Оливия Уэдсли - Похищенные часы счастья

В ответ на ее тихое «войдите» дверь отворилась и вошел Филь.

Он молча протянул к ней руки, и Ди, как будто завороженная серыми глазами, смотревшими на нее все с тем же восторженным обожанием, невольно шагнула ему навстречу.

— Вы здесь, Ди! Какое счастье снова видеть вас!

— Да, Филь, я опять здесь, и опять нужно искать работу, опять жить…

Филь схватил ее за руки и горячо заговорил:

— О, Ди, Ди! Скажите только слово — и вам не придется больше работать. Я буду, сколько у меня хватит сил, работать для вас. Я всего добьюсь ради вас, Ди! Я люблю вас, вы знаете об этом, вы должны это знать! Я полюбил вас с того дня, как мы встретились, с того дня, когда я умирал с голоду, и вы отдали мне последнее. А потом, когда вы уезжали, вы поцеловали меня; с тех пор я ношу этот поцелуй в своем сердце, в своей душе! Я знаю, что мне следовало подождать, что я не должен был сразу начинать этот разговор. Но когда я увидел вас как раз в ту минуту, когда думал о вас, — а я всегда думаю о вас, вы моя постоянная мечта, — я не мог удержаться, чтобы не сказать вам!

— Не продолжайте, — сказала Ди глухо. — Я не могу… О, Филь, Филь!..

Он крепко сжал ее руку; бурный восторг покинул его, но глаза продолжали светиться радостью.

— О чем вы хотите рассказать мне, Ди? Для меня ничто не имеет значения, только скажите мне, что согласны выйти за меня замуж, что позволяете мне служить вам, работать на вас, любить вас! Ди, вы согласны?

Она почувствовала, как дрожат его руки.

— Я не могу этого сделать, — прошептала Ди.

— Моя дорогая, — сказал он, — с вами случились какие-нибудь неприятности? Счастье отвернулось от вас?

Ди вырвала свою руку.

— Я отправилась в Ниццу, чтобы разыскать там своего отца, — начала она дрожащим голосом, — но оказалось, что он уехал в Южную Америку. Я осталась совсем одна… и тогда… я встретила человека, которого любила… Теперь вы можете догадаться об остальном и о том, почему я здесь. Теперь вы знаете, почему я не имею права, не могу ответить вам на ваш вопрос…

Филипп знал теперь правду, но знал также, что у нее не осталось никого на свете.

Словно откуда-то издалека прозвучал его голос:

— Что вы сказали? — спросила Ди.

Она услышала голос Филиппа, более отчетливо на этот раз:

— Я говорю — «почему?»

— «Почему?» — пробормотала она. — Что вы хотите этим сказать?

— Почему вы не можете ответить мне? Мне кажется, что теперь больше, чем когда-либо, вы нуждаетесь в человеке, который заботился бы о вас. Позвольте мне быть этим человеком.

Она почувствовала, что руки Филя нежно обняли ее, услышала его голос, низкий, прерывающийся от волнения.

— Мне нет дела до того, как вы жили, нет дела до того, кто любил вас, — я знаю только, что люблю вас. И не перестану любить до самой смерти. Разрешите мне заботиться о вас, охранять вас от одиночества. Ди, взгляните на меня! Умоляю вас, ответьте! Скажите, что верите мне!

— Это будет нехорошо с моей стороны — я не имею права. Я отдала другому всю свою любовь…

Среди потока горячих слов, сорвавшихся с уст Ди, она беспомощно прижалась к Филиппу; ее слезы лились на его руки.

— Вы не можете любить меня, — закончила она наконец совсем тихо.

— Больше, чем прежде, — прозвучал над ее склоненной головой голос Филиппа. — Ответьте же мне, Ди.

И Ди, измученная, полная страха перед жизнью, перед любовью, перед самой собой, перед окружающим ее огромным враждебным миром, сказала: «Да».

Филипп не пытался поцеловать ее в губы; он взял руку Ди, мокрую от ее собственных слез, и поднес к своим губам.

— Как можно скорее мы постараемся найти себе маленький домик, — сказал он. Затем нежно улыбнулся ей и добавил:

— С завтрашнего же дня мы примемся за поиски!

Картон сошел с трибуны под громкие аплодисменты и гул одобрения.

— Вы завоевали их, мистер Картон, — обратился к нему с ликующим видом агент по выборам. — Самая блестящая речь, которую я когда-либо слышал, а я достаточно их наслышался! Вы на этот раз попали в самую точку. Они долго будут помнить вашу речь. Я теперь уверен, что большинство голосов достанется нам.

Гюг молча кивнул. Он устал как нравственно, так и физически. Он поспешно направился к ожидавшему его автомобилю и попросил шофера как можно скорее отвезти его в отель.

С измученным видом Гюг откинул голову на подушки сидения. Им снова овладела упорная и беспокойная мысль, не покидавшая его в течение всего дня: «Почему всю неделю нет писем от Ди?».

Он телеграфировал ей свой адрес, писал ежедневно безрассудные письма — от нее не было никакого ответа. Вчера он известил Ди, что сегодня ночью, когда освободится линия, он позвонит ей по телефону.

Гюг прошел в гостиную отеля и попросил принести полученные на его имя письма. Он нетерпеливо схватил их, взглянул на конверты — от Ди опять ничего не было. Его лицо казалось еще более усталым.

— Соедините меня, пожалуйста, с Лондоном, — сказал он служащему, — Я подожду здесь.

Он попросил лакея принести ему чашку кофе и, ожидая, взялся за письма.

Однако мысли Гюга все время возвращались к Ди. Он оставил ее ради своего дела, но, несмотря на достигнутый им и все возрастающий успех, ему все время мучительно недоставало ее. Он не мог понять ее молчания. Ведь нельзя было объяснить его тем, что Ди рассердилась на него за то, что он уехал из города, не повидавшись с ней, это непохоже на нее. Она, безусловно, должна была понять всю трудность его положения. В ту минуту он больше, чем всегда, мечтал о том, чтобы Диана была его законной женой. Гаррон очень недвусмысленно выразился о необходимости незапятнанной репутации для человека, не живущего со своей женой.

Он внимательно прочел одно из писем. Лицо его вспыхнуло, затем побледнело. Письмо было от поверенного, но не от его, а от поверенного леди Гермионы. В нем в точных официальных выражениях сообщалось, что его жена, леди Гермиона Картон, начала против него дело о разводе. Он взглянул на остальные письма и на одном из конвертов узнал почерк Гермионы. Вскрывая конверт, он от волнения порвал вложенное в него письмо. Да, это правда! Гермиона решила развестись и начала против него процесс. Она желала снова выйти замуж. Затем следовало несколько пустых замечаний относительно предписаний религии и стояла подпись «преданная вам…»

Он не мог отвести глаз от письма: ведь оно означало свободу, оно означало… чего только оно не означало! Осуществлялись все его желания: Ди будет его женой, его ждет блестящая карьера, высокое положение в обществе…

К нему шел старший швейцар.