на своё место. Он прислоняет трость к стене. Выражение его лица непроницаемо.

— Воды, пожалуйста, — говорю я, стараясь противоречить ему.

Форрестер заполняет маленький стакан водой из раковины и отдаёт мне. Мои глаза сужаются, когда я осматриваю стекло. Оно грязное. Иу. И что-то жирное плавает на поверхности воды.

Я делаю вид, что выпила глоток, а затем поставила его на стол.

— Ну, приступим к делу, — сказал Форрестер. — Вы знаете друг друга?

— Нет, — отвечаю я.

В этот же момент Дилан говорит:

— Да.

Форрестеру понравилось это. Улыбка озаряет его лицо, он говорит:

— Уверен, даже есть история.

— Вы ошибаетесь, — отвечаю я и гляжу на Дилана. — Ничего значительного.

Дилан моргает и бросает на меня взгляд.

Хорошо. Часть меня хотела причинить ему боль, какую он причинил мне.

Форрестер медленно произносит:

— Надеюсь, это не будет проблемой.

— Нет, не будет, — говорю я.

— Нет, сэр, — голос Дилана звучит прохладно.

— Тогда, — говорит Форрестер, — это радует. Давайте я расскажу, что вы будете делать. Я здесь уже год и все это время работаю над романом. Историческая литература, основанная на беспорядках в Нью-Йорке во время гражданской войны. Вы знакомы с ними?

Я качаю головой, но Дилан говорит:

— Да, грустная история, в которой некоторые подверглись суду Линча.

Форрестер с энтузиазмом кивает.

— Верно. Мисс Томас, история такова. В июле 1863 года в городе была серия беспорядков. В основном протестовали бедные и рабочие, потому что богатые могли купить освобождение от призыва. Протесты прошли плохо, затем дошло до насилия. Многие люди были убиты.