Глянец для Золушки (СИ) - Кирова Анна

— Ты всё? — спросил он у жены ленивым голосом. — Я могу идти спать? Ты должна простить. Дарине нужен отец. Тоня, ты знаешь. Прости меня и на этом закончим.

Ни он, ни Антонина всё жене замечали дочку, слушавшая их крики за кухонной дверью. Девочка каждый раз нервно вздрагивала, когда накал страстей между отцом и матерью снова достигал своего апогея.

— Что простить? Твою измену? Простить то, что у тебя родился ребёнок? От кого я об этом узнала? От случайных людей. Не ты, Лёша, сказал мне об этом, а «добрые соседи». Стыдобища. Я опозорилась. Уходи, тебе уже говорила, уходи. Нам не стоит с тобой жить дальше, — теперь весь пыл у Антонины прошёл. Она тяжело дышала, как будто пробежала марафонскую дистанцию, поэтому и стала говорить более спокойно, но тон Тонькиного голоса давал Алексею понять, что жена не шутит и говорит она сейчас вполне серьёзно.

— Мама, ты не серьёзно? Мама, — Дарина не хотела верить в то, что родители расстанутся. — Нет, — кричало детское сердце девоки. Этот был ещё один эпизод из её жизни, заставлявший пятилетнюю девочку, взрослеть так рано. — Ах, родители проклятые, что же они тогда наделали своими перебранками? Из-за них быстро закончилось и без того короткое детство, — в дальнейшем вспоминала Дарина, когда иногда вспоминала этот эпизод из своей жизни, будучи став уже взрослым человеком. Но тогда в глазах отца она увидела нечто, что её в ту секунду сильно напугало. Он так посмотрел на жену, что от этого взгляда ребёнку стало страшно.

— Хорошо, Антонина, пусть будет так, как ты хочешь. Я устал с тобой спорить. Видит Бог, я не хотел бросать свою дочь. Тыыыыы всё испортила, — Алексей понимал, что говорит, но он уже не мог остановиться, произнося их. Вначале он, конечно, жалел о том, что изменил жене, но теперь он стал сомневаться в этом, настолько скандалы жены его достали. Ему было невдомёк, что его Антонина чувствовала себя униженной, вываленной в грязи из-за его измены женщиной, об которую муж вытер свои грязные ноги, как думала жена Алексея.

— Тыыыыыы! — голос женщины звучал глухо, угрожающе. — Дарину не тронь, не позорься. Я тебе не изменяла и по мужикам не шлялась. Любой человек это подтвердит. Теперь, уходи, — и Тоня указала мужу указательным пальцем в сторону входной двери. — Я уже собрала твои вещи в чемодан. Нам с Дариной нииииичего от тебя не нужно. В этот дом забудь дорогу. Уходииии. Придёт время, дочери я сама смогу всё объяснить. Но ты, Алексей, её больше не увидишь. Ясно?

На лице Алексея не дрогнула ни одна мышца, не проявилась никакая эмоция. Он был нордически спокоен, прямо смотря в глаза жены. Ничего не сказав, он, молча, повернулся в сторону двери, только теперь заметив рядом с ней стоявшую в оцепенении дочь. Её глаза выражали тревогу и страх, но мужчина уже ничего не мог поделать. Он принял решение, и не в его правилах было отступать назад, даже ради собственного ребёнка.

Дарина видела, как отец проходил мимо неё. Их глаза встретились. Отец смотрел на девочку с чувством вины, как будто говорил ей на прощание перед уходом: «Так бывает, Даринка. Иногда взрослые ссорятся и уходят». Он, молча, забрал свой чемодан, стоявший у входа, даже не попрощавшись с ребёнком, ушёл, хлопнув за собой громко дверью. Как потом оказалось, Алексей ушёл навсегда, не оборачиваясь назад, вычеркнув из своей жизни старую семью.

— Мама, куда ушёл папа? — спросила Дарина у матери, входя на кухню. — Он вернётся? Он же не навсегда?

Антонина плакала, сидя одиноко на табуретке. Увидев испуганную дочь, приблизила её к себе, обняв.

— Нет, Дарина, нет, дочка, наш папка больше не придёт. Он бросил нас, меня, тебя, — и Тонька продолжала плакать, но уже сильнее. Вокруг лежали на полу битые вдребезги тарелки.

— Не плачь, мама, всё будет хорошо. Я буду тебе помогать. Я стану взрослой. Вот увидишь, — говорила девочка, а мать гладила её своей ладонью правой руки по шелковистым вьющимся каштановым длинным волосам ребёнка.

— Дарина, ты такая маленькая, а уже так по-взрослому рассуждаешь, — отвечала девочке мама, целуя её в обе щёчки. — Всё у нас будет хорошо, вот увидишь.

Дарине больше не было суждено увидеть отца. Дарина по отцу вначале очень сильно скучала. Жила надеждой, что он одумается и вернётся, возможно, на крайний случай позвонит, чтобы поинтересоваться, как у неё идут дела. Только потом, постепенно, взрослея, девочка стала понимать, что живёт в мире иллюзий. Алексею Шереметьеву теперь не было дела до своей дочери. Новый ребёнок, его сын, стал для него важнее. Почему так бывает, что от развода родителей страдают и дети? Порой Дарине хотелось кричать вслед уходившему отцу: «Папа, ты от мамы уходишь, почему же ты меня бросаешь? Почему?» Это желание возникало у девочки в те моменты, когда отец ей снился. Но в ответ всегда была гнетущая тишина.

Прошёл год. Дарине исполнилось шесть лет. Был такой же месяц декабрь, за окном шёл снег, только год девочка прожила без папы. Приподнялась, откинув с себя тёплое зимнее одеяло с бабочками, осмотрелась вокруг. Всё было спокойно. Подошла к окну, чтобы осмотреть двор. Там не было ничего интересного, ногой зацепила собственную куклу Катю.

— Привет, — как всегда запищала некогда бывшая любимая игрушка. Взяв в руки куклу, Дарина стала осматривать её со всех сторон, а затем равнодушно отшвырнула игрушку в дальний угол. Играть с этой Катей девочке больше не хотелось. Теперь она перестала быть для неё особенной. Папу она стала вспоминать всё реже, не могла простить ему предательства по отношению к маме и к ней. Вначале девочка, до жути, отца снова хотела видеть, чтобы делиться с ним всякими горестями и, конечно, радостями, затем она его стала ненавидеть, потому что поняла, что папе нет до неё дела. А затем девочке всё равно, есть папа или нет. Поэтому и Катя для Дарины перестала быть особенной игрушкой, даренной ей когда-то отцом.

— Дарина, — голос матери, раздавшийся позади Дарины, напугал девочку. Она невольно вздрогнула и обернулась в её сторону, смотря на мать немигающими глазами. — Зачем, дочка ты так рано встала? Только шесть утра, — Дарина не знала, что ответить матери, как объяснить, почему она не хочет спать.

— Мама! — девочка решила подойти к матери первой, держа в руках подобранную тут же куклу Катю. — Мама! Выкинь её. Я не буду больше с ней играть, — показывая рукой матери на игрушку.

— Дарина! — мама заплакала. — Это же твоя самая любимая игрушка. Она в чём теперь виновата? — Антонина понимала, что дочь только делает вид, что она забыла про уход отца. Чувствовала, что, несмотря на то, что прошёл год с момента ухода из семьи Алексея, Дарина продолжала думать о нём, одновременно переживая и ненавидя родного папу.

— Мама, выкинь. Я не хочу видеть эту куклу, — Дарине казалось, что избавившись от игрушки, она сумеет быстрее забыть отца.

— Давай мы её соседской девочке подарим, а тебе новую купим? — Антонине не очень хотелось избавляться от игрушки, зная, что она стоит дорого, а денег на покупку новых теперь в их маленькой семье не хватало. Цены в магазинах росли, как на дрожжах, инфляция скакала вверх, сжирая и без того скудные доходы семьи Шереметьевых. О бывшем муже Антонина ничего не знала, и знать что-либо о нём не хотела. Их развели в суде, потому что в семье Шереметьевых был ребёнок, которого суд оставил жить вместе с матерью. Алексей же должен был стать воскресным папой, но до сих пор не изъявлял желания увидеть дочь, чему Антонина была рада. Она после окончания суда ещё раз высказала мужу всё, что о нём думает, вылив на него все отрицательные эмоции, что кипели в ней. Алексей стоял и молчал, ничего не говоря. А Антонину невозможно было остановить. Она продолжала говорить, освобождая тем самым свою душу из оков страданий, продолжавшихся для неё около года. Тогда Тонька и запретила бывшему видеться с их единственной дочерью, отказалась от алиментов. А Алексей стоял и молчал. Затем повернулся и пошёл в противоположную сторону улицы, даже не оборачиваясь. Только теперь Антонина, видя перед собой нервную дочь, стала понимать, какую ошибку она допустила, запретив видеться Алексею с дочерью. Но женщина была зла на него и по другой причине. Бывший муж не стал бороться за Дарину, оставив всё, как есть. За такой поступок Антонина считала Алексея тряпкой, который не достоин права иметь такого ребёнка, как Дарина.