Николас Спаркс - Спеши любить

– Мне интересно, – сказал я.

Она улыбнулась:

– Ты хороший друг, Лэндон. Не знаю, что бы я без тебя делала.

Джейми пожала мою руку в ответ. Она буквально светилась.

– Я люблю тебя, Джейми, – повторил я, и на этот раз она не испугалась. Наши взгляды встретились; я увидел, как у нее начинают сиять глаза. Джейми вздохнула, потупилась, провела рукой по волосам, потом снова посмотрела на меня… Я поцеловал ей руку и улыбнулся.

– Я тоже тебя люблю, – прошептала она.

Это были слова, которых я так долго ждал.

Не знаю, призналась ли Джейми отцу в своих чувствах ко мне; я в этом сомневался, так как привычки Хегберта нимало не изменились. Он по-прежнему уходил из дому, когда я навещал Джейми после школы. Я стучал в дверь и слышал, как он говорит дочери, что вернется через пару часов. Джейми неизменно отвечала: «Хорошо, папа». Потом Хегберт отпирал. Впустив меня, священник открывал шкаф, в молчании надевал шляпу и пальто, застегивался до самого верха. Пальто было старомодное – черное и длинное, свободного покроя, какие носили до войны. Хегберт редко заговаривал со мной, даже когда узнал, что мы с Джейми вместе читаем Библию.

Хотя ему по-прежнему не нравилось то, что я нахожусь в доме без него, Хегберт тем не менее меня впускал. Отчасти причина крылась в том, что на крыльце Джейми могла простудиться, а Хегберт не мог оставаться дома все время, пока я сидел с его дочерью. Наверное, священнику тоже хотелось побыть одному. Он не объяснял мне правила поведения специально – они были написаны на его лице, когда Хегберт в первый раз оставил нас вдвоем, и гласили, что для меня открыта только гостиная.

Джейми по-прежнему неплохо справлялась с недугом, хотя зима выдалась суровая. В конце января целых полторы недели дул холодный ветер, а затем трое суток подряд лил дождь. В такую погоду Джейми не хотелось покидать дом, хотя мы порой выходили ненадолго на крыльцо, чтобы подышать свежим морским воздухом. И каждый раз я тревожился за нее.

По меньшей мере трижды в день кто-нибудь приходил проведать Джейми. Одни приносили угощение, другие просто заглядывали, чтобы поздороваться. Однажды пришли даже Эрик и Маргарет; Джейми нарушила отцовский запрет и впустила их в гостиную. Мы посидели и поболтали; оба избегали смотреть ей в глаза.

Эрик и Маргарет заметно нервничали; у них ушло несколько минут, чтобы изложить цель своего визита. Эрик сказал, что хочет извиниться; по его словам, он был просто не в силах вообразить, что это случилось именно с ней. Потом он дрожащими руками положил на стол конверт и сказал, что в нем кое-что для Джейми. У него то и дело перехватывало горло; я еще ни разу не слышал, чтобы Эрик говорил с таким искренним волнением.

– У тебя золотое сердце, – сказал он обрывающимся голосом. – Я не всегда был с тобой добр и теперь жалею об этом больше всего на свете. – Эрик помолчал и вытер глаза. – Ты лучшая из всех, кого я знаю.

Пока он боролся со слезами, Маргарет дала волю рыданиям и сидела на кушетке, не в силах говорить. Когда Эрик закончил, Джейми вытерла слезы, медленно встала, улыбнулась и самым недвусмысленным жестом раскрыла ему объятия. Эрик подошел и тут же разревелся в открытую; Джейми гладила его по голове и что-то шептала. Они долго стояли обнявшись; Эрик всхлипывал, пока окончательно не выбился из сил. Потом настала очередь Маргарет.

Надевая куртки, мои друзья смотрели на Джейми так, как будто старались запомнить ее в нынешнем облике на всю жизнь. Джейми казалась мне прекрасной; я знаю, что Эрик и Маргарет думали точно так же.

– Держись, – сказал Эрик на пороге. – Я буду за тебя молиться. И все остальные тоже.

Он похлопал меня по плечу.

– И ты держись, – сказал он.

Я провожал их взглядом и понимал, что никогда еще не испытывал такой гордости за друзей.

Потом мы открыли конверт. Ничего не сказав нам, Эрик собрал больше четырехсот долларов для приюта.

Я ждал чуда.

Чуда не произошло.

В начале февраля Джейми начала принимать все больше таблеток, чтобы приглушить усиливающуюся боль. От больших доз лекарства у нее кружилась голова; порой она падала в обморок, один раз даже ударилась головой о раковину в ванной. После этого Джейми настояла, чтобы дозу снизили, и врачи неохотно согласились. Хотя она еще могла ходить без посторонней помощи, боль возрастала; иногда она морщилась, всего лишь подняв руку. Лейкемия – это болезнь, которая поражает тело целиком. Спасения от нее нет до тех пор, пока у человека продолжает биться сердце.

Недуг ослабил Джейми так, что даже простые вещи сделались сложными. За одну неделю она похудела на шесть фунтов; вскоре ей стало трудно ходить, разве что на небольшие расстояния, и то в тех случаях, когда она могла преодолеть боль. Джейми снова начала принимать лекарства, предпочтя головокружение мукам.

Мы по-прежнему читали Библию.

Когда я приходил к Джейми, то заставал ее на кушетке с открытой книгой и понимал, что рано или поздно Хегберту придется приносить сюда дочь на руках. Хотя Джейми ничего не говорила, мы оба прекрасно знали, что это значит.

А сердце по-прежнему подсказывало мне, что можно сделать нечто большее.

Четырнадцатого февраля, в День святого Валентина, Джейми выбрала для чтения отрывок из Послания к коринфянам, который много для нее значил. Она призналась, именно его хотела слышать на своей свадьбе. Там говорилось:

«Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а порадуется истине. Любовь все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит».

Джейми была живым воплощением этих слов.

Через три дня, когда наконец потеплело, я показал ей нечто особенное – то, чего Джейми никогда прежде не видела. Северная Каролина – удивительное по своему климату и природе место. И самое яркое тому подтверждение – Боуг-Бэнкс, остров неподалеку от берега, который тянется с востока на запад, как бы огибая сушу. Двадцать четыре мили в длину и примерно миля в ширину. Это настоящее чудо природы. Его обитатели круглый год наблюдают великолепные закаты и восходы на фоне Атлантического океана.

Прекрасным южным вечером Джейми, тепло укутанная, стояла рядом со мной на краю пирса. Я указал вдаль и велел подождать. Я видел, как часто она дышит – вдвое чаще меня. Мне приходилось поддерживать Джейми – она стала легче осеннего листа, – и все-таки я был уверен, что мы пришли сюда не зря.

Наконец сияющая, изрытая кратерами луна начала подниматься как будто из моря, озаряя светом темную воду и тысячекратно отражаясь в волнах. В то же мгновение солнце на противоположном краю неба коснулось горизонта, окрасив все вокруг красным, оранжевым и желтым, как будто внезапно распахнулись райские врата и божественная красота покинула свои пределы. Океан попеременно становился то золотым, то серебряным, вода искрилась и переливалась в меняющемся свете – это было потрясающее зрелище, точь-в-точь сотворение мира. Солнце садилось, распростирая свои лучи докуда хватало глаз, а потом медленно скрылось под водой. Луна же неторопливо поднималась и мерцала, сменяя тысячи оттенков, пока наконец не сделалась одного цвета со звездами.