Свободна (СИ) - Литвин Светла

— Ну здравствуй, родная, — едва шепнул я и посеревшие ресницы Василисы дрогнул.

Я коснулся сначала кончиков её пальцев, потом всей руки, когда понял, что ничего не мешает. Капельниц к Василисе сейчас подключено не было.

— Саавочка...— проскулила Василиса не своим голосом, не выговаривая букву и едва глядя на меня из-под опущенных дрожащих ресниц.

— Это я, родная моя. Я здесь, — ответил я, надеясь, что верно понял Василису, ведь она могла спрашивать и про дочь.

— Я не хочу... так... это он всё, ммм...— пыталась говорить Василиса и у неё получалось не очень, а я если и разбирал слова, то смысла не понимал.

Кого она имеет в виду? Да и что сейчас, кроме её здоровья может иметь хоть какую-то важность? Ничего!

— Милая, молчи, всё потом, — попросил я, когда по скулам Василисы покатились слёзы.

— Мммм, — затряслась Василиса в попытке отрицательно мотать головой, едва сжимая мою руку холодными пальцами.

— Ну что такое? Тише, тише, — я шагнул ближе, дотянулся до её лба, больше напоминающего от её худобы череп обтянутый кожей, и поцеловал.

— Он поставит тебя... что ты с ними. Это он так поставит... с ним буду и с тем... ты нет... ты нет, ты нет, я да, я да... да, — бубнила Василиса с катящимися из закрытых глаз слезами, когда её губы сильно дрожали.

Это было невероятно тяжело выдержать. Я бы хотел простоять возле её койки дольше чем мне бы могла позволить врач, но не мог так её мучить. Понял, что так она реагирует на моё присутствие и мне лучше уйти, оставить Василису одну, пусть спокойно восстанавливается.

— Родная, я люблю тебя. И за Славу не волнуйся, с нашей дочкой всё хорошо. Ни о чём не думай, только выздоравливай, прошу тебя. Хорошо? — задав крайний вопрос, я и не думал, что она среагирует правильно, но Василиса кивнула, её лицо стало спокойным.

Поцеловав её в макушку со спутанными волосами, я утёр салфеткой слёзы с её лица и вышел. Пока не было Виктории Олеговны, я направился к посту дежурной медсестры.

— Здравствуйте, там у вас в палате интенсивной терапии женщина лежит. Смирнова, — начал я, уже достав портмоне.

— Угу, — буркнула медсестра, краем глаза увидев в моих руках деньги.

— У неё губы пересохли, можно вас попросить об услуге?

— Да, конечно, — закивала медсестра, открыв журнал, и придвинув его ко мне.

— Ещё волосы расчесать, спутались все, — попросил я, вкладывая между страниц десять тысяч.

— Смирнова, губы, волосы. Всё будет сделано, — пообещала медсестра, прибирая журнал с материальной помощью.

— Спасибо. Ещё не подскажите, где сейчас Линкевич найти?

— Виктория Олеговна в ординаторской. Прямо по коридору, до самого конца и направо.

— Благодарю, — я едва ли не поклонился отзывчивой медсестре и направился к лечащему врачу Василисы.

Со стуком я открыл дверь ординаторской, с одномоментным приглашением войти.

— Ой, вы уже всё? — удивилась Виктория моему быстрому возвращению, оторвавшись от бумаг. — Не узнала она вас?

— Она меня узнала, что-то несвязное пыталась сказать и расплакалась. Я не стал её мучить, ушёл, раз вызываю у неё какие-то тяжёлые эмоции.

— Присаживайтесь. Не принимайте близко к сердцу, я вас предупреждала. С пациентами иногда такое бывает. Вы правильно сделали что прервали визит, лучше завтра снова попытаетесь, чем сегодня настаивать.

— Да нет, она ничего такого. Слова бессвязные бормотала, я из-за слёз. Не могу выносить, когда она плачет. Так что вы хотели обсудить? — спросил я, думая, что речь пойдёт о реабилитации Василисы.

— Да. Я хотела бы поговорить об этом, — поднявшись со стула, Виктория Олеговна достала из шкафа пакет с окровавленным накладным животом.

Я тяжело вздохнул. Как-то во всей этой суете совсем забыл про этот живот.

— А что вас интересует? — мрачно спросил я.

— Мне как лечащему врачу особенно подробности не нужны. Так, хоть примерно понимать, для чего? Были ли у Василисы Александровны какие-то психологические проблемы с этим связанные или же вы просто не хотите афишировать суррогатное материнство, приёмного ребёнка? — Виктория Олеговна задала наводящие вопросы и в них же варианты для моей лжи, но врать я не хотел.

— Василиса сбила насмерть человека. Не специально. Старушка сама кинулась под колёса не убедившись, что её пропускают. Моей жене грозит срок, а у нас маленькая дочь. Вот и вся причина. И адвокат нам подсказал вариант с беременностью, чтобы уж наверняка с отсрочкой или вовсе условный срок. Я купил справку, заставил Василису носить этот живот. Она, кстати, была против, так что нет у неё проблем, психологических, это уж скорее я псих, чем она. Не с этим точно. Осуждаете? — спросил я под конец, понимая, что мне уже всё равно, да или нет.

Во взгляде, да и в выражении лица врача не было ни шока, ни удивления, словно я ничего такого не поведал.

— Ясно. Не осуждаю. Кстати, эта штука спасла ей жизнь, — рассудила Виктория Олеговна и резко протянула мне пакет.

— Зачем он мне? — отшатнулся я.

— Нам он здесь точно не нужен, половину шкафа занимает, раздеться негде, — посмеялась Линкевич.

— Хорошо, я выброшу, — согласился я, забирая искусственный живот в багряных разводах, что вызывали во мне стойкое чувство вины.

— Ну вы не волнуйтесь насчёт тюрьмы. У вашей жены в ближайшее полгода по состоянию здоровья точно будет отсрочка, а там уже что-то придумаете. Насчёт реабилитации ещё хотела с вами поговорить. Вот здесь посмотрите. Отличная клиника, дорого, зато на ноги ставят. Уход будет лучше, чем у нас, — Виктория Олеговна передала мне брошюру с описанием клиники и всеми услугами.

— А когда её можно будет перевезти туда?

— В принципе ваша жена уже транспортабельна, но лучше не рисковать и перевозить в реанимобиле, его можно арендовать в этой же клинике.

— Хорошо, спасибо вам, и у вас не найдётся здесь, случайно, непрозрачного пакета? — спросил я, собираясь уходить.

Тащить окровавленный искусственный живот через всю больницу было как-то не по себе.

— Сейчас что-нибудь отыщем, — Виктория Олеговна покопалась в шкафу и достала чёрный пакет с серебристой надписью «спасибо за покупку».

Да уж...

Но это было лучше, чем ничего.

— Годится, — кивнул я и прибрав обманку в пакет, вышел из ординаторской.

Василиса

Более или менее приходя в себя, я всё чётче понимала, как должен себя чувствовать тот самый человек, по которому проехались катком. У меня болело всё вплоть до корней волос и если боль от заживающих ран худо-бедно купировали обезболивающим, то остальное продолжало ныть и зудеть.

От медсестры и своего лечащего врача я уже знала, что Слава приходил ко мне несколько раз, но эти встречи не отложились в моей памяти. На третий день после вывода из искусственной комы, я была в куда лучшем состоянии и уже осознанно ждала мужа в приёмные часы. Мне необходимо было с ним поговорить, срочно всё ему рассказать о том, что случилось тогда шесть лет назад и почему я ушла, предала.

Раньше я, может быть, и хотела рассказать всё, даже зная, что Славе причинит моё признание боль, но не могла по каким-то психологическим причинам. Отчасти даже была этому рада, но побывав там, между жизнью и смертью, я поняла, что не имела никакого права так поступать с ним.

Самым страшным, о чём я и подумать не успела, потеряв сознание там, на пощади, оказалась для меня вовсе не смерть. Ужас одолевал только от одной мысли, что я могла умереть и Слава бы горевал, оплакивал меня, даже не зная, как я с ним тогда поступила. Я понимала, что его отношение могло ко мне поменяться кардинально, но точно уже знала, что он не оставит нашу дочь, да и меня, даже если захочет расстаться.

Только Слава показался из-за двери, с обаятельной улыбкой он зашёл в палату, махнув мне рукой, как вся моя решимость потеряла силу. Словно если не говорить, то этого и не было.

— Привет больная! Прекрасно выглядишь, — радостно врал Купцов, стремительно сокращая между нами расстояние.