Елена Ярилина - Любви хрустальный колокольчик

— Хорошо выглядишь, и костюмчик тебе идет!

От неожиданности я вздрогнула. Комплименты он говорил нечасто, лучше бы и сейчас промолчал, настолько неуместными показались дежурные слова. Я задумалась, но, сообразив, что пауза затянулась, подняла глаза. Павел вертел в руках пустую рюмку. За это время он, видимо машинально, съел все пирожные, — неужели нервничает? Да быть такого не может! Наконец он прервал молчание, становившееся уже тягостным:

— Полагаю, ты живешь там же? Я завтра зайду. Не ожидая ответа, Павел встал, протянул деньги мигом подпорхнувшей официантке, и вот его уже нет, а я сижу словно дурочка с открытым от удивления ртом.

Я вернулась домой, разделась, повесила плащ и прошла на кухню. Включила чайник, достала из холодильника йогурт. Действовала я машинально, то и дело мысленно возвращаясь к тому моменту в кафе, когда Павел бросил меня, ничего не объяснив. Я снова и снова переживала унижение, раздражение, гнев. Сильнее всего гнев, увы, бессмысленный. Да и есть ли какой-нибудь смысл в том, что Павел говорит, делает, чувствует, если он вообще способен чувствовать? Над этим вопросом я немало билась в свое время, но он оказался мне не по зубам. Сколько ни силилась, никогда не могла понять, о чем муж думает, что для него важно, а что нет, что нравится или не нравится. Я не знала даже, как он ко мне относится, важна ли я для него, дорожит ли он мной, а ведь я была его женой. Родила ему двоих детей, заботилась о нем как умела, создавала уют, а самое главное — любила, любила до самозабвения. Точно так же он относился и к детям. Снисходительное равнодушие к дочери, подчеркнутое безразличие к сыну. Однажды я вздумала доказать ему, насколько для мужчины важен сын — продолжатель, наследник. Павел посмотрел на меня так, словно я ляпнула совершеннейшую глупость. Я почувствовала себя кукушкой, подкладывающей свое яйцо в чужое гнездо и застигнутой на месте преступления. Я не жалею, что так любила его, ведь это нормально для женщины — любить мужчину, мужа, отца своих детей. Любовь не торговля, не сделка: ты — мне, я — тебе, самое главное — любить самой. Но вот его бесстрастность, равнодушие, полная закрытость, его насмешки… В начале наших отношений меня это пленяло, казалось таким загадочным, таким романтичным. Но как же потом это стало меня бесить! Я прошла все стадии: от растерянности до откровенного бешенства. Пыталась тоже быть ироничной, язвила, лишь бы пробиться сквозь стену его отчуждения. Нет, я не сдалась без боя, без многочисленных боев, пыталась, как принято сейчас говорить, спасти свой брак. Но все было напрасно, мои стрелы не попадали в него. И тогда я выбросила белый флаг — потребовала развод и быстро получила его, причем без всяких комментариев. Зачем он женился на мне? После развода Павел появлялся раз в месяц, приносил деньги, выслушивал, если я или дети что-то говорили ему. Коротко отвечал, если просили его совета, но сам никогда ничем не интересовался и ничего не рассказывал о себе. Как-то я полюбопытствовала, есть ли у него другая женщина и не собирается ли он жениться, он ничего не ответил. Больше я таких попыток не предпринимала. Сумма, которую он приносил, была вполне приличной, незначительно варьировала из месяца в месяц, не знаю, от чего это зависело. Мне было любопытно, изменится ли эта сумма, когда Катюшке исполнится восемнадцать. Он пришел как раз в день ее рождения. Как всегда, с насмешливой улыбкой оглядел дочь: нарядную, суетящуюся, возбужденно что-то щебечущую, протянул ей букет тяжелых, пышных роз и футляр с золотым кулоном на цепочке. Катька тут же бросилась к зеркалу и нацепила украшение. Павел позволил один раз чмокнуть себя в щеку, но тут же отстранился. Протянул мне конверт с деньгами, посмотрел вопросительно. Я заглянула внутрь, прикинула: сумма та же. Я зарабатывала тогда немного, подросшие дети требовали больших расходов, слегка поколебавшись, я приняла деньги как должное. Через два с небольшим года уже Котьке исполнялось восемнадцать. На день его рождения Павел не явился — не хотел, не мог? Не знаю. Пришел через неделю, отдал Котьке не подарок, просто деньги, благодарности ждать не стал и протянул мне неизменный конверт. Я отступила на шаг и отрицательно покачала головой. Павел положил конверт на стол, внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Напрасно отказываешься, это ведь не для тебя, а для них. — Кивок в сторону Котьки. — Буду давать, пока учатся.

Но жизнь внесла коррективы. На втором курсе пединститута Катька познакомилась с молодым инженером-электронщиком, выскочила за него замуж. Институт, конечно же, побоку. Поначалу молодые жили у меня: от родителей осталась большая трехкомнатная квартира. Молодожены привнесли с собой суету, звонкий смех, поцелуи и объятия по углам, а иногда и посреди кухни. В доме сразу же стало шумно и тесно. Павел заглядывал все реже. Через год Котька влюбился в однокурсницу, но, слава богу, учебу в Плехановском не бросил, жить ушел к жене. Затем Катя с Олегом купили квартиру. Павел перестал у меня появляться. Катьке он, по ее словам, иногда подбрасывал на молочишко, хотя она не особо нуждалась, а про студента Котьку словно забыл.

Последние два года не было никаких звонков, я вообще о нем ничего не слышала. Даже Катька ничего о нем не знала. И вот — здрасте пожалуйста! Явился не запылился, и мои обиды сразу ожили, подняли голову, зашипели — ну чистый гадючник! Зачем он появился? Завтра он, видите ли, придет, извольте ожидать! Костюм мой отметил, скажите пожалуйста! Да за все время Павел ни разу не похвалил ни мою внешность, ни манеру вести себя и одеваться. Какой-то он все же не такой был как всегда, словно бы в нем уверенности поубавилось. Или нет? Может быть, вспомнил о детях? Да нет, вряд ли. С чего бы он вдруг обрел отцовские чувства? Пару дежурных вопросов мог бы и в кафе задать. Нет, тут что-то другое, но вот что?

Время до вечера пролетело незаметно. Вот-вот появится Павел. А что же я все-таки надену? Вчерашний костюмчик? Ну нет, повторяться не буду, лучше персиковое платье, этот цвет меня молодит. Очень я буду себя презирать, если сделаю макияж? А собственно говоря, почему презирать? Пусть Павел меня женщиной никогда не считал, но я-то ведь себя уважаю. Стало быть, вперед! Ну, вот я и готова, выгляжу вполне сносно. Теперь буду мыкаться как дурак с мытой шеей.

Зазвонил телефон. Господи, неужели же Павел настолько изменился, что сначала звонит, как и положено воспитанному человеку? Да не может такого быть. Конечно, не может, это и был не он. Трубка буквально взорвалась Лилькиным голосом. Н-да! Давненько Лилька не вываливала на мою голову свои неприятности, видно, время пришло, но как же не вовремя. Хотя как знать, все, что ни делается, — к лучшему. Так и не сумев прорваться сквозь Лилькины истеричные вопли, я рявкнула: «Сейчас приеду!» — и бросила трубку. Невежливо, но объясняться с Лилькой по телефону напрасный труд, все равно ничего не поймешь. Когда Лилька впадает в истерику, то ничего не воспринимает, надо просто быть при ней, делать вид, что слушаешь, кивать, совать в руку стакан с водой. Через какое-то время она устанет, угомонится и можно будет понять, какой трагический пустяк или просто досадное недоразумение вызвали это слезоизвержение. Нет, Лилька не ошибка природы, она добра, покладиста и очень трудолюбива. Обычно из нее веревки можно вить, она с добродушной улыбкой прощает и рискованные шутки, и даже язвительные насмешки: не мои, я Лильку берегу, просто чьи угодно. Но иногда наступает критический момент, какое-то замыкание происходит в Лилькиной голове, она начинает раздражаться, мало-помалу закипает, и тогда держись!