Настоящая любовь - Лиза Бетт

Настя недоверчиво смотрела мне в глаза, ища в них признаки лжи, но постепенно ее запал испарился, и хрупкие плечи опустились.

– Он там совсем один.

– Он в порядке. С ним опытный педагог, она знает, как сделать так, чтобы ребенок не стрессовал. А вот ты… неважно выглядишь.

– Тогда может отдашь меня в интернат, чтобы опытный педагог поработал и со мной? – язвительно парировала, и я наконец стянул с плеч куртку и повесил на крючок.

– Есть хочешь? – заметил, что Настя раздеваться не торопится, и нахмурился. – Тебе не следует сейчас уходить. Журналисты видели нас вместе, и они не отстанут от тебя, если ты снова выйдешь туда. А когда они узнают, кто ты на самом деле…

– Моя машина у входа.

– Я бы рисковать не стал.

Она покорно потянулась к замку и расстегнула его.

– В морозилке пельмени, если ты поставишь воду, я обещаю их сварить, только дай мне сходить в душ, устал как собака.

И не дав Насте сообразить, вошел в ванную и закрылся, надеясь, что ей хватит ума остаться и быть послушной хотя бы сегодня.

Глава 34

К тому времени, когда я посвежевший и бодрый вышел из ванной в одном полотенце на бедрах, в квартире стояла пугающая тишина. Лишь из кухни доносился шелест кипящей для пельменей воды, и только. Игнорируя его я прошел в гостиную и замер, заметив лежащую на диване Настю. Она свернулась клубком и спала, обхватив колени руками. Черные волосы покрывалом лежали на спине и плече, и я подавил желание зарыться в них пальцами. Боялся потревожить хрупкий сон.

Вместо этого прошел в спальню, поднял с единственного предмета мебели там, матраса, одеяло и принес его в гостиную, медленно и аккуратно опуская на спящую девушку.

Настя не шелохнулась, и убедившись, что она продолжает спать, я развернулся и пошел в кухню. Но не дойдя до двери буквально метр остановился, окаменел, застыл, потому что услышал тихий всхлип.

Решил, что Настя все-таки проснулась, и повернулся, безошибочно выцепляя ее лицо в полумраке комнаты. И понял, что она спит. И плачет во сне.

Внутри до боли сжалось сердце, я стоял посреди гостиной и не знал, что делать. Разбудить ее и успокоить, или же просто проигнорировать ее дурной сон.

В кухне по-прежнему шелестела вода.

Я вернулся к дивану и опустился рядом с ним на корточки. Протянул руку и легонько стер со щеки Насти слезу. Но на месте этой появилась новая. Она плакала и не прекращала. И я был бессилен помочь ей успокоиться, без риска разбудить. Она измучена. Наверняка не спала сутками, переживала за ребенка, и сейчас будить ее нельзя. Иначе она просто вспорхнет и убежит в свое укрытие, чтобы там опять поддаваться горю. А еще хуже, решит разыскать интернат, где держат ее сына и наломает дров. И я до конца не мог поверить, в то, что собираюсь сделать, но был абсолютно уверен в правильности этого.

Я не дам ей выйти из этой квартиры.

Она останется здесь, пока дело не будет закрыто. И потом и только потом я отпущу ее, убедившись, что больше ей ничего не угрожает.

А пока, ей надо поспать и отдохнуть.

Поднялся и прошел на кухню к холодильнику. Достал пачку пельменей и засыпал в кастрюлю, погруженный в свои мысли.

Всю неделю мы допрашивали Жданова вдоль и поперек. Но он отказывался отвечать, выкручивался, юлил.

Но если я вызову его тет-а-тет. Без свидетелей, прослушки и камер, ответит ли он на мои вопросы? И пойдет ли навстречу ради женщины, которая родила ему сына?

Ответов на эти вопросы я не знал, но собирался это выяснить.

Поел, Настя все еще спала, и я неслышно оделся, взял со стола мобилу и забрал оба комплекта ключей от квартиры.

Выключил везде свет, и тихо щелкнул дверью, закрывая ту снаружи.

Теперь она никуда не денется. А я гребаный маньяк. Да. Это уголовка. Но когда ты знаешь, что для твоего любимого человека делаешь лучше, становится плевать.

Из подъезда вышел, и торопливо зашагал к машине. Завел не прогревая и рванул с места, едва не проехав по какому-то мужику с камерой. Заебали, серьезно.

К управлению приехал быстро, пробки рассосались, и я спокойно припарковался и вошел в здание, минуя кпп.

Материалы дела лежали в моем кабинете, и я открыл сейф и достал одну единственную папку, нашарил в ней то, что искал и покинул кабинет, выключая везде свет.

Жданова держали в той же гостинице под стражей, от управления в нее рукой подать, и я снова вернулся в машину, пытаясь вспомнить кто сегодня в патруле по Глебу.

Приехал в гостиницу, взял ключи, поднялся на нужный этаж и выйдя из лифта заметил около нужной двери одного майора.

– Где сменщик? – подошел, неслышно. Тот заметив меня вскочил, убирая мобилу, в которую играл в карман. Человеку тридцать один, а ведет себя как ребенок.

– Он по нужде, товарищ полковник.

– Иди прогуляйся.

Тот замешкался на секунду, мол «не велено пост отставлять», но мой прямой немигающий взгляд убедил его подчиниться.

Дождавшись, когда подчиненный покинет этаж и скроется в лифте, я вставил ключ в замок и щелкнул, входя в темную комнату. Свет загорелся автоматически, и я отметил, что Жданов лежит на кровати с открытыми глазами. При моем появлении он повернул голову и на секунду завис, не ожидая меня увидеть здесь в такое время.

Надо отдать ему должное, выебываться, что не будет разговаривать без адвоката, он не стал. Молча сел на постели и не отрываясь проследил за мной взглядом. Я прошел к столу, выдвинул стул и опустился на него, лицом к кровати.

– Чем обязан? – он наконец заговорил, а я прокручивал в голове мысли, думая, с чего начать. И решив, что лучше зайти с козырей, достал из кармана фотку его сына и протянул ему. Глеб напрягся. Взял фото. Желваки на его скулах заходили, он стиснул челюсть, но выражать эмоции иначе не стал. – Шантажировать меня пришел?

– Нет, уговаривать.

Его взгляд отклеился от фотки сына, которую он бережно опустил на покрывало рядом с собой и впился в меня, молчаливо поощряя продолжать.

– Где он сейчас?