Маргарет Роум - Девушка у Орлиного перевала

Нервное напряжение, которое он испытывал, ослабло; верит он или нет, уже не имеет значения, у него все-таки остается шанс.

— Значит, ты уезжаешь завтра с нами? — спросил он, ожидая услышать ее уверенный голос, но она была слишком измучена, чтобы говорить, и ему пришлось удовлетвориться слабым покорным кивком.

У него даже голова закружилась от радости, и он попытался утешить ее:

— Бедняжка, я позабочусь о тебе. Как только мы вернемся в Штаты, официально объявим о помолвке и назначим день свадьбы. Я стану твоим мужем и тогда смогу облегчить твою ношу, родная, так что тебе ни о чем не придется беспокоиться.

Джорджина не ответила. Тепло камина и монотонный голос Уолли подействовал усыпляюще на ее сознание. Измученная, она не воспринимала смысл слов и тем более была не в состоянии возражать или спорить, и когда он осторожно обнял ее, Джорджина не сопротивлялась, а положила голову ему на плечо и позволила глазам, потемневшим от усталости, закрыться.

Но несколько мгновений спустя прохладная струя воздуха пробежала по ее щеке, и, вздрогнув, Джорджина очнулась. Она посмотрела через плечо Уолли, желая выяснить причину сквозняка, и побледнела, встретившись с жестким взглядом синих глаз Лиана, стоящего в дверях. Когда Уолли обернулся к нему, Лиан, едва поклонившись, холодно произнес:

— Прошу простить за невольное вторжение, я не знал, что вы вместе. Миссис Руни в нетерпении: целых десять минут она звонила в колокольчик и явившейся на зов Кейте приказала найти вас, Джорджина. По ее предположению, — тут он сделал легкое, но многозначительное ударение, — вы должны принести ей горячего молока. Естественно, я забеспокоился, когда Кейта сказала, что на кухне никого нет, поэтому и начал поиски. Извините, если прервал ваш… разговор.

Джорджина сразу почувствовала, что под внешними обходительными манерами Лиана скрыт вулкан гнева. Его губы изображали дежурную улыбку, но она, испытавшая на себе обаяние его искренней улыбки, приняла ее за гримасу неудовольствия. Недовольство усиливалось холодным пронзительным взглядом, задержавшимся на руке, обнимавшей ее за плечи; взглядом, в глубине которого таилась опасность. Она поежилась, подумав, что ей видна только капля гнева, и забеспокоилась, как бы в ответ на некстати сказанное Уолли слово не прорвался с таким трудом сдерживаемый бурный кельтский темперамент.

Она поспешно вскочила на ноги, не дожидаясь, пока Уолли очнется от удивления, и подхватила поднос со стаканом уже остывшего молока.

— Я отнесу его матери, — пробормотала она и скользнула мимо Лиана.

Конечно, с ее стороны было наивно предполагать, что он, столь мрачно настроенный, позволит ей так легко сбежать. Когда она проходила мимо него, он схватил ее за руку, и Джорджина поняла, что попала в плен. Удерживая ее, он учтиво произнес фразу, предназначенную для ушей Уолли:

— Не думаю, что ваша мать обрадуется остывшему молоку, если просила горячего. Мы пойдем на кухню и приготовим свежее.

Джорджина тяжело вздохнула и послала через плечо умоляющий взгляд Уолли. Но тот, не чувствуя подводных течений, только пожал плечами и, зевнув, сказал:

— Ну тогда я пойду в свою комнату. Страшно устал.

Он направился к лестнице и, проходя мимо нее, небрежно чмокнул в бледную щеку.

— Спокойной ночи, Джорджи, не забудь, завтра рано вставать, нам предстоит долгая дорога и лучше выехать пораньше.

Коротко кивнув Лиану, он ушел, оставив их одних в полумраке зала, наполненном тяжелой выжидающей тишиной.

— Джорджи! — голосом, полным презрения, прошипел сквозь зубы Лиан.

Нетерпеливым жестом он направил ее к кухне, где на белых стенах бродили зловещие тени, а умирающий огонь время от времени вспыхивал в массивной черной кухонной печи. Он подождал, пока она налила свежего молока в кастрюлю и поставила греться, прежде чем начал допрос.

— Итак, ты уезжаешь завтра с Уолли, даже не объяснившись со мной?

— Но ты и сам знаешь, что я собиралась… — ей было горько от его несправедливых упреков.

— Ты собираешься за него замуж? — прервал он раздраженно.

В сумраке его лицо казалось еще мрачнее. Она подошла к раковине и дрожащей рукой вылила ненужное молоко, стараясь на этом простом действии сосредоточить все свое внимание. Он подошел к ней, больно схватил за плечи и повернул к себе лицом.

— Отвечай! — вышел он из себя, разозленный ее молчанием.

Стараясь скрыть боль, которую вызвало его прикосновение, она заставила себя рассердиться.

— Если даже и так, что с того? — дерзко бросила она, вызывающе вздернув подбородок, не поднимая, однако, на него глаз, которые могли выдать ее истинные чувства. Для этой обороны понадобилась, как никогда, вся ее храбрость. — Уолли хороший, добрый человек, и он меня любит, так почему я не могу выйти за него замуж?

Лицо Лиана напряглось так, что походило на застывшую маску; живыми оставались только сверкающие гневом голубые глаза. Она посмотрела на него снизу вверх; никакие смелые ее речи не могли бы скрыть испуга широко распахнутых серых глаз. Почувствовав, как его руки кольцом сжимаются вокруг нее, Джорджина попыталась освободиться, но ей не позволили. Его объятия становились все крепче и не расслабились, пока их сердца не оказались рядом, а губы почти соприкоснулись.

— Почему бы нет, в самом деле? — его дыхание обдало теплом ее щеку, когда он наклонился к ней. Взгляд его полыхнул синим пламенем, он пронзил ее, как рентгеном, испугав своей силой.

— Почему бы нет, если, когда он обнимает тебя вот так, как я сейчас, ты пылаешь от восторга! Если, когда он глядит в твои глаза вот так, как я сейчас, ты читаешь в его взоре обещание страсти, способной вознести тебя к небесам. И если, — голос его окреп, обрел твердость, — если тебе хочется забыть весь мир ради любви всякий раз, когда он… делает вот так! — Его жесткие губы прижались к ее дрожащему рту в поцелуе настолько безжалостном, что вместо желаемого он достиг обратного результата.

В этом поцелуе она разгадала панику человека, который понимает, что все его планы рушатся, — его безжалостная сила проложила пропасть между ними. Он пытался вызвать к жизни чувства, в существовании которых был уверен, но она оставалась пассивной и никак не откликнулась на его объятия. Веки болели от закипающих слез, но им не позволено было пролиться: никогда она не доставит ему удовольствия узнать, какой кричащей болью отзывается жестокая игра в ее сердце. Поверив, наконец, что она не ответит на поцелуй, рассерженный и разочарованный, он неохотно отпустил ее, стараясь, однако, скрыть свое поражение под маской безразличия. Его губы изогнулись в презрительной усмешке, когда он подвел итог своим наблюдениям.